. И журналистов(«Коммерсантъ», № 42, 1991 г.);
— употребление сравнительного оборота:
Мужчина—как клубок: когда женщина выпускает его из рук—он распускается, а когда забирает его в руки—он сматывается (ТВ-программа «Вокруг смеха», 9/XI—1991 г.).
— добавление вводных слов:
Воду / стираешь / с мокрого тельца полотенцем, / как зверь, мохнатым.
Чтобы суше пяткам—/ пол / стелется, извиняюсь за выражение,/ пробковъш матом (В. Маяковский, Рассказ литейщика Ивана Козырева).
Автор текста (совершенно невинного) извиняется за грубое выражение и, тем самым, заставляет нас видеть двусмысленность там, где нам и в голову не пришло бы ее искать;
— использование новообразований — производных слов:
В «застойные 70-ые» украшением «Литературной газеты» была юмористическая 16-я страница, а украшением этой страницы — созданный Вл. Владиным сатирический образ писателя Евг. Сазонова — великого душелюба и людоведа. Строго говоря, смысл этих определений один: человек, любящий и знающий людей. Но это высокое определение снижается из-за того, что сквозь слова-новообразования: дуиьелюб и людовед «просвечивают» реально существующие слова с резко отрицательной окраской — душегуб и людоед.
Мы указали лишь некоторые из существующих способов придания слову каламбурной многозначности. Их, повторяем, очень много и они иногда очень неожиданны и остроумны. В заключение укажем, пожалуй, еще два, связанные со спецификой театральной сцены. В первом — шутливое стирание разницы между подмостками сцены и реальной жизнью, во втором —между репликами действующих лиц и ремарками:
(1) П. А Катенин, поэт и театральный деятель, был приглашен на репетицию спектакля, в котором дебютировал актер—протеже некоего петербургского мецената. Репетировалась сцена,, в которой старая купчиха упрекает сына за увлечение картами. «Не играй больше, прошу и заклинаю тебя!—патетически восклицала актриса,, обращаясь к дебютанту, довольно бледно выглядевшему (...)—Не играй!1» «Ия тоже прошу—присоединился с места Катенин—больше не играй!» (Музей остроумия).
(2) Поручика Ржевского уговорили заменить в спектакле заболевшего актера, пообещав, что поручику нужно будет только повторять реплики суфлера. Суфлер подсказывает (Садится в кресло!). Поручик сел.
Суфлер: Жениться, что ли?
Поручи к: Жениться, что ли?
Суфле р :Да нет, пожалуй!
Поручи к: Да нет, пожалуй!
С у ф л е р: (С трудом встает).
Поручик, вслух: Встает с трудом!
Функции каламбура. Правила речевого такта.
«Незаконнорожденные» каламбуры
1. Поскольку о функциях языковой шутки говорилось раньше (см. Введение), мы можем ограничиться констатацией того, что каламбуру свойственны все функции, присущие языковой шутке в целом,—тренировочная, развлекательная, психотерапевтическая и, наконец, маскировочная. Специфику каламбура можно видеть в том, что здесь особенно часто встречается функционально неоправданное использование, невольный комизм.
2. Особую область культуры речи должны составить правила речевого такта. Необходимость этих правил отчетливо осознается говорящими и афористически выражается в принципе «в доме повешенного не говорят о веревке». Своеобразие каламбура состоит здесь в том, что он выявляет особый класс правил речевого такта. Это правила, ограничивающие употребление многозначных единиц — омонимов, а также многозначных слов и словосочетаний. Употребление подобных единиц может приводить к двусмысленности. Для каламбуриста подобные случаи возникновения двусмысленности — хлеб насущный, однако в «серьезном» речевом общении каламбуры далеко не всегда желательны, иногда они —неожиданные и нежеланные гости, за которых говорящие даже извиняться вынуждены («Простате за невольный каламбур!», «Извините за дурной каламбур!»). Это примеры так называемого «невольного комизма», о котором хорошо сказал Томас Манн: «Иногда в мелочах язык шутит с нами недобрые шутки, мы нечаянно придаем комический оборот слову, и в результате нам остается только вторить смеху слушателей (...) Собрание небожителей, верно, сотрясается от гомерического хохота над таким бессилием наших уст» («Лотта в Веймаре»).
Нередко невольный комизм вызывает и более резкую реакцию, чем насмешка. Вот показательный пример.
Офицер пришел на прием к Ростовцеву, который был заикой, и обращается с просьбой Ростовцев отвечает:
—Нет, почтеннейший! Этого нельзя! Государь не согласится.
—Помилуйте, Ваше Превосходительство. Вам стоит только заикнуться-
—Пошел вон!—загремел Ростовцев в бешенстве (Рус. лит. анекдот).
Вряд ли также было бы тактично предлагать кривым побеседовать между собой с глазу на глаз, а хромого упрекать за то, что в каком-то вопросе он хромает.
3. Мы указывали случаи, когда неуместность каламбура связана с индивидуальными особенностями слушающего. Гораздо чаще она объясняется характером самой ситуации, ее драматизмом или трагизмом. В наши дни неуместным, почта кощунственным каламбуром выглядела, например, неловкая фраза в ТВ-программе «Время»: «Землетрясение в Армении потрясло всех советских людей» (20 дек 1988 г.).
Мы отмечали во Введении, что языковая шутка позволяет легализовать смыслы, которые отвергаются цензурой культуры,—неприличные, дидактические, тривиальные, абсурдные, невежливые. Здесь мы столкнулись с противоположным явлением: вполне нейтральные смыслы оказываются под запретом именно из-за возникновения неуместной каламбурной двузначности.
4. Художественная литература адресована массовому читателю и не должна ориентироваться на индивидуальные особенности отдельных читателей, она может говорить не только о веревке, но и о повешенном. И все-таки правила речевого такта действуют и здесь. В частности, здесь особенно нежелателен невольный комизм.
Непримиримым борцом с неосознанными каламбурами был А Крученых [1922; 1924]. Он отмечал, что удачный каламбур «усиливает и обогащает звучание стиха», но в речи встречается громадное количество неосознанных, неуместных каламбуров, сдвигов, которые способны, особенно при чтении вслух, «превратить в фарс любую оду», напр.: «И шаг твой землю тяготил» (ишак, у Брюсова). Отсюда призыв —«учредить особую “сдвиговую милицию” для своевременной ловли сдвигов у зазевавшихся авторов» [А Крученых 1924:35]. В число «зевак» попадает у Крученых Пушкин! «Разобрав только 1Л Пушкина», А Крученых нашел у него 7000 «незаконнорожденных» — неосознанных каламбурных и сдвиговых строк, как, например, следующие:
Проклятье, меч и крест и кнут (На Фотия) [«Бедные меч и крест—они икают!»— замечает Крученых].
Со сна садится в ванну со льдом (Евгений Онегин) [«Сосна садится сольдом»].
Он с трепетом к княгине входит (Евгений Онегин) [входит стрепетом (птица)] 5
Крученых дает этих «незаконнорожденных», как он их называет, в систематизированном виде:
Иканье и за-ик-анье Евгения Онегина (И к шутке, с желчью пополам,И кучера вокруг огней)\
Узки ильвы из Евгения Онегина (Все те же ль вы?\ Сердечный друг,уж я cmapaS)\
икра а 1а Онегин (Партер и кресла, всё кипит»)',
носатые стихи: Но с рассудком вновь заспорит.~ (Евгений Онегин); Но с банкой странствуя пустою... (Послание Лиде) [у Лиды нос бочкой, да еще пустою!..]; Но с пламенной, пленительной, живой» (Голицыной) [у Голицыной пламенный нос].
5. Совершенно очевидно, что А Крученых излишне придирчив при «перетряхивании пушкинской тоги»: во многих из приводимых им примеров двусмысленность в стихах не возникает, даже при чтении вслух. Однако его предостережение против неосознанных и неуместных каламбуров все-таки вполне своевременно. Вяч. Иванов писал по этому поводу: «Крученых нашел у Пушкина “сдвиг”, т. е. амфиболию: Со сна садится в ванну сольдом. Думаю, что если бы он указал на этот “сдвиг” Пушкину, последний или расхохотался бы, либо подосадовал (...) Пушкин, думается, этого сдвига отнюдь не желал».
Не менее щепетильными, чем Крученых, оказываются в отношении к невольным каламбурам и некоторые другие авторы. В романе «Дар» В. Набокова поэт, Федор Константинович, забраковал мелькнувшую в голове строчку, «лирическую возможность»: Благодарю тебя, Россия, за чистый и крылатый дар — из-за словосочетания чистый и крылатый, вызывающего, по мнению поэта, ненужные ассоциации («Икры. Латы. Откуда этот римлянин?»).
В наше время каламбур, бесспорно, любимый и самый распространенный, самый «демократический» вид языковой шутки. Судя по сборникам русского фольклора, каламбурное обыгрывание слов не было редкостью и в Древней Руси. В качестве иллюстрации приведем несколько пословиц из рукописного сборника русских пословиц XVII в., изданного П. Симони:
У Фили пили, да Филю же били.
Звал гостей,, а накупил костей.
Мыло немило, коли лицо сгнило.
То тебе не в чин,, потому что ты Немчин.
У сыра дума, у суха сука привязана сука.
Однако в русской художественной литературе до XVIII в. каламбуры редки. Даже у протопопа Аввакума, прекрасно владеющего приемами комического (например, иронией), их мало, и они, на наш взгляд, не слишком удачны, ср.: «Я и к обЬдне не пошелъ и обЬдать ко князю пришелъ»; «Книгу Кормьчт даль прикащику и онъ мн4 мужика кормщика даль» (примеры по: В. В. Виноградов. Символика Жития протопопа Аввакума).