(3) Я посланник. Каждое утро жена посылает меня на рынок за провизией (...) Я городовой, потому что я живу в городе, а не в деревне. Я дворянин—это несомненно. По вечерам я прогуливаюсь по двору, летом люблю спать на дворе, часто беседую с дворником и собаки мои называются дворняжками {..) Я кавалер, потому что имею Анну на шее—и какую Анну! Толстую, краснощекую, строптивую (...) Я целовальник, потому что люблю целоваться (А. Чехов, Мои чины и титулы).
(4) В Ялте, где живет теперь А П. Чехов, обретается, по словам <<Саратовского листка», целая армия бестолковых, но невыносимо горячих поклонниц его художественного таланта, именуемых здесь «антоновками»(А. Чехов—О. Л. Книп-пер-Чеховой, 27 дек. 1901).
Сюда же относятся шутливые окказиональные толкования слов, основанные на переосмыслении внутренней формы слова:
(5) забрало—милиционер, всадница—медсестра, ханыга — дочь хана (М. Задорнов);
(6) речушка—небольшой доклад, доходяга—процветающий бизнесмен, напасть— намордник, рубильник—палач, выкидыш—парашютист, выдающаяся личность— невеста, заводила—Иван Сусанин (А Кнышев);
(7) колун—фехтовальщик, вареник—повар, рыло—лопата, людоед—муж Люды, колокол—добывание огня трением двух колышков, краснобай—феодал, перешедший на нашу сторону, столбовая дворянка—дворняжка, привязанная к столбу, бракодел—работник загса, дорогуша—икра, неваляшка—трезвенник, застенок—сосед, домовой—управдом, зубочистка—боксерский ринг, завалинка— экзаменационная сессия («Бестолковый этимологический словарь»—«Лит. газета»; примеры заимствованы из: [Гридина 1996]);
(8) автомат—грубая самокритика, жрец—клиент столовой, самовар—холостяк (Л. Крысин);
(9) близлежащий—муж, нахлебник—масло, судак—сплетник, столяр—тамада (Ада Китагава);
(10) положить зубы на полку—снять вставные челюсти (В. Лагунов).
Глава IX
Стилистика. Структура текста
Г. В. Степанов писал: «Анализ языка художественных произведений показывает, что писатели (и не только писатели .—В. С.) нередко прибегают к таким языковым средствам, которые либо перестали уже быть общепринятой нормой (архаизмы), либо не стали еще общепринятой нормой (неологизмы), либо оторвались и не связаны больше с общепринятой нормой (жаргонизмы), либо вообще не были связаны с национальным языком (иноязычные вкрапления), либо общеупотребительны в отдельных местностях, но не характерны для общенационального языка (слова и формы из территориальных диалектов), и т. д.
Появление всех этих элементов речи, лежащих по существу вне литературной нормы, может рассматриваться как закономерное использование языковых средств в целях художественного воздействия, при условии если все основные задачи разрешаются писателем на базе общенародного литературного языка его эпохи» [Степанов 1952:34].
Часто обыгрывается несоответствие между формой и содержанием: «низкое» содержание и «высокий» (в частности, «библейский») сталь или, наоборот, «высокое» содержание и разговорная или даже просторечная манера повествования.
(1) Слепые прозрели, чающие движения воды взяли под мышку одр и на рысях побежали в кабак (М. Салтыков-Щедрин, по: [Ефимов 1953]).
(2) Первый дачник пришел с запада (...) На второе лето он вернулся опять. Принес с собой две удочки и привел четырех детенышей на тоненьких ножках, в беленьких кепи И образовался вокруг него зеленый заборчик, переносный ледник и кудрявые березки, которые дачник подрезывал и при помощи срезанных ветвей воспитывал своих детенышей (...) И стал первый дачник плодиться, размножаться, наполнять собой Озерки, Лахту, Лесное, Удельную и все Парголова. И стало так (Тэффи, Дача).
(3) Я же во всю мою жизнь (...) ни словом, ни делом, ни помышлением, ни в рассказах, ни в водевилях не пожелал жены ближнего моего, ни раба его, ни вала его, ни всякого скота его- (А. Чехов—И. Л. Леонтьеву (Щеглову) 22 мар. 1890).
(4) Тут сторож допил свою воду, вытер рот рукавом и закрыл глаза, желая этим показать, что аудиенция закончена(М. Зощенко, Ночное происшествие).
(5) — Матушка-заступница, милиция троеручица!—воскликнул Остап, переводя дыхание—Что за банальный, опротивевший всем бюрократизм! (И. Ильф— Е. Петров, Золотой теленок, XVIII).
(6) Серебряный стучался молоток
полбу того, кто обречен, как зебра тщетою лба, несовершенством зева
не просто пить, но совершать глоток.
Высокопарности был чужд мой дух, я потянулась к зябкости сифона, а рядом с ним четыре граммофона звучанием мой утруждали слух (А. Иванов, пар. на Б. Ахмадулину).
