Н. Глазкова, относящимся к этому же типу, но более технически сложным и интересным:
На пир в ауле Отцы нам дали Напареули И цинандали
Снова обращаем внимание читателя на то, что без «каламбурной упаковки» стихи Минаева, да пожалуй, и стихи Глазкова были бы заурядным описанием заурядной пирушки.
Однако и в каламбурах этой группы есть добавочный метаязыковой смысл. Нечто вроде: «А еще обратите внимание, что в языке разные слова имеют иногда сходное звучание, и на то, что я, автор, это подметил и сумел объединить их в одном связном тексте». И этот метаязыковой смысл есть в любом каламбуре (в том числе и в более семантически сложных каламбурах двух других групп), и мы не будем более обращать на него внимание читателя, сосредоточившись на других компонентах, тех, которые входят в смысл самого высказывания.
2) «Маска». Для каламбуров этого типа характерно резкое столкновение обыгрываемых слов: первоначальное понимание внезапно заменяется другим, ср:
Он любил и страдал. Он любил деньги и страдал от их недостатка (И. Ильф— Е. Петров, Двенадцать стульев).
В каламбурах этого типа сущность комического, о которой мы говорили во Введении, отражена наиболее ярко, в ее классическом виде. Здесь отчетливо проявляется свойственная шуткам двуплановость, двухчастность, а также характер отношений между частями шутки.
Отношения между частями каламбуров-«масок» бывают двух типов:
a) Обманутое ожидание. Именно по этому типу строится большинство ка-ламбуров-«масок»: слово «прикидывается» одним, а оказывается чем-то другим, агушатель заманивается на проторенный, но ложный путь:
«Не видите—я занят»—надменно произнес туалет (А. Кнышев).
Хорошие фильмы нам дороги, но и плохие подчас дороговаты (Эмиль Кроткий).
Галя теперь убита, а Веру повесили на Доске почета (А. Иванов).
b) Комический шок. Здесь отношения между частями — прямо противоположны описанным выше: явление внешне удивительное оказывается естественным и понятным. Для каламбура-«маски» комический шок менее характерен, чем обманутое ожидание, но все-таки он иногда используется и здесь. Приведем два примера:
...сочинения К—недвижимое имущество его\ никто не берет их в руки и не двигает с полки в книжных магазинах (по: Рус. лит. анекдот).
...снес яичко поросенок,
— снес его соседке,
Курочке-наседке (Яснов, по: [Береговская 1984]).
Каламбуры двух описанных подгрупп («обманутое ожидание» и «комический шок») близки по смыслу: первоначальное понимание внезапно заменяется другим. Этот тип каламбура («маска») в наибольшей степени соответствует, как мы уже говорили, классическому пониманию комического. Однако в эстетическом (и в лингвистическом!) аспекте не менее интересны каламбуры третьей группы, к рассмотрению которой мы переходим.
3) «Семья». Этот тип каламбура совмещает признаки двух рассмотренных выше групп. Как в каламбуре-«маске», обыгрываемые слова резко сталкиваются друг с другом, однако в этом столкновении нет победителя, второе значение не отменяет первое, и это роднит каламбур-«семью» с каламбурами первой группы (группа «соседи»). Примеры:
(1) Один репортер, будучи на охоте, застрелил утку. Рассматривая убитую птицу, он узнал свою же собственную утку, выпущенную им в прошлом году (журн. «Осколки»).
(2) И в нелетную погоду можно вылететь со службы (Эмиль Кроткий).
(3) Если не успеваешь по математике, физике, химии, английскому, то успевай хотя бы пообедать (ТВ «С утра пораньше»).
(4) Гости подразделяются на приятных, у которых можно занимать, и неприятных, которых надо занимать (Журн. «Стрекоза»).
(5) Разница между верблюдом и человеком: верблюд может целую неделю работать и не пить, а человек—целую неделю пить и не работать.
(6) Я никого на свете не зарезал,
Напротив, резали меня редактора!
(Н. Глазков).
(7) Объявление. Выводим пятна и клиентов из себя (Журн. «Сатирикон»).
(8) Лучше заложить старую лошадь в маленькую повозку, чем новые часы в большой ломбард (Журн. «Сатирикон»),
(9) — Командир, в лесу белые!
— Не до грибов, Петя, не до грибов!
Каламбуры этой группы с достаточной отчетливостью делятся по своей семантике (а также и по синтаксическим особенностям) на две подгруппы. В первой подгруппе (см. выше (1)—(3)) обыгрываемые единицы «неравноправны» семантически и синтаксически разнофункциональны.
Во второй подгруппе (см. (4) — (9)) обыгрываемые единицы «равноправны». Это симметричные члены — (4); члены сочинительной конструкции — (5)—(6); в том числе стянутой (так наз. зевгма) — (7); компараты — (8); противоречащие друг другу реплики (часто — результат недоразумения) — (9). Эти разные синтаксические способы оформления каламбура семантически близки и зачастую могут заменять друг друга без резкого изменения смысла. Ср. приведенные выше (4) и (8) с (4а) и (8а):
(4а) Гости, у которых можно занимать, приятнее тех, которых надо занимать.
