Позвонил Баринов.
– Ну как?
– Есть любопытная информация. Вы когда будете на работе?
– Еду.
– А у вас как?
– Скажу, когда приеду.
По голосу Анна поняла, что настроение у шефа неважное.
– Михаил Александрович!
– Чего?
– Купите, пожалуйста, кофе. У нас кончился.
– Зарубина! Тебе что, лень задницу от стула оторвать и сходить в магазин? Ты меня, своего шефа, по каким-то мелким поручениям гоняешь! Где субординация? Чем ты думаешь?
– Понятно, товарищ начальник.
– Все!
Анна сбегала в магазин и купила кофе. Не успела она расположиться на рабочем месте, в кабинет ввалился Баринов.
– Держи свой кофе.
И он поставил на стол точно такую же банку, какую купила Анна.
– Я уже купила!
– Ну знаешь… Да что ты мне мозги-то морочишь?
– Извините, я думала…
– Чем ты думаешь в последнее время, Зарубина?
– Головой.
– Не похоже. Что у тебя?
– Я нашла информацию, что у Екатерины Владимировны Новосельцевой были две попытки совершить кражу в крупных универмагах.
Баринов повертел головой.
– Ну и ну! Когда это было?
– Первый раз – 25 апреля 2005 года. Второй – 5 января 2006 года.
– Воровка?
– Клептоманка.
– А, ты же у нас психолог! Так вот объясни: может ли клептоманка быть убийцей?
– Вопрос, конечно, интересный, но сказать трудно. Теоретически может, а как на самом деле…
– Ты мне не теорию, а практику гони. Мне твоя теория вот здесь сидит. – И Баринов провел рукой по шее. – Мне факты нужны и доказательства. А не голая теория.
– Клептоманы – люди с неустойчивой психикой. Склонны к депрессиям.
– Зарубина!
– Короче. Клептоманы могут быть такими же убийцами, как и любой из нас.
– Ясненько. А что там Мартинсоне говорила о личной жизни Новосельцевой?
– Екатерина Владимировна подавала большие надежды как балерина. Но из-за тяжелой травмы ей пришлось оставить сцену. Занялась живописью, но не особо удачно. Вышла замуж за художника. Имеет пятилетнюю дочь.
– И что мы имеем? С одной стороны – известная балерина. С другой – неудачница, которая оставила мечту о балете из-за травмы, а реализовать себя в другой области не смогла.
– Вы к чему делаете такой сложный пасьянс?
– Прикидываю и размышляю. Получается, что у Новосельцевой есть причины для зависти. А зависть – страшная штука. Особенно женская.
– Думаю, надо спросить у Мартинсоне, не пропадали ли у нее из квартиры какие-либо вещи.
– Хорошая мысль! – похвалил ее Баринов. – Звони ей и договаривайся о встрече.
– Кстати, мне еще один факт удалось установить благодаря записной книжке фотографа. Сразу после съемок Инги Мартинсоне. Запись такая: «Встречался с К. Получил 2000$». А незадолго до своей смерти Клепихо отметил:
«Надо позвонить Б. Могут быть проблемы».
– По-твоему, «К» – это Екатерина Владимировна Новосельцева?
– Да.
– Эту информацию ты мне оставила на десерт?
– Точно.
– То есть помимо клептомании у подруги Мартинсоне другие грешки водятся? Мучимая завистью, она изводит балерину и подрывает ей психику?
– Именно так.
Новосельцева призналась в клептомании, но напрочь отрицала контакты с Клепихо. Никакие снимки она у фотографа не покупала. И вообще видела два раза в жизни – на каких-то презентациях.
Баринов переглянулся с Анной. Оба поняли, что зашли в тупик. И придется сделать несколько шагов назад.
Они покинули Новосельцеву и вышли на лестничную клетку.
– Теперь к Мартинсоне?
– Да.
– Ты созванивалась с ней, как я тебе говорил?
– Созванивалась.
Когда Инга Мартинсоне открыла им дверь, Анна удивилась: балерина исхудала и осунулась. К тому же одета она была в светло-серое платье, подчеркивавшее худобу и блеклый цвет лица. Да еще и волосы были зачесаны назад. Перед ними словно стояла тень той самой Инги Мартинсоне, которую они видели совсем недавно.
– Проходите, – пригласила хозяйка.
Следователи вошли в уже знакомую им комнату.
– У вас что-то новое? – спросила Инга, внимательно глядя на них.
– Да. – Баринов склонил голову набок. – Скажите, пожалуйста, у вас пропадали из квартиры какие-нибудь вещи?
Инга нахмурилась.
– Вещи?
– Да. Ну там что-то женское: помада, пудра…
– Или драгоценности, – вставила Анна.
– Пропадали. А что, их нашли?
– Что у вас пропало? Вспомните, пожалуйста!
– Фамильная брошь, доставшаяся от бабушки. Жемчужные сережки. Поздравительные открытки – от дирекции Гранд-опера, Датского королевского балета и так далее. Записки личного характера. Моя статуэтка. Но их украла моя бывшая домработница Валя. Я ее сразу же уволила.
– Женщина призналась в воростве?
– Нет. Но, кроме нее, украсть было некому.
– Скажите, – мягко спросил Баринов, – а зачем домработнице поздравительные открытки от Гранд-опера?
– Не знаю. Постойте… Вы что-то хотите сказать? – Инга перебегала взглядом с Анны на Баринова.