(7) [Из записок школьника] Судьбе было угодно, чтобы я родился в семье инженерно-технического работника, в самом начале второй половины нашего века (...) Родители наши сумели дать своим детям хорошее образование: Костя (...) студент, и я тоже учусь (А. Алексин, Очень страшная история).
(8) —Дежурный, напитай меня, ибо я изнемогаю от любви к пище.
Хороший пример использования сказового стиля при описании современной
жизни приводится (правда, для иллюстрации другого явления) в работе Е. А. Земской [1992]:
(9) Бабка шепчет. «Трава цветет волшебная, мать-и-матрица! Кто ее сорвет, тот, сказывают, большой научный вклад внесет». А Валерка мается.«Вдруг травка из красной книги?» Но тут из чиста полюшка вышла ему навстречу красна девица, Нюра-экологинюшка. «Не кручинься, Валера-свет,—говорит,— вот тебе лицензия на срыв травы в научных целях» (Лит. газета, 1985).
Противоположный по характеру способ создания комического эффекта —
употребление грубых и просторечных слов и выражений:
(1) Пускай тебя нахалы
Ругают, не любя,—
Маруся из Магд алы,
Я втюрился в тебя!
(А Архангельский, Магдалиниада, пар. на А. Жарова).
(2) ...обознаться трудно—морда у нее такая, что очень глубоко в душу западает (М. Зощенко, Голубая книга. Деньги).
(3) И вот утром, в выходной день, наш артист, получше принарядившись, попорол на это свидание (М. Зощенко, Забавное приключение).
(4) Нынче, граждане, в народных судах всё больше медиков судят. Один, видите ли, операцию погаными руками произвел, другой—с носа очки обронил в кишки и найти не может (М. Зощенко, Медик).
(5) Ободрял, подначивал, брякал по башкам, чебурахал по затылкам, дрызгал по хайлам и, в конце концов, добился своего (А Архангельский, пар. на Ф. Гладкова).
Нередки подобные слова и в «серьезной» поэтической речи, ср.:
(6) Греки сбондили Елену
По волнам,
Ну, а мне соленой пеной По губам!
(О. Мандельштам).
А Измайлов одной из основных черт поэтики Блока считал «вторжение в по-этические сны будничного, обыкновенного, серенького, придающего им такой колорит жизненной уютности и правды. “Уключина”, “котелок”, “золотящийся крендель булочной”, “кочерыжка” — эти слова, может быть, в первый раз введены им в стих, претендующий на лиризм, а не юмор» (цит. по: [Рус. лит. XX в.]).
Наибольший комический эффект разговорная (или просторечная) манера повествования производит в научных (или научно-популярных) текстах. В этом плане широко известна «Голубая книга» М. Зощенко. Несколько примеров:
(7) [Нерон нанимает убийц, чтобы избавиться от матери]:
— Ну, уж вы там как хотите,—говорил Нерон,—но только чтоб—раз!—и нет маменьки.
— Не извольте тревожиться. Считайте, что ваша маменька уже как бы не существует на этом свете. Не успеют они на днях проснуться, как на них потолок— кувырк!
(8) [О римском диктаторе Сулле, назначившем премию за головы своих врагов]:
— Клади сюда голову. А эту забирай к черту. Ишь, зря отрезал у кого-то»
— Извиняюсь.- подвернулся.
— Подвернулся.» Это каждый настрижет у прохожих голов—денег не напасешься («Деньги»).
(9) [О приезде к Ивану IV герцога Голштинского с матримониальными намерениями] И вот он приехал. Наверное, расфуфыренный. В каких-нибудь шелковых штанах. Банты. Ленты. Шпага сбоку. Сам, наверное, длинновязый. Этакая морда красная, с рыжими усищами. Пьяница, может быть, крикун и рукосуй (...) Ну, суетня, наверное, мотня. Мамочка бегает. Курей режут. Невесту в баню ведут. Жених с папой сидит. Водку хлещет. Врет, наверно, с три короба. Дескать, у нас, в Германии» Дескать, мы герцоги, и всё такое («Любовь»).
В этой же книге Зощенко обосновывает свою манеру исторического повествования, полемизируя с историками: «...историки пишут без всякого, можно сказать, воодушевления, этаким вялым канцелярским тоном, как о самых пустых, примелькавшихся предметах. Историки даже не добавляют от себя никаких восклицаний, вроде там: “Ай-яй!”, или “Вот так князь!”, или “Фу, как некрасиво!” или хотя бы “Глядите, еще одним подлецом больше!”» Зощенко ничего не говорил (да, наверное, и не мог в те годы сказать) о том, что подобная манера повествования при описании исторических событий была широко распространена в России еще в начале века, например в произведениях сотрудников юмористического журнала «Сатирикон», уехавших после октябрьского переворота за границу. Вот несколько примеров из их «Всеобщей истории»: