Оказалось, Бритта решила перевоспитать Ральфа, то есть во что бы то ни стало отучить его от опасных дикарских привычек, приобретенных им во время поездок в Россию. И вот тут, будто специально в пику ее затее, беседа старых друзей затянулась. Ральфа повсюду искали, невеста переживала. Ну, а как нашли, то было проще простого всю вину свалить на русского. На то они и живут на белом свете, эти русские, чтобы на них вину сваливать.
С тех пор друзья не виделись, Ральф даже перестал звонить. Электронную почту Антон не любил, считая ее разновидностью тяжелого наркотика и уделом ленивых и малодушных. В этом его взгляды полностью совпадали с позицией Александра Валентиновича Тихонова.
Однажды Тихонов помог Антону выпутаться из весьма опасной ситуации, в которую тот попал по собственной доброте и любознательности, и с тех пор взял над Антоном шефство. Боевой офицер на пенсии, имеющий по этой причине избыток свободного времени, упорно снабжал Антона научноизыскательскими книжками малоизвестных авторов, напичканными гипотезами и догадками. Тем самым он укреплял в Антоне стремление к раскрытию тайн и развивал в нем способности смело и нестандартно мыслить.
Александру Валентиновичу роль учителя нравилась — он и раньше, во времена службы на благо Советской Родины, был для подчиненных больше отцом родным, чем начальником. К тому же Тихонов недавно потерял старого друга и боевого товарища…
Минуло три месяца с тех пор, как этот мир покинул Карен Федорович Погоний, полковник ФСБ, суперспециалист по обработке и систематизации самой невероятной информации, в том числе связанной с историей оккультных наук. Погоний совсем немного не дожил до заслуженной и почетной пенсии.
Антон поехал на похороны вместе с Тихоновым. На Хованское кладбище, занимающее огромную территорию вблизи московской кольцевой дороги между Киевским и Калужским шоссе, пришло не меньше двухсот бывших коллег Погония. Взвод курсантов произвел салют, оркестр сыграл гимн России на мотив гимна СССР.
На поминках в бывшей столовой ЦК ВЛКСМ в Китайгородском проезде говорились речи. Действующие чекисты серьезно и много пили за покойного сослуживца, делая вид, будто не пьянеют. Отставные же, лишь пригубив, расслаблялись и даже позволяли себе шутить и смеяться.
Антону и Александру Валентиновичу одновременно стало как-то неуютно на этом торжестве жизни над смертью, и они покинули поминки, решив посетить былинную пирожковую, что близ Архитектурного института. К глубокому разочарованию Александра Валентиновича, оказалось, что на месте легендарного места отдыха советских людей теперь открыли тривиальное современное кафе, коих в Москве сотни. Александр Валентинович обругал коррумпированных столичных чиновников очень обидными словами, послал куда подальше всех власть имущих, предложил Антону купить в ближайшей «стекляшке» бутылку водки и отправиться на бульвар.
Помянув друга и товарища, они сидели на скамейке и молчали. Александр Валентинович поминутно вздыхал. Антону под влиянием водки хотелось новых подвигов. Он пил и вспоминал… как познакомился с Кареном Федоровичем, Ральфом Мюллером, Ритой… Казалось, это было вчера. Хотя прошел уже год.
Пережитые год назад испытания неожиданным образом повлияли на характер и сферу интересов Антона Ушакова. Он обнаружил в себе еще большую любовь к истории, обществоведению и немножко к философии. На почве чего сначала скупил всю популярную литературу в магазинах, потом прошелся по библиотечным полкам и, наконец, добрался до архивов.
Вдохновения ради в свободное от борьбы за денежные знаки время Антон пересмотрел все фильмы про доктора Индиану Джонса. Но главное, расширил круг общения. Среди новых знакомых нашлись очень талантливые историки и не признанные в широких кругах публицисты. Они могли похвастаться энциклопедическими знаниями и выдающимися, без преувеличения, заслугами перед отечественной наукой. При этом их материальное положение оставалось достаточно скромным даже с точки зрения работников метлы и скребка из солнечных и некогда братских нам республик Средней Азии, приводящих в порядок улицы Москвы.
Первое время он со свойственными ему впечатлительностью и широтой души, восхищаясь интеллектуальным уровнем и гражданским мужеством новых друзей, кормил и поил их, попутно впитывая передовые знания и информацию. Те охотно шли на контакт, хотя, с их профессиональной точки зрения, Антон являл собой образчик классического недоучки, невежды, способного заработать на непредвзятом экзамене по любой гуманитарной дисциплине лишь твердую «пару», если не «кол». Зато он был полной противоположностью всем встречавшимся им доселе «новым русским», к тому же помогал материально, ничего не требуя взамен, восхищался ими чуть ли не поминутно, а это льстило. Ну, а кто не любит лесть?
В какой-то момент Антону надоели эти бесполезные обеды и ужины. Да и, по правде говоря, стали они выходить в копеечку, ведь званые гости со временем отбросили всякую скромность при выборе блюд и напитков и прекратили смущаться, узнавая цену того или иного кушанья. Во время очередной неформальной посиделки Антон поинтересовался, не пора ли ему принять участие в каком-нибудь интересном эксперименте или историческом исследовании либо, на худой конец, в секретных археологических раскопках. Однако конкретных предложений так и не дождался.
