— Батюшки! Кто это? — всплеснула руками мама.
— Потом, мама, потом объяснения! — сказала Наташа. — Несите пену-лупену, йод, бинты, тряпки! — Сама она бросилась в ванную комнату.
— Вот так, ребятушки, — виновато сказал детям Выкрутасов. — Гляньте, как лупцуют нашего брата!
— Дядя, а вы кто? — спросил один из мальчиков.
— Кто-кто… — вздохнул окровавленный. — Жак Ив Кусто! Чудище из коробки, вот я кто!
— Сиди, чудище, — заворчала вернувшаяся Наташа, прикладывая к ранам влажное полотенце. Мама принесла банку с мазью, пузырек йода, тряпки и бинты.
— Оставьте меня, — тихо терпел муки исцеления битый. — Я — сектант ЦСКА — Динамо, видьядхар липовый! Я Париж люблю, а сам в соколы возмездия лезу! Поросенок я!
В туалете загрохотала вода в унитазе, и вскоре оттуда появился лысый пожилой человек.
— Здрасьте, — сказал он. — Что тут у вас происходит?
— Да ничего страшного, уже все позади, — отвечала Наташа, намазывая раны какой-то чудодейственной мазью, от которой кровь переставала сочиться. — Во-о-от! Лучше моей пены-лупены ничего нету.
«Так, — с горечью подумал Выкрутасов, — эта, значит, окажется просто колдуньей!» Но Наташа улыбнулась, впервые заиграв ямочками на щеках, и никак не вписывалась в образ колдуньи. Дмитрий Емельянович от этой улыбки вмиг успокоился. Да и при Наташином отце ему уже неловко было бы продолжать малодушное самобичевание.
— Извините меня, — произнес он голосом вполне нормального человека. — Я тут подрался малость около вашего дома.
— Подрался! — возмутилась Наташа. — Ничего себе подрался! Я иду, а он на земле валяется, и его алкаши с Плехановки ногами по лицу бьют. Отбила его, а потом глянула — он в моем вагоне недавно ехал, да хороший человек, из Москвы в родной город навсегда возвращается. Возненавидел Москву.
— Светлоярец? — спросил отец.
— Светлоярец, — с теплом произнес это слово Выкрутасов. — Да мало того, я ведь тоже на улице Победы родился и вырос, только на том конце. У меня отец и мать там живут в доме у самой реки. Выкрутасовы.
— Выкрутасовы? — обрадовался отец. — Да ты Емелькин сын?
— Точно!
— Да мы же с ним в одном классе учились! Лисик моя фамилия. Николай Лисик!
— Мне про вас говорил отец… — стал припоминать липовый видьядхар.
— Ну и ну! — обрадовалась Наташа, накладывая на голову недобитка бинты. — Вот ведь как мир тесен!
— А он сказал, что он — чудище, — сказал младший малыш, у него у единственного оставалось испуганное выражение лица.
— Ну — чудище! — сияла ямочками Наташа. — А сказку-то про аленький цветочек вспомни. Там тоже сперва чудище являлось, а потом оказалось, что это добрый молодец заколдованный.
— Точно! — впервые улыбнулся и Выкрутасов. — Заколдованный я. Расколдуйте, братцы!
— За что ж они тебя так разукрасили? — спросила мама Наташи. — Чем ты им поперек встал?
— Да за все хорошее, — еще больше улыбнулся заколдованный. — До свадьбы заживет! — махнул он рукой, и ему совсем стало хорошо, потому что он понял, с кем у него предстоит свадьба. Что ж, бывает и такое — шел к одной Наташе, а нашел другую. — А кто из вас старший? — спросил он мальчиков.
— Я старший, — сказал Ваня.
— Говорят, у тебя волшебная палочка есть, которой ты своих братьев в пальто и шубу для мамы превратил?
— Ну есть, а что?
— Вот и расколдуй меня, чтобы я больше не был чудищем. Сделаешь?
— Сделаю, — вздохнул старший Ваня.
Глава тридцать третьяФИНАЛ. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Честно говоря, по характеру я победитель. Всегда хочу выиграть, даже когда играю в карты с женой Ириной. Плохо перевариваю поражения, хотя пора бы уже научиться.
Потом ему стало худо — тошнота, рвота, сильное головокружение. Вызвали «скорую». Пока она ехала, Дмитрия Емельяновича выворачивало наизнанку, а внутри-то ничего не было, четверо суток никакой еды, только слюна. Приехавшие врачи мгновенно определили сильное сотрясение мозга и повезли битыша в больницу. Наташа поехала с ним. Хорошо, что паспорт не умыкнули алкаши с Плехановки, а ведь могли, озорства ради.
— Надо же! — удивлялся врач «скорой», заглянув в главное выкрутасовское удостоверение личности. — Угораздило же в день рождения так обозначиться! Или уже с утра начал праздновать? Хотя запаха никакого…
В карете «скорой помощи» его уложили на каталку, а Наташа села рядышком, и он взял ее за руку. В дороге стал говорить ей нежным голосом:
— Наверное, это судьба. Я все эти дни видел перед собой твои ямочки на щечках, вспоминал про пальто и шубу…
— А что ж там-то, в Тихозере, не понравилось? — с обидой спросила она.
— Говорю же, заколдовали меня! Да мало того, меня же мальчишка-попутчик обворовал дочиста.
— Да знаю, рассказали мне. Ты бы молчал, Дим. Врач сказал, что тебе сейчас даже говорить не рекомендуется.
— Погоди. Ты прости меня, я тебе наврал про проституток. Правда, они и впрямь прятались у меня в номере гостиницы. Спасались от субботника. Это когда милиция их…
— Знаю, слыхала. Ну и хорошо, что наврал. Если б правда, мне бы труднее было о тебе хорошо думать.
— Наташ! А вот когда все заживет у меня и я снова стану на человека похож, как ты отнесешься к тому, что я приду к тебе?
— Приходи, конечно, — пожала она плечами.
— Но я не просто так приду.
— Ну приходи не просто так…
— Пойдешь за меня замуж?
— Посмотрим. — Она покраснела, потом рассмеялась: — Если тебе врачи разрешат жениться!
— Да отчего ж не разрешат-то! — возмутился пощипанный сокол возмездия. — Сотрясение мозга вылечивается. А в остальном я мужчина очень здоровый. Только врать горазд. В поезде тебе в одну сторону наплел, сегодня — в другую. Я не сектант. Хотя и не казак тоже. А в плену у чеченцев я почти три дня пробыл — это уж точное, последнее сведение. Сейчас верь мне, пожалуйста!
— Верю, — сначала серьезно сказала Наташа, а потом опять появились ямочки. — Верю каждому зверю, а тебе, ежу, погожу.
И потом, когда его уже осмотрели в больнице, прописали и определили в палату, Наташа долго не уходила, сидела около его койки, а он снова держал ее за руку и говорил:
— В юности я, бывало, мечтал, что буду идти по улице, а хулиганы будут обижать красивую девушку, и я заступлюсь за нее, спасу от них, и она станет моей женой. А у нас с тобой все наоборот вышло — ты меня спасла от хулиганов. Вот, оказывается, к кому я шел в Светлоярск! К Наташе Лисик!.. Или ты еще носишь мужнюю фамилию?
— Нет, я ее никогда не носила. И мальчишки у меня все в Лисиках ходят. У мужа была некрасивая, он сам не хотел, чтобы сыновья ее носили.
— А какая?
— Да ну! Даже и вспоминать не хочется. В книжке такую прочтешь, скажешь: «Ну и придумал же автор!» А в жизни каких только имен не бывает.
— Мою, значит, тоже фамилию не возьмешь, — опечалился Выкрутасов.
— Да твоя-то еще ничего по сравнению. Даже какая-то залихватская. А у него, знаешь, какая была — Хочубаба.
— Как? Хочубаба?
— Хочубаба. Представь себе, каково женщине носить такую фамилию! Все равно что на груди написать: «Всем даю!»
— Да-а-а! — радовался Выкрутасов. — У меня все-таки гораздо благозвучнее. Мою бывшую супругу зовут Раиса Комова. С детства ее дразнили Райкомовой. Но она все равно мою фамилию брать отказалась. Прости, что я о ней заговорил. Можешь посмотреть в паспорте — разведены мы!
— Да уж верю ежу! — махнула рукой Наташа.
— И детей ему рожу? — пошутил битый жених.
— Посмотрим, — вновь покраснела она.
— А что это за пена-лупена, которой ты меня вылечила?
— Старинный состав. Туда разные травы входят, мед, ягодные соки, а главное — эта самая лупена, точнее — кашица из ее листьев. Я когда первого еще только родила, мне одна знахарка записала рецепт. Парни часто до крови чего-нибудь себе расшибают.
— А я уж было подумал, что ты колдунья. В футбольной жизни часто приходилось наблюдать, как непросто остановить кровь из разбитой брови, а тут — волшебство какое-то. Точно, что ты не колдунья?
— Нет, — смеялись ямочки.
— И не сектантка?
— Нет, не сектантка. В церковь похаживаю. Даже исповедываюсь, а на Пасху и на Рождество причащаюсь.
— Это можно. Значит, на митинги за Ленина и за Валерию Новодворскую не бегаешь?
— Не бегаю.
— Слава богу! А Виктора Пеле читала?
— Попадалось… Но я такого не люблю. Я старомодная. Мне такие писатели нравятся — ты обхохочешься.
— Какие?
— Ну там… Лесков, Диккенс, классика, короче.
— И мне. А ты Вздугина читала?
— А кто это?
— Понятно. Значит, не читала. А футбол?.. Наташ, ты как к футболу относишься?
— Никак.
— Но он тебя хотя бы не раздражает?
— Да нет. С какой стати?
— Спасибо тебе за это! — поцеловал он ее руку.
— Какие там еще вопросы в анкете? — слегка обиделась Наташа, и ему стало неловко, что он устроил такой допрос, но в это время дверь палаты открылась и на пороге предстали трое — отец Наташи, Николай Лисик, а с ним Емельян и Вера Выкрутасовы — отец и мать Дмитрия Емельяновича.
— Вот он, ваш сбитень! — сказал Николай Николаевич. — Получите заказ!
— Митенька! — запищала Вера Сергеевна, двигаясь к сыну с вытянутыми вперед руками. Емельян Иванович следовал за нею молча.
После обильных излияний чувств, после всех слез и радостей долгожданной встречи из сумок стали выплывать на свет Божий различные банки и баночки с яствами — огурчики, помидорчики, капустка, картошечка вареная, грибы жареные в сметане, икра кабачковая, только что приготовленная, салат оливье, а главное — президент, тушенный в овощной подливе.
— Я их так и называю, — говорил Емельян Иванович, — кандидат в президенты и основной соперник. И в конце концов, кто из них у меня на выборах побеждает, тот и становится президентом. И приносит присягу на плахе под топором. Принес присягу — чик! — и на общипку. Вот этот президент был белый в крапинку, высокий. Но куры его не любили. Я его называл Явлинским. И надо же так, что едва только он был полностью потушен, является Колька Лисик и говорит: «Только вы не волнуйтесь, сын ваш приехал, его избили, и он теперь в больнице, но ничего страшного, только сотрясение мозга, а дочь моя при нем…»