(А. Чехов, Святая простота).
(7) Во всем, что касалось ее [жены] принципов, она старалась быть беспощадной.»— Нечестно,—говорила она мне,—носить бороду, когда из нее можно сделать подушку для бедного! (А Чехов, Мои жены).
(8) [Об уральцах] Здешние люди внушают приезжему нечто вроде ужаса. Скуластые, лобастые, широкоплечие, с маленькими глазами, с громадными кулачищами, Родятся они на местных чугунолитейных заводах, и при рождении их присутствует не акушер, а механик (А Чехов—Чеховым, 29 апр. 1890).
(9) Эти духи могут свести сума даже Эйфелеву башню. На мулсчин они действуют неотразимо (Н. Евреинов, Кухня смеха).
(10) Перевозчик пьян, как бочка,
Заменю-ка старика!
(Саша Черный, На пароме).
(11) Двое молодых людей ожесточенно ухаживали за дамой,, которая отличалась необычайной худобой. Какой-то остряк говорил про них. «Вот две собаки, которые грызутся за кость».
(12) [Римлянин—о похищенных сабинянках]:—Они все царапаются,, как кошки! Я был в сотне сражений: меня били мечами, палками,, камнями,, стенами и воротами,, но ен<£ ни разу мне не было так скверно (Л. Андреев, Прекрасные сабинянки, I).
(13) Цыганята бегают, грязные—смотреть страшно. Взять такого цыганенка, но-мыть его мылом, и он тут же помирает, не может вытерпеть чистоты (А. Толстой, Похождения Невзорова, или Ибикус).
(14) Умолкли все. И в мертвой тишине
Стучали слезы в грязные тарелки («Чукоккала». Е. Шварц).
(15) /Соля Шварц привел с собой жену в фиолетовой шали с бахромой, женщину, годную в гренадеры и длинную, ш степь, о мятым, сонливым личиком на краю (И. Бабель, Ди Грассо).
(17) Что такое клиент? — Червь!
• Что такое бумажка?—Гранит! (Е. Петров, Сильная личность).
(18) Москвич любил пиво, Маховик-Датский, кроме водки, ничего в рот не брал (И. Ильф—Е. Петров, Двенадцать стульев, XIII).
(19) [О команде, которая лишь чудом избежала поражения] Московские динамовцы в матче с новороссийскими футболистами буквально ходили по лезвию ножа (ТВ «Время», 8 апр. 1996).
(20) Автомобилист, сбивший семерых прохожих, разбивший три машины и врезавшийся затем в витрину магазина, через три дня приходит в себя в госпитале и видит склонившегося над ним врача в белом халате.
— Ну как, доктор, мои дела?—еле слышно спрашивает он.
—А вот как, любезный: мне принесли анализы, в вашем алкоголе почти нет крови.
(21) [Нерон] ухитрился сострить по поводу театра в тот самый момент, когда представлял собой только футляр для собственного меча (А. Бухов, О древних остряках).
(22) Воздух в зале [суда] был до такой степени сгущен, что многие дамы, любительницы уголовных дел, совершенно спокойно клали на него свои легкие шляпки (В. Буренин, Мертвая нога, I).
(23) ...в дворницкой сидело, пило чай и откровенно любовалось Гришиной мягкой бородой убогое существо не толще вилки—черная юбка до пят„ (Т. Толстая, Поэт и муза).
Казалось бы, приведенные примеры (не говоря уж о хрестоматийных гоголевских шароварах, в которых «можно бы поместить весь двор с амбарами и строением») убеждают в безграничности преувеличений. Это, однако, не так И. Мандельштам [1902], кажется, первый подметил, что и гипербола должна знать меру. По его мнению, в примерах из Сервантеса и Рабле «юмор почти исчезает вследствие крайности преувеличения: “если бы не несколько глотков хорошего вина, взятые мною, желудок высох бы до такой степени, что как нитку меня можно было бы продеть через иголку”»; «Рабелэ завидует господам, не нуждающимся в портных; “у них уши так велики, что одно можно превратить в панталоны, сюртук и жилет, а из другого легко сделать шинель”. Смеха это место не вызовет, вследствие преувеличения искажения» [Мандельштам 1902: 309]. Где же проходит граница допустимого? Почему приводимые Мандельштамом гиперболы действительно трудно признать удачными, если допустимы даже «шаровары шириной в Черное море»? Дело, видимо, в том, что приведенные нами гиперболы имеют количественный характер, это количественные преувеличения, тогда как гиперболы Сервантеса и Рабле включают действие — настолько фантастическое, что его трудно себе представить.
Е. А. Земская одна из первых обратила внимание на проблему гиперболизации в русской речи [Земская 1959; РРР 1983]. Интересные наблюдения, иллюстрируемые примерами, приводились также в работах других авторов (см. о них [Крысин 1988]). Однако специальное рассмотрение этого вопроса началось в русистике только в конце 80-х годов, в работах Т. В. Шмелевой [1987] и JI. П. Крысина [1988].