(8а) Он заложил старую лошадь в маленькую повозху и новые часы в большой ломбард.
Есть еще одна большая группа каламбуров, которая, на первый взгляд, резко отличается от всех рассмотренных выше. Это ошибки и намеренные переделки слов (ср: приматонна, генерал-от-инфарктерии, лживопись), а также переделки устойчивых выражений и «устойчивых текстов» — пословиц, поговорок, известных стихов, песен и т. п.:
Нам с лица не водку пить (Г. Малкин).
Без рубашки ближе к телу (В. Шишков).
Легко заметить, что эти каламбуры обычно допускают развертывание в сочинительную конструкцию (ср.: Это не примадонна, а приматонна, не живопись, а лживопись; Нам с лица не воду пить, и не водку и т. п.).
Тем самым, эти каламбуры, на вид особые, представляют собой, в сущности, эллиптичный вариант каламбура-«семьи», где один из обыгрываемых элементов опущен — в силу своей общеизвестности. Подспудно он присутствует и вступает в игру с основным, эксплицитно выраженным смыслом.
В отличие от каламбуров первой группы («соседи»), каламбуры второй и третьей групп кроме метаязыкового смысла, о котором мы говорили выше, содержат во многих случаях дискредитацию описываемого. Особенно характерна она для каламбура-«маски», ср.:
Бескорыстный человек!Защищает чужую диссертацию (Эмиль Кроткий);
У дам моих в купальне идут пренья О конституции- их благородных тел (В. Буренин).
[Переход от первоначального понимания, уводящего в мир политических дискуссий, к окончательному пониманию особенно подчеркивает бездуховность и самовлюбленность дам].
И наконец, каламбур-«маска» и особенно каламбур-«семья» содержат множество других добавочных смыслов, обогащающих буквальный смысл высказывания и нередко возводящих его в ранг философского обобщения. В «шутливой упаковке» непристойность становится допустимой шалостью, старомодная назидательность-мудростью, грубость —подтруниванием, тривиальность —любопытным соображением и, наконец, откровенная чушь — загадочным глубокомыслием. Почему это возможно? Видимо, потому, что кроме прямого, буквального, шутка включает богатый дополнительный смысл, который отвлекает читателя и усыпляет его критику. «Мысль ищет остроумной оболочки, так как благодаря ей мысль обращает на себя наше внимание, может показаться нам более значительной, более ценной, но прежде всего потому, что эта оболочка подкупает и запутывает нашу критику» [Фрейд 1925:178]. Один пример:
Верная Пенелопа ждала его [Одиссея], коротая время со своими женихами (...) Днем Пенелопа ткала, ночью порола сотканное, а заодно и сына своего Телемака (Тэффи, Древняя история).
Любопытно, что снижение требовательности касается не только смысла приведенного высказывания, довольно странного, но и его грамматической правильности. Ведь вообще говоря, сотканное не порют, а распускают, и мы это отметили бы, не будь концовки... а заодно и сына своего Телемака, которая развлекает и отвлекает нас.
Анализировать тонкую игру смыслов в каламбуре—дело сложное, почти безнадежное. Кажется, Анатоль Франс сравнил исследователя художественной речи с человеком, который ест апельсин, а потом на ладони рассматривает разжеванное, пытаясь понять, почему ему было так вкусно. С подобной же трудностью мы сталкиваемся, исследуя каламбур и пытаясь понять, почему «нам было так смешно». И все-таки попытаемся это сделать, хотя бы на нескольких конкретных примерах.
Смысловое взаимодействие обыгрываемых слов.
Возникновение добавочных смыслов
1. Начнем с примеров относительно простых.
(1) Она была завита, как овца, и так же развита (Эмиль Кроткий).
Читатель сталкивается с видимым противоречием— завита и развита (стадия «комического шока», о котором мы уже говорили). Ища выход из противоречия, он понимает, что на самом деле слово развита, в отличие от слова завита, определяет не состояние прически, а низкий интеллектуальный уровень описываемого субъекта. В результате описываемое лицо дискредитируется, а читатель испытывает удовлетворение оттого, что он лишен (как он полагает) этого недостатка,— подтверждением чего является правильное решение лингвистической задачи, содержащейся в каламбуре.
(2) — Какую музыку любит Андропов?
— Камерную.
Прилагательное камерный употреблено один раз. Откуда возникает двусмысленность? Первый смысл ('камерный = предназначенный для исполнения несколькими музыкантами') — индуцируется самой конструкцией («Какую музыку любит некто?»), и он оставался бы единственным, если бы речь шла об Иванове, Петрове, Сидорове, но поскольку речь идет об Андропове — председателе КГБ, возникает дополнительно второе осмысление прилагательного