— Что "только"? — Флавия остановилась.
— Когда вас будут допрашивать следователи Круга, откуда вы взяли лошадь, не говорите им про меня.
— Флавия, может, хватит выделываться? — не выдержал я. — Куда ты поедешь одна?
— Это меч моего отца, — повторила девушка, чеканя каждое слово. — И я не нуждаюсь в опекунах.
— Пусть едет, — подала голос Беа. — Я подозреваю, что она задумала. В Румастарде у нее остался нареченный. Думаю, она хочет преподнести ему этот клинок в дар, как компенсацию за свою нечаянно утраченную девственность.
— А вот это, — прошипела Флавия, сжавшись как кошка, — не твое дело, дьяволица!
— Конечно. Вам туда, — Беа когтем показала на дверь. — Передавайте мой привет палачу Круга, когда он будет тянуть из вас жилы!
— Прекратите! — Я встал между дверью и Флавией. — Вы что, рехнулись обе? Никуда я тебя не отпущу, поняла? Никому не нужен твой меч. Держи его при себе, если так хочется. Но лезть волку в пасть…
— А ты кто такой, чтобы мне приказывать? — взвизгнула Флавия. — Муж? Любовник? Старший братец? Прочь с дороги, эльф!
— Оставь ее, Сим, — устало сказала Беа, не глядя на нас. — Неужели не понимаешь: мы для нее никто. Она использовала нас, чтобы заполучить этот клинок и теперь считает, что солнце у нее в кармане. Хорошо, что лорд Дейсон этого не видит.
— Не смей говорить о моем отце! — У Флавии, казалось, вот-вот начнется истерика. — Папа мне отдал меч, мне! И я знаю не хуже вас, как мне с ним поступить!
— НЕ ЗНАЕШЬ, ДЕВОЧКА! — сказал тихий усталый мужской голос.
Мы, все трое, разом обернулись на этот голос. В дверях корчмы стоял старик. Высокий, тощий, белобородый, в сильно поношенной одежде. Я опешил. Флавия испуганно вскрикнула. А Беа, приглядевшись, вскочила со стула и выпалила:
— Мастер Рамимор! Вы?
— Мы давно не виделись, Беа, — сказал старик с теплотой. — Рад, что ты жива и продолжаешь битву.
— Мастер Рамимор! — Демонесса бросилась к старику, упала перед ним на колено и поцеловала сухую, в коричневых пятнах руку. — Вы живы!
— Еще жив, — старик коснулся головы Беа, потом шагнул к нам с Флавией. — Я слышал ваши слова. Каждый из вас считает, что прав, но истина всегда одна.
— Постой, мне знаком твой голос, — сказал я, чувствуя нарастающий по всему телу жар. — Это ты говорил со мной в пещере!
— Да, я. Тот разговор — ты помнишь его?
— Конечно. Можно сказать, каждое слово.
— Тогда мне не придется повторяться, — старик устало опустился на стул, предложенный Беа. — Дай мне меч, дочка.
Флавия, поколебавшись мгновение, все же шагнула к старику и вручила ему Ардболг. Старик взял его двумя руками, вытянул клинок на ладонь из ножен и сокрушенно покачал головой.
— Он стал тяжел для меня, а когда-то был овручь! — вздохнул он. — Это мой клинок. Много столетий он был моим спутником — и символом надежды.
— Столетий? — переспросил я. — Сколько же тебе лет, мастер?
— Это неважно. Иногда мне кажется, что я живу слишком долго, а иногда — что вся моя жизнь пролетела мгновенно, как пущенная лучником стрела.
— Как ты нашел нас?
— Я искал, и нашел, — ответил старик и, запустив руку в сумку на поясе, извлек темно-красный прозрачный кристалл, в котором теплилась искорка света. — Когда-то этот камень светился так, что его сияние могло наполнить светом самый большой зал в Аркуине. А теперь лишь крохотная искра теплится в нем, а скоро и она погаснет.
— Ты маг?
— И маг тоже. Я черпал энергию из своей прошлой жизни, но она иссякла. Я знал, что вы будете искать меч, потому что так было предначертано свыше. Я торопился к вам и шел тайными путями, чтобы успеть. Вижу, я опоздал помочь вам в битве, но это и к лучшему — вы еще раз доказали, что я не ошибся, видя в вас спасение для Аркуина. Вы достойны правды, которую я должен вам поведать.
— Ты сказал, мастер, что это твой меч.
— Да. Лорд Дейсон Лориан был последним моим преемником, и меч этот я вручил ему.
— Так он тоже был твоим фейном? — спросил я.
— Да, отчасти. Он принял лишь часть моей силы. — Странный старик повернулся к Беа. — Как и ты. Для тебя и Дейсона я был всего лишь учителем, наставником, старшим из вас, поскольку пророчество Квинакора еще не исполнилось. — Рамимор поднял на меня воспаленные слезящиеся глаза. — Первым за тысячу лет истинным фейном станешь ты. И только в твоей власти сделать так, чтобы братство восстало из тысячелетнего праха.
Глава 23
— Я рад, что вы можете выслушать мою исповедь. До этого часа я не мог открыться никому, потому что ждал, когда сбудутся слова Квинакора, и придет тот, кто должен решить исход последней схватки — Ожидаемый, пришелец из другого мира, способный противостоять Проклятому. Но Ожидаемый не только покончит с Безумием, он единственный может помочь мне вновь стать самим собой. И тогда я смогу встать бок о бок с ним и его товарищами по оружию в последней битве, в которой наконец-то будет сокрушен Проклятый.
