Они выпили, но Дмитрий Емельянович сразу замотал головой:
— Да и за восемь, и за пять, и за три не смогу купить твоего Сванидзе! Хотя хотелось бы его поганую рожу наизнанку вывернуть.
— За три тысячи у нас рядовые сотрудники «Моськи» идут.
— Какой еще «Моськи»?
— Ну ты темнота! Не знаешь, что такое «Моська»?
— Впервые слышу.
— «Московский комсомолец» сокращенно.
— Ах вот оно что… Смешно… — Дмитрий Емельянович вдруг резко опьянел и ему до смерти захотелось если и не купить, то как-нибудь выиграть лицензию на казнь Сванидзе. Зачем ему, к примеру, рядовые сотрудники «Моськи», всякие там поегли! Нет, если уж иметь лицензию, так именно на крупного гада.
— А хочешь, я открою тебе тайну Льва Яшина, а ты мне взамен отдашь лицензию на Сванидзе. Идет?
— Смотря какая тайна, — ответил сокол возмездия. — Хотя…
После этого Выкрутасов вслух читал Алексею принесенный из своей каюты манифест тычизма и долго втолковывал, как важно для грядущего великого возрождения России начать с великого возрождения русского футбола, а точнее — русского тыча. Тот в чем-то возражал, но в общем — соглашался, а под конец даже кричал:
— Митька! Ты великий человек! Иди к нам в соколы возмездия! Будем вместе лицензиями торговать.
— Нет! — тоже кричал Выкрутасов. — У тебя своя стезя, у меня своя. У тебя свой окоп, у меня свой. Давай обнимемся, брат!
Еще он успел сходить за четвертой бутылкой водки, но эту они только успели откупорить и слегка надпить.
— Чорт с тобой, уговорил! — крикнул Выкрутасов отчаянно. — Беру Сванидзе за сто долларов!
— Триста, шишка! Последняя моя цена — триста! И то от переизбытка любви к тебе!
— Чорт с тобой, даю триста!
И он побежал в свою каюту относить и прятать манифест тычизма, а вместо него брать деньги для совершения неожиданной, но столь необходимой русскому человеку покупки.
Глава двадцать четвертаяЛЕНИН БУДЕТ ЖИТЬ
Больше всего мне хотелось бы, чтобы и на том свете давали играть в футбол.
Он проснулся в огромной тревоге, сразу рванулся проверять, все ли вещи на месте, целы ли манифест и деньги. Не потому, что помнил все подробности вчерашнего вечера, но потому, что помнил о некоторых странных пристрастиях попутчика Алексея и не мог точно определить, жулик ему попался или честный человек.
Денег в его портмоне заметно убавилось. Сначала он вспомнил, сколько заплатил за путешествие из Камышина в Ульяновск. Затем увидел на столике каюты лицензию. Он взял ее дрожащей рукой и прочитал следующее: «Боевая дружина Соколы Возмездия, принадлежащая к Партии Великого Возрождения России, удостоверяет, что данная лицензия выдана 5 июля 1998 года Дмитрию Емельяновичу Выкрутасову, паспорт V-МЮ № 636103, выданный 20 ноября 1976 года, на исполнение всего необходимого, связанного с возмездием г-на Сванидзе Николая Карловича…»
Он вскочил на ноги и рванулся к двери. Одежда была на нем, ибо он и спал одетым. В каюте соседа Леши уборщица застилала новую постель.
— А где он? — спросил Выкрутасов.
— Так еще в Жигулевске сошел ночью, — ответила уборщица.
— Все ясно… О люди! — простонал Дмитрий Емельянович. Не то чтоб ему было до смерти жаль трехсот долларов, уплаченных за лицензию на Сванидзе, но зачем же было драпать в Жигулевске, тайком, как тать в нощи! Неужели бы он сегодня потребовал свои триста зеленых назад?.. Хотя…
Да, жулика Лешку, торгующего дурацкими лицензиями, можно было понять. Он сделал свое дело и — в жигулевские кусты. Ведь не ограбил же, а честно продал лицензию, с согласия покупателя… И все равно Дмитрию Емельяновичу было противно. Разве можно облапошивать попутчиков, играя на великой идее возрождения родины? Нет, это кощунственно!
Он привел себя в порядок, принял душ, побрился, надел чистую сорочку с короткими рукавами — у него в чемодане она оставалась последней из чистой одежды — причесался и отправился в кафе-ресторан пить пиво с похмелья. Он успокаивал себя, рассуждая так: во-первых, деньги у него были выкачаны не просто так, а за весьма ценную лицензию, по которой — а бог его знает! — глядишь и можно будет когда-нибудь получить на расправу врага России; во-вторых, о пагубности гориллычевых денег уже составилось мнение; в-третьих, вечер вчера, как ни крути, удался, было весело, радовало единодушие, собутыльник был приятный.
— Что за пристань? — спросил он матроса, готовящего концы для пристани.
— Русская Бектяшка, — ответил матрос.
— Это в шутку? А по-настоящему?
— По-настоящему — Русская Бектяшка.
— А далеко до Ульяновска?
— Еще будет остановка в Сенгилее, а там — до самого Ульяновска без остановок. К часу дня прибудем. Наша «Инесса» шустрая.
— Это хорошо.