– Да. Хотим. Инга Арвидовна, вы знали, что ваша ближайшая подруга, Екатерина Владимировна Новосельцева, клептоманка? – спросила Анна.
– Катя? Клептоманка? – Глаза Инги расширились. – Не может быть! С чего вы взяли?
– Новосельцева призналась в краже. Смотрите… – Баринов достал из папки два листа бумаги. – Вот протоколы, оформленные по всем правилам. Я специально захватил их, зная, что вы не поверите.
Инга читала внимательно.
– Не может быть! – вырвалось у нее. – Катя? Зачем?
– Я думаю, ею двигала зависть. Она завидовала вам, что вы состоялись как балерина. Поэтому и взяла поздравительные открытки от Гранд-опера и прочих. И вашу статуэтку.
– А брошь и сережки?
– Может быть, украшения просто ей понравились. А может, для отвода глаз. Почему вы подумали на вашу домработнцу?
– Теперь я все понимаю… – медленно проговорила Инга. – Ведь именно Катя мне сказала, что Валя украла вещи. Значит, специально сказала. А я еще верила, что Валя не может этого сделать. Кто бы мог подумать? Катя! А… Бракшните? Он ни в чем не виноват?
Баринов посмотрел на Анну.
– С точностью утверждать пока не можем, – ответила та. – Следствие покажет.
– Понятно.
Инга хотела задать еще один вопрос. Но он замер у нее на губах.
– До свидания. Всего доброго.
После ухода следователей Инга набрала Катин номер. Было занято. Она подождала какое-то время. Позвонила еще. Наконец Катя подошла к телефону.
– Мне надо с тобой поговорить, – с трудом выдавила из себя Инга.
– Кто это? Инга, ты?
– Да.
– Я тебя не сразу узнала. У тебя такой голос… Сейчас я приду к тебе.
– Нет, лучше я к тебе. Ты одна?
– Одна. Женьки – нет. Дочка у Женькиных родителей. А что такое?
– Я все объясню.
– Инга! – рыдала Катя. – Прости-и-и-и! Я такая дура! И не знаю, почему я так делала!
– И все же я очень хотела бы это знать, – сухо сказала Инга.
– Просто так.
– Просто так ничего не бывает.
– Нет. Правда, не знаю.
– Катя! Ты что, считаешь меня полной идиоткой? Ты украла у меня вещи, а заявляешь, что это «просто так»!
– Я не знаю, как все получилось! Чисто случайно! Я не хотела!
– У тебя есть ключи от моего дома, да?
Катя быстро-быстро закивала.
– Откуда? Когда они у тебя появились?
– Давно. Два года назад. Помнишь, ты куда-то дела свою связку ключей, осталась только запасная, и ты, улетая на гастроли в Прагу, попросила меня сделать дубликат.
Инга ошеломленно уставилась на Катю. Тот эпизод совершенно выветрился у нее из памяти, но теперь она его вспомнила.
– И ты сделала еще один комплект ключей?
– Да.
– Зачем?
– Я и сама не знала зачем. Они столько времени лежали у меня. А потом… я… – всхлипывала Катя.
– Что – ты?
– Меня будто бес попутал. Взяла и стащила брошку твоей бабушки.
– И свалила все на Валю. Тебе не стыдно?
В ответ было молчание.
– Затем ты решила украсть открытки, сережки и статуэтку? Так?
– Так, – выдавила Катя, опустив голову.
– И больше ты ничего не хочешь добавить?
– Инга! Я такая свинья! Ты уж меня прости, пожалуйста!
– Простить? – подняла брови Инга. – Легко сказать.
– Но я такая несчастная! Женька мне все нервы вымотал. У меня, наверное, крыша поехала. Женька перестал давать деньги… Ты же знаешь: он то дает, то не дает. Ну я и… заложила брошку в ломбард.
– И что? – Инга схватила Катю за плечи и резко тряхнула ее. – Где моя брошь?
– Она… ее… нет больше. Ее выкупили.
Инга не удержалась и, размахнувшись, влепила Кате пощечину.
– Ты соображаешь, что ты наделала? Это была фамильная драгоценность. Память о бабушке. Ты могла бы попросить у меня денег, и я бы тебе дала. Ведь ты была моей лучшей, самой близкой подругой!
– Мне было неудобно просить.
– А воровать удобно? Где мои сережки, письма, открытки, статуэтка?
– Сережек тоже нет… Статуэтка случайно разбилась… Письма и открытки – у меня.
– Зачем они-то тебе понадобились? Тоже заложить хотела? Или продать?
– Я представляла, что они написаны мне, что это меня поздравляет дирекция Гранд-опера.
Инга с сожалением посмотрела на плачущую подругу, у которой точно поехала крыша, если она оказалась способна на такое.
– Прости меня, а? – Катя подняла на Ингу покрасневшие глаза. – Знаешь, а я ведь скоро отсюда уеду. Женька нашел какую-то бабу и подает на развод. Придется разменивать квартиру.
Инга молчала. Потом поднялась со стула.
– Ладно, я пойду. Отдай мне мои открытки и письма.
– Да, да. Сейчас.
– И ключи.
Катя суетливо вскочила с дивана и кинулась в другую комнату. Через пару секунд вернулась с пакетом.
– Вот. Возьми. Ключи тоже там.
Инга взяла пакет. Повернулась.
– Инга…
– Что?
– Прост-и-и меня! – зарыдала Катя.
Инга промолчала. Да и нечего было говорить. Что она могла сказать Кате?