Тысячу лет тому назад, в недобрый час последней битвы за Вингомартис, когда черные тараны били во врата цитадели, и пламя пожаров поднялось до небес, я выполнил предсмертную волю Квинакора. Это была наша последняя встреча. Я знал, что задумали мои собратья, и не мог их отговорить. Квинакор же сказал мне: «Прошло время Первосозданных, брат мой. Мы уходим, потому что нет на этот час другого пути остановить Проклятого. Но ты должен жить, чтобы подготовить будущую победу. Твоя плоть останется здесь, но дух твой будет жить в новом обличье, и ты дождешься прихода Ожидаемого. Вы станете опорой друг для друга в день, когда будет окончательно решена судьба Аркуина. Мы не увидим последнего сражения, не испытаем радости окончательной победы, но души наши всегда будут с тобой!» Мог ли я ослушаться того, кого любил всем сердцем и кому верил безраздельно?
Два пророчества были сказаны в тот день. Откровение об Ожидаемом и откровение о возвращении Проклятого, Разрушителя. И мне предстояло стать свидетелем исполнения обоих пророчеств.
Я выполнил волю Квинакора. Я стал Скитальцем. Одиноким и несущим на плечах гнет вечной вины и вечной боли. Человеческая судьба стала моей судьбой, человеческие страхи и горести — моими страхами и горестями. Но слова лучшего из нас сбылись — Проклятый попал в ловушку, придуманную Квинакором. Мои собратья избрали полем решающей битвы мертвые равнины Альтиона, куда заманили Проклятого. Они пожертвовали собой, отдав свою силу, чтобы запечатать границу миров. Великая жертва была не напрасной. Проклятый потерпел поражение, потому что Первосозданные не могут существовать друг без друга. Сила Анги каждого из нихиспокон веков брала начало из одного источника и была частью общей Силы. Смерть Квинакора и его соратников лишила Проклятого его магической мощи, и запертая реальность Альтиона стала его вечной тюрьмой, а душа его канула в бездны Тенебры. Потеряв сущность Первосозданного, он не мог противостоять зову Темного мира. Его полчища рассеялись, как чумной туман под свежим ветром, и Аркуин был спасен.
Проклятый был повержен, но мои братья ушли в вечность, а я… Я стал человеком. Я радовался победе, но у этой победы был вкус меда и желчи одновременно. Мои соратникинавсегда остались там, в великом пожаре Вингомартиса, который горел девять дней и девять ночей, а я продолжал жить. Когда ливень погасил догорающие руины Вингомартиса, я оплакал моих братьев-Первосозданных и моих братьев-фейнов и отправился на восток, в земли людей. Там я видел, что принесло Аркуину великое Безумие. Полчища Проклятого рассеялись, но пасть Темного мира не закрылась с его падением. Вырвавшиеся из Тенебры темные твари, ужасные чудовища и мерзкая нежить разбрелись по земли, алча человеческой крови и плоти. Люди, не наделенные силой Первосозданных, не могли сражаться с ними, и само появление этих тварей вызывало у них ужас. Я шел по земле и видел деревни и города, опустошенные кровожадными тварями, ступал по костям человеческим, усеявшим дороги. Повсюду, от Эмеберттского побережья до Азуджа, от Печального берега до прибрежных низин Лота, я видел страх, горе и смерть. И еще я видел, что для магов наступил звездный час, ибо на людском страхе перед порождениями Тенебры зарабатывали они золото, уважение и почет. Да, маги могли бороться со многими из темных существ, но делали это не из человеколюбия — честолюбие, жажда власти и наживы двигали ими. А еще маги, одержимые страстью к запретным знаниям, заражались Безумием и становились чудовищами похуже порождений Тенебры. И я начал свою войну, которая продолжалась тысячу лет, и которая, хвала Силе, близка к завершению.
Я искал и находил тех, кто становился моими учениками, соратниками и спутниками, и вместе мы истребляли заполонившую Аркуин нечисть. Меня знали под многими именами. Я был учителем Джославом и учителем Мерулайном, учителем Тейраком, и учителем Рамимором. Но я всегда искал и находил чистых сердцем, благородных и отважных людей, сидов и двайров, которые становились воинами, наследовавшими фейнам. Я был рядом с королем Громобоем, когда Черные ведьмы сеяли ужас в западных марках Аркуина. Громобой принял мой дар фейна и этот меч, и победил — слепой, но благородный и бесстрашный, как и все фейны. Мои ученики по всему Аркуину уничтожали всю эту расплодившуюся мерзость, вампиров и гулов, Неупокоенных и скимров, ведьм и оборотней, безумных магов и их омерзительные творения. И мы преуспели в этом деле. Постепенно рассказы о чудовищах стали страшными легендами, и мир стал безопаснее и лучше. Но однажды маги Румастарда нашли путь в Альтион, Старый Мир, ту часть реальности, которую мои собратья некогда запечатали ценой собственной жизни. Граница миров была пройдена, и в Аркуин снова пришло Безумие. Я пытался воссоздать братство фейнов, когда вместе с рыцарями Севера учредил орден приграничников. Все эти годы со мной были память о моих собратьях и этот меч, который некогда принадлежал мне. Меч Ардболг, Холодный Пламень, закаленный в моей крови, откованный мастером Гертензериком для моего ученика, Джослава Лотийца, одного из шести первых фейнов. Человека, с которым я стал одним целым. Годы шли, и мои ученики уходили в вечность, а я оставался, и меч снова возвращался ко мне.