В работе Т. В. Шмелевой рассматриваются специальные показатели преувеличения и непреувеличения — около двух десятков единиц.
Наиболее детально вопрос о гиперболизации рассматривается в интересной упомянутой работе JI. П. Крысина. Автор полагает, что «гипербола — явление в высшей степени характерное для непринужденного неподготовленного устного общения» (с. 95), что она «составляет специфику РР (разговорной речи.—Я С.), отличающую ее от различных жанров кодифицированного литературного языка» (с. 111).
С этим высказыванием, пожалуй, трудно согласиться. Ясно как день, что художественная проза (особенно поэтическая речь) содержит массу гипербол — и это касается не только речи персонажей (сближающейся, как известно, с РР), но и авторской речи. А что уж говорить о речи с комической установкой, представляющей собой сплошные преувеличения! От преувеличений не свободны даже деловая и научная речь (обратите внимание: в данном небольшом абзаце их минимум три: ясно как день, масса гипербол, сплошные преувеличения!). В некоторых ситуациях (таких как похороны, объяснение в любви) отступления от правды, сильные преувеличения даже обязательны (см. ниже). Л. П. Крысин справедливо отмечает, что стремление создать у окружающих преувеличенное представление об описываемом предмете «вообще в природе человека, и даже не человека как такового, а говорящего. Рассказчик (...) постоянно усиливает и “расцвечивает” свою речь с помощью разнообразных приемов...» [Крысин 1988:99]. Автор детально анализирует эти приемы — морфологические, лексические, фразеологические средства [Крысин 1988: 102—104]. Укажем еще несколько, представляющихся нам достаточно интересными.
1) Сравнения. Большая часть сравнений (кроме таких как Коля такой же высокий, как его отец) являются в большей или меньшей степени преувеличениями, ср.:
Маша гибка как змея.
На душе было так тяжело, как будто на тебя взвалил кто дохлую корову
(Н. Гоголь, Мертвые души, т. 1).
Один из известных видов преувеличения — это метаморфоза. Ср.:
...он обратился весь в слух и зрение-
„обратить в ветошку г. Голядкина (по: [Виноградов 1976]).
В. В. Виноградов [1976] отмечает клаузулы у Н. Гоголя и Ф. Достоевского: ...платье, больше похожее на воздух, чем на платье («Записки сумасшедшего»); ...дам, более похожих на фей,чем на дам («Двойник»);
...вином, более похожим на божественный нектар, чем на вино («Двойник»).
2) Сочинительные конструкции с союзом а не (не... а).
(1)Всем козам коза, мать, а не коза.
Обыгрывание значения основного заместительного союза не- а (а не) настолько распространено, что подобные случаи его использования стали уже фигурой речи и не осознаются как языковая игра, хотя первоначально примеры типа (1), без сомнения, были языковой игрой: говорящий (буквально) уверяет нас, что описываемое животное не является козой, а является матерью (противореча первой части своего же высказывания — о том, что это типичная коза, «всем козам коза»). Разумеется, оба — и говорящий, и слушающий — понимали, что это — игра. Предложения типа (1) близки к сравнительным, но отличаются от них большей категоричностью и экспрессивностью: чтобы убедить адресата в том, что X в каком-то отношении похож на Y, говорящий идет на крайнее преувеличение — утверждает, что это вообще не X, a Y. Еще несколько примеров:
(2) Это просто старый бабий башмак, а не человек, насмешка над человеком, сатира на человека! (Н. Гоголь, Женитьба, д. 2, XIX).
(3) ...да посмотрите вы на графа—конфетка, а не человек(А. Толстой, Похождения Невзорова, или Ибикус).
(4) ...такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место(М. Зощенко, Аристократка).
3) Глагольная категория времени:
(5) Вы наступаете вдоль железной дороги„ (= ‘будете наступать’).
(6) [Приятели вспоминают только что уехавшего Клинкова]:
—Любил покойничек чистоту,—уныло улыбнулся Громов (...)
—Да-А как он любил покушать! Бывало, когда ни спросишь: «Клиночек, хочешь пожевать чего-нибудь?», всегда приходил в восторг (А. Аверченко, Подходцев и двое других, ч. 1, XVI).
В (6) оставшиеся, пусть в шутку, называют уехавшего Клинкова «покойничком» и, естественно, говорят о его любви к еде в прошедшем времени, хотя и на новом месте Клинков вряд ли потерял аппетит.
(7) — Медаль даже обещался [Воробьянинов] мне представить. «Я, говорит, хочу, чтобы дворнику меня с медалью был». Так и говорил: «Ты, Тихон, считай себя уже с медалью-»(И. Ильф—Е. Петров, Двенадцать стульев, V).
Значение стативного путативного глагола считать в императиве Ю. Д. Апресян определяет след, образом: «Считай, чтоР= несмотря на некоторую недостаточность оснований, говорящий готов считать, что Р; говорящий сообщает, что адресат может считать, что Р\ Ср.