мое количество), и другое дело бороться с просторечием и бранью вообще. Скажем, что такое идиот, произнесенное в разговоре с экрана телевизора, – брань или неудачно поставленный диагноз? Можно только посочувствовать судам, которые будут рассматривать дела, опираясь на данный закон.
Что же касается иностранных слов, то здесь все же придется сделать небольшой комментарий. Наиболее спорным, как уже сказано, является наличие русского аналога. Как правило, при заимствовании почти всегда можно говорить о стилистическом или, пусть небольшом, смысловом сдвиге, так что полной аналогии практически не существует. Борьба с заимствованиями ведется внутри самого языка. Иностранное слово либо благополучно исчезает, либо осваивается и перестает восприниматься как иностранное. Таких заимствований в русском языке огромное количество, и никакого вреда от них нет. Более того, обойтись без них современный человек, говорящий по-русски, просто не может. И конечно, меня самого раздражает леность журналистов, не способных до конца перевести иностранные выражения или хотя бы перефразировать текст, заменив иностранных “монстров”. Но когда я это слышу, моя рука не тянется ни к пистолету, ни, как у депутата, к перу, чтобы написать новый закон и запретить “безобразие”. Нужно просто издавать словари и грамматики русского языка и делать это независимо от его “государственности” и соответствующего закона.
В результате доработки закона в окончательной редакции это высказывание преобразовалось в следующее:
При использовании русского языка как государственного языка Российской Федерации не допускается использование слов и выражений, не соответствующих нормам современного русского литературного языка, за исключением иностранных слов, не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке.
Формулировка не стала лучше, поскольку понятие нормы в этом случае слишком неопределенно. Однако можно предположить, что депутаты теперь обречены постоянно нарушать закон. Ведь многие из слов, которые мы сегодня регулярно употребляем, еще не вошли в словари русского языка и, значит, “не соответствуют его нормам”.
Конечно, глупо отрицать важность государственной поддержки, в том числе финансовой, но я не понимаю, почему для этого необходим закон, содержащий статью 4 под названием “Защита и поддержка государственного языка Российской Федерации”, в свою очередь содержащую фразу:
В целях защиты и поддержки государственного языка Российской Федерации федеральные органы государственной власти в пределах своей компетенции… принимают иные меры по защите и поддержке государственного языка Российской Федерации.
Неужели “иные меры” нельзя принять без этой фразы, без этой статьи и без этого закона.
И уж совсем не могу понять, зачем
Порядок утверждения норм современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации, правил русской орфографии и пунктуации определяется Правительством Российской Федерации.
Неужели у Правительства нет других дел и неужели нормы русского языка не “утвердятся” сами без всякого правительства?
А поскольку я всего этого не понимаю, то на почти риторический вопрос “Нужен ли нам такой закон о языке?” отвечаю не так, как ответил бы раньше, “нужен, но не такой”, а совсем просто “нет, не нужен”.
Осторожно: лингвистическая экспертиза!
Еще одна юридическая проблема, связанная с языком, – это лингвистическая экспертиза. Проблемой она стала после того, как ее начали регулярно применять в делах, связанных с обвинением в экстремизме, разжигании национальной и религиозной ненависти и подобных. И здесь дело обстоит серьезнее и даже трагичнее, чем с законом о государственном языке. Лингвистическую и вообще гуманитарную (психологическую, культурологическую и т. д.) экспертизу все чаще используют не по назначению, отсюда ряд недавних громких скандалов. И уже общество бьет тревогу и требует отменить экспертизу вообще, говоря о ее бессмысленности и ангажированности.
Лингвистическая экспертиза не бессмысленна, она просто не должна подменять собой юридическую процедуру. Лингвист имеет дело исключительно со словами и текстами, их значениями и скрытыми смыслами, он вскрывает двусмысленности и предлагает различные интерпретации, но он не может и не должен выносить вердикт. Любая гуманитарная экспертиза – это лишь система аргументов, а не строгое и окончательное доказательство чьей-либо вины или правоты. Привлекать эксперта нужно лишь в сложных случаях, когда он может вскрыть то, что неочевидно для неспециалиста. В случае же очевидной интерпретации гуманитарный эксперт не нужен. Скажем, если все воспринимают некую фразу как призыв к насилию, а лингвист докажет, что это не так, фраза не перестанет быть призывом к насилию. И наоборот, если для того, чтобы увидеть в некой фразе призыв к насилию, нужен высококвалифицированный специалист, то это уже не призыв к насилию.
В наиболее скандальных экспертизах вопросы для эксперта формулируются так, что они сразу подводят человека под статью. Например, у эксперта спрашивают, является ли то или иное высказывание экстремистским. Эксперту фактически предлагают подменить юриста. А это совершенно недопустимо. Мы уже имели когда-то “карательную психиатрию”. Гуманитарная экспертиза не должна быть карательной.
Чтобы показать ограниченность и условность применения лингвистической экспертизы, я сделал несколько пародийных экспертиз по делам, “возбужденных” против сказочных героев. Каждому делу соответствуют две экспертизы – обвинительная и оправдательная. Обвиняемые: заяц, волк, медведь (из сказки о колобке), работник Балда и Бармалей.
Катится колобок по дороге, навстречу ему заяц:
Колобок, колобок, я тебя съем!..
Катится колобок, навстречу ему волк:
Колобок, колобок, я тебя съем!..
Катится колобок, навстречу ему медведь:
Колобок, колобок, я тебя съем!..
(“Колобок”, русская народная сказка)
Вопрос к эксперту:
Содержатся ли угрозы колобку в высказываниях зайца, волка и медведя?
Экспертиза 1
Перед экспертом был поставлен вопрос: “Содержатся ли угрозы колобку в высказываниях зайца, волка и медведя?”
При анализе высказываний зайца, волка и медведя использовался контент-анализ, ситуационный анализ, а также лексикографический анализ.
В словаре С. И. Ожегова есть слова угроза, колобок и съесть.
Угроза – запугивание, обещание причинить кому-н. неприятность, зло.
Колобок – небольшой круглый хлебец (в народных сказках).
Съесть – см. есть.
Есть – принимать в пищу, употреблять в пищу.
Совершенно очевидно, что в данной ситуации речь идет о взаимодействии равноправных сказочных персонажей, что подтверждается наличием в высказываниях двойного обращения колобок, колобок.
Для колобка, являющегося одновременно и круглым хлебцем, и сказочным героем, употребление его в пищу означает прекращение функционирования, невозможность катиться по дороге, петь песни и т. д. Вступление в речевой контакт с колобком (а не простое молчаливое поедание) свидетельствуют об осознании его сказочной природы зайцем, волком и медведем. Таким образом, можно с полным основанием утверждать, что в их словах содержится обещание причинить колобку неприятность, то есть угроза. Ответ эксперта на поставленный вопрос: ДА.
Экспертиза 2
Перед экспертом был поставлен вопрос: “Содержатся ли угрозы колобку в высказываниях зайца, волка и медведя?”
При анализе высказываний зайца, волка и медведя использовался контент-анализ, ситуационный анализ, а также лексикографический анализ.
В словаре С. И. Ожегова есть слова угроза, колобок и съесть.
Угроза – запугивание, обещание причинить кому-н. неприятность, зло.
Колобок – небольшой круглый хлебец (в народных сказках).
Съесть – см. есть.
Есть – принимать в пищу, употреблять в пищу.
Высказывания зайца, волка и медведя обращены к колобку и включают глагол в будущем времени.
Их можно охарактеризовать как сообщение о намерении совершить нечто с адресатом высказывания. Поскольку колобок – это хлебец, то есть продукт питания, сообщение о том, что его собираются съесть, то есть в соответствии с толковым словарем – употребить в пищу, предполагает наиболее естественное с ним обращение и не содержит никакого обещания причинить зло или неприятность. Реакция колобка в виде песни также подтверждает тот факт, что колобок не воспринимает данные высказывания как угрозы, а общение доставляет удовольствие обоим собеседникам. Таким образом, можно говорить об игровом взаимодействии колобка с зайцем, волком и медведем и утверждать, что в их высказываниях не содержится угрозы. Ответ эксперта на поставленный вопрос: НЕТ.
Да вот веревкой хочу море морщить
Да вас, проклятое племя, корчить.
(А. С. Пушкин. “Сказка о попе и работнике его Балде”)
Вопрос к эксперту:
Направлено ли высказывание работника Балды в контексте данной ситуации на разжигание национальной розни, а также на унижение чертей по признаку национальности, происхождения?
Экспертиза 1
Перед экспертом был поставлен вопрос: “Направлено ли высказывание работника Балды в контексте данной ситуации на разжигание национальной розни, а также на унижение чертей по признаку национальности, происхождения?”
При анализе высказываний работника Балды использовался контент-анализ, ситуационный анализ, а также лексикографический анализ.
В словаре С. И. Ожегова есть слова проклятый, племя, корчиться.
Племя – объединение людей, связанных родовыми отношениями, общим языком и территорией. Проклятый – ненавистный, проклинаемый. Корчить – изгибаться в корчах, судорогах.
Обращаясь к чертям словами проклятое племя, работник Балда, безусловно, выделяет их по признаку происхождения. Слово проклятый является в данном контексте прилагательным и содержит негативную оценку чертей с точки зрения говорящего (они ему ненавистны, см. толковый словарь). Можно утверждать, что оно имеет оскорбительный характер. Слово корчить предполагает насильственное по отношению к чертям действие, причиняющее им болезненные ощущения. Таким образом, можно говорить об угрозе или шантаже, содержащихся в словах работника Балды, адресованных группе