Дмитрий Емельянович вошел в кафе-ресторан, сел за свободный столик, заказал себе холодного пива и стал думать обо всем, что произошло с ним вчера, как о забавной русской бектяшке. «Лучше бы они так и назвали свою дружину — не «Соколы возмездия», а «Русская бектяшка», — мыслилось ему. Несмотря ни на что, обладатель лицензии на Сванидзе был бодр духом и весел. Ему, как и вчера, почему-то верилось, что в Ульяновске он наконец-то обретет покой и прибежище. Там, на родине Ленина, его поймут и приголубят, там оценят его манифест тычизма и возьмут тренировать футбольную команду. Как бишь ее?..
Неспешно попивая пивко, Дмитрий Емельянович плыл по Волге. Миновав Сенгилей, еще через часа полтора-два вышли на симбирский простор, вдали показался вольготно раскинувшийся по обоим берегам священной реки город. Выкрутасов уже стоял на носу теплохода и со слезами на глазах восторгался величием видов. Включили репродуктор, из которого, по идее, должны были зазвучать какие-нибудь музыкальные произведения, посвященные В. И. Ленину, но вместо них почему-то играла гармонь и пелись далекие от ленинской тематики «Моторы пламенем объяты…», «Броня крепка…», «Летят перелетные птицы…» и тому подобное.
Гремя огнем, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И маршал Жуков в бой нас поведет.
Он слушал и чувствовал, как дышит грудь и как не страшна смерть. «Нет уж, — думал Дмитрий Емельянович, — если и начинать возрождение, то начинать с советской власти и с советского футбола, а потом — все остальное».
От пристани он подъехал на машине. Настроение было такое приподнятое, что боязно уронить хоть каплю его. Он даже не знал, что будет сейчас говорить, надеясь на ослепительный экспромт. Уж, во всяком случае, не опостылевшую песню про то, как только теперь понял, что всю жизнь любил только тебя.
И вот он на проспекте Александра Бланка, дом 10, квартира 10, третий этаж. Нажал на клавишу дверного звонка. Вместо обычного «бзынь» или «блям-блям» в квартире прозвучали восемь нот какой-то очень знакомой мелодии. Выкрутасов нажал еще раз и узнал — «Вставай, страна огромная…». Остроумно, ничего не скажешь — вставай, мол, гости пришли!
Однако вставать страна огромная не спешила, и пришлось еще три раза давить на музыкальную клавишу. Наконец нутро квартиры отозвалось хриплым, явно алкоголическим мужским рыком:
— Кто?
— К Инессе, — смело ответил гость и веско добавил: — Из Москвы.
Тотчас замок щелкнул несколько раз и между двумя цепочками просунулось испитое лицо:
— А у тебя выпить есть?
— Есть, — сказал гость.
— Тогда заходи. — Цепочки слетели, Выкрутасова впустили. Он очутился в богато обставленной квартире, своей широтой сразу напоминающей волжские просторы, а обстановкой — южный курорт, так много было тут пальм и всяких иных экзотических растений и кактусов.
— Где Инесса? — спросил гость.
— Сначала — где выпивка, — упрямился хозяин. Выкрутасов извлек из чемоданчика одну из трех закупленных на теплоходе бутылок коньяка. При виде армянского пятизвездочного лицо пропойцы обрело совсем иное, приветливейшее выражение. Бутылка была мигом откупорена, дрожащая рука налила два стакана, горло вожделенно прохрипело:
— Ну, как говорится, выпьем за армию нашу могучую, выпьем за доблестный флот!
— Я — пас, — отказался Дмитрий Емельянович.
И алкоголик выпил сразу оба стакана.
— Так где же Инесса? — настойчиво спросил Выкрутасов.
— Я ее муж, — уклонился от ответа хозяин. — Анатолий.
— Дмитрий, — пожал гость протянутую ему руку.
— Из Москвы, значит?.. Какой партии будешь?
Дмитрий Емельянович слегка огляделся, отметил роскошный портрет Сталина, писанный маслом, и сахарно-белый бюст Ленина, стоящий на письменном столе. Сомнений не было, он попал в цитадель коммунизма.
— Я — представитель партии грядущего возрождения России, витязь дружины «Соколы возмездия», — гордо объявил о себе Дмитрий Емельянович. — Приехал по обмену опытом. Могу предъявить мандат.
— Не надо, — улыбнулся Анатолий. — Я и так вижу — наш человек. А Инесска сейчас на волнениях. Она на волнения пошла.
— Понятно. Какого рода волнения?
— Обыкновенного. Наши с демократами на площади Ленина выясняются. Да ты садись, посиди. Она раньше, чем через три часа, не вернется, ей подзарядка нужна. А потом перед вечерней сменой переодеться придет.
— Она сегодня в вечернюю?
— Так… Она всегда в вечернюю. Может, все-таки выпьешь за компанию?
— Завязал, — вторично отказался Выкрутасов. Он сел и стал, скучая, смотреть, как уничтожается принесенная им бутылка. Мужа, конечно, следовало предвидеть, но глядя на то, в какое животное сей муж превращается прямо на глазах, Дмитрий Емельянович сильно обнадежился. Это, можно сказать, и не муж вовсе — щелкни пальцем, и рассыплется. Уже через три минуты после полного уничтожения бутылки Анатолий, почти падая со стула, гундосил:
— Я тебя сразу раскусил, что ты наш человек. Я людей вижу. Для тебя я на все готов. Ты мне понравился. Инессу захочешь — бери. Только чтоб я не видел. У нас комнат много. Запретесь, и все нормально.