Одновременно Антон увлекся горными лыжами, каждый выходной ездил в Подмосковье кататься по искусственному склону. Да и на самолетах летать ему пока еще не наскучило. На все это уходило немало денег, но Антон всякий раз сдавался перед жаждой новой порции адреналина.
Таким адреналином были и мотоциклетные пробеги. Антон с нетерпением ждал завтрашнего дня, чтобы в реве мотоциклетного мотора в байкерской компании убежать от серых будней. Плохая погода превращала выезд в полнейшую авантюру, зато давала выход энергии.
Накануне запланированного мотоприключения Александр Валентинович решил свести Антона с неким профессором Плукшиным. По его мнению, знакомство с ученым чрезвычайно полезно и интересно для Антона. Он даже голос понижал, лишь только начинал говорить о Плукшине. Определенно, Тихонов считал его гением, хотя и предупреждал о возможных странностях в поведении профессора.
— Это то, что тебе нужно, — напутствовал он Антона. — Ты без ума от мистерий, а Плукшину, хоть он и читает лекции, в последнее время не хватает внимательных ушей. Вот увидишь, эта встреча принесет тебе массу интересных впечатлений. Ты мне еще спасибо скажешь за это знакомство.
Глава вторая
— Ничего и никогда у нас не делается до конца и по правилам. Можно тысячу трудов состряпать на тему стереотипного восприятия русских людей иностранцами, спорить до хрипоты, таскать друг друга за волосы, у кого они есть, или за бороды, но истина от этого не переменится. Эх, товарищи-господа, до чего же обидно бывает, когда вот так: идем дорогой верной, а дойти до развилки с автобаном, ведущим прямиком в светлое завтра, не хватает ничтожных метров!
Глупо… Эх, как же глупо! В 1991 году дело не довершили, испугались снова рушить старый мир и строить новый. Да и не надо было ничего разрушать, ведь и так все само собой рассыпалось в прах. Только в головах создали путаницу, а официального выхода, так сказать, ей не дали.
У нас ведь как получается: пока наш человек в газете не увидит крупными буквами… нынче, конечно, по телевизору пока не услышит объяснение, выданное уверенным, санкционированным на самом высоком уровне тоном, о том, что есть белое, а что — черное, пока не поставят за него, где положено, точки и кавычки, он будет терзаем сомнениями. И от этого не пойдет вперед, не переплывет океаны, чтобы открыть новые счастливые земли, скорее, захочет вернуться в прошлое, пусть не самое лучшее, но предсказуемое, социально защищенное, нудное, но стабильное и понятное…
Докладчик прервал речь, вежливо откашлялся, оглядел зал и, судя по всему, остался доволен произведенным на аудиторию эффектом. Никто не ушел, а сидящие в третьем ряду студентки глядели на него, открыв рот. В их глазах отражалось восхищение мудростью и глубиной его мыслей.
Сделав глоток остывшего чая из огромной кружки, докладчик продолжил речь еще увереннее и напористей, не стесняясь употреблять жаргонные словечки:
— И у нас повсюду сегодня одни, как говорится, «непонятки». Или, если хотите, многообразие общественного восприятия исторических событий его свидетелями — явление исключительно российского, отечественного ориджина, так сказать. Итак, непонятно было, куда это подевалась КПСС в начале 90-х? То есть было понятно, что партии как бы больше нет. Но именно что «как бы». Ведь партийцы продолжали распоряжаться «общаком» и править страной в новом обличье, ну… если не считать Ельцина, который еще на октябрьском пленуме выступил против партии. Так что он партиец был по воспитанию, но уже не по убеждениям.
Почему никто не возмутился, когда старые партийцы остались «при своих»? Потому что, во-первых, никто прилюдно не осудил дьявольских деяний партии и лично некоторых ее особенно жутких деятелей. Так вот, я и говорю: можно написать миллион статей в газеты, создать массу документальных фильмов разоблачительного характера, но для народа русского все это не заменит простой и понятной передовицы в центральной прессе или, к примеру, официального сообщения прокуратуры в программе «Время».
Люди до конца не поверили в преступления свергнутого в 1991 году режима. Преступления перед ними же, перед народом. Потому что власть, состоявшая из бывших партийцев, если рассматривать ее как совокупность институтов, а не отдельных личностей или группу лиц вроде администрации президента, не могла осудить сама себя.
Общество, как и машина, должно кем-то управляться в любые периоды своего развития. Но нам был дан уникальный шанс самим решить свою судьбу, которым мы воспользовались лишь наполовину, считай — не воспользовались. У нас в 1991 году случилась преемственность власти, а не революция. А ведь был шанс совершить революцию, революцию бескровную, друзья мои! И мне смешно, когда некоторые невежды берутся доказывать, имея на руках, простите, полное фуфло вместо фактов, что гибель великого Союза ССР стала результато