— Выяснения отношений? Бог с вами, Агния Сергевна. Для того, чтобы выяснять отношения, их надо иметь, а мы с вами, слава Богу, люди посторонние.
— Так уж и слава Богу? — Агния, наконец, поднялась. — Может быть, и так… Только ты сам всегда говорил, что в природе не бывает случайностей. И если судьба нас здесь свела, то в этом есть какой-то смысл.
— Ты давно переквалифицировалась из кинематографистов в журналисты?
— Дня три назад.
— Всего-навсего?
— Серёж, зачем этот тон? Если между нами, как ты сказал, ничего нет, то давай говорить, как посторонние люди.
— Что ж, можно попробовать.
— Я привезла в город гуманитарную помощь. Одним из моих попутчиков был журналист Валерий Курамшин, и он предложил мне работать вместе. Всё-таки что такое камера мне объяснять не надо. Я согласилась.
— И надолго к нам приехала ваша съёмочная бригада?
— Насчёт Валеры не знаю, а я насовсем.
— Насовсем?
— Да. Того, что я успела сегодня увидеть, мне достало, чтобы понять, что моё место здесь.
— А я думал твоё место в Италии?
— Оно никогда не было моим. Я лишь занимала чужое…
— Допустим. Но что ты собираешься делать здесь? Здесь война, ты это понимаешь?
— Если бы не понимала, не приехала бы.
— И что ты собираешься делать на войне? Ты же ничего не умеешь! Не то, что медицинскую помощь оказать, но — элементарную похлёбку сварить! Извини, Аля, но, как говорилось в известном фильме «без такой подмоги мы перешибли б Бонапарту ноги»!
— «А если ум, сердце, силы, нервы — всё просит за тебя, страна, мать-Родина, отдать всё без остатка»?
— «От глупостей штабных довольно вянут уши!»
— Я смотрю, моей любимой игры ты не забыл…
— Да уж, приклеились твои цитаты, — вновь усмехнулся смягчившийся Сергей. — Но «в игру я эту не играю больше». Ты всерьёз считаешь, что сможешь быть полезна в этом аду?
— По крайней мере, я должна попробовать. Обещаю, что хлопот тебе со мной не будет. К тому же пока Курамшин здесь, я буду работать с ним.
— Курамшин — человек серьёзный, — сказал Сергей. — Вероятно, один из лучших военных журналистов. И, что совсем редкость, честный. Я рад, что он приехал к нам. По крайней мере, напишет всё, как есть. Что ж, Агния Сергевна, пойдёмте. Если не начнётся обстрела, то я покажу вам наш лазарет, где особенно не достаёт рабочих рук. Впрочем, полагаю, что часов до девяти вечера время у нас есть.
— Почему до девяти?
— Укры — товарищи пунктуальные. В девять часов они начинают пальбу практически всегда. Видимо, желают нам таким образом спокойной ночи.
Агния послушно последовало за Сергеем. В висках лихорадочно стучало. Этой встречи не ждала она, не могла себе даже вообразить, и никак не могла понять теперь, что же делать дальше? Изображать, что и впрямь — посторонние? А, если разобраться, разве не так? Столько лет прошло… Но с другой стороны то, как он говорил, как смотрел на неё — не об обратном ли свидетельствует? Ведь он ничего не забыл, как и она… Или же только обиду, предательство не забыл? Если так, то, может, и впрямь лучше уехать? Хотя бы в город. Там тоже руки нужны. Но ведь обещала помогать Курамшину — куда ж теперь бежать? Что ж, пусть от него пока и зависит всё. Куда он поедет, туда и она, а там всё прояснится.
Оказавшись на улице, при свете дня Агния искоса вглядывалась в казавшееся невозмутимым лицо Сергея. Годы коснулись его меньше, чем её. Та же лёгкость, оточенность, изящество во всём: движениях, чертах лица, речи… Те же ясные, спокойные глаза. Вот, разве что бороду отпустил, а волосы наоборот остриг по-военному коротко. И форма полевая очень идёт ему. Хотя она идёт, пожалуй, любому мужчине. Интересно, как прошли для него эти годы? Во всяком случае, не так безмятежно как для неё — под римским солнцем, в достатке и благополучии. А вот надо же: он и теперь бодр и уверен в себе, не идёт, а летит вперёд, поблёскивает глазами зеленоватыми — здесь его место, его стихия; а она — словно выпотрошена вся, обесточена. Какой-то она показалась ему? Впрочем, он и не смотрит на неё, лишь под ноги, на дорогу, словно нарочно.
И всё-таки не может, не может быть, чтобы такая встреча была игрой случая. И так хотелось собственным словам наперекор, не откладывая и не разыгрывая безразличия, поговорить по душам, объяснить всё, попросить прощения… А, впрочем, нашла время! Кругом люди гибнут, а у неё Бог знает, что на уме. Нет уж, никаких объяснений. Она обещала не доставлять ему забот и не доставит. А если есть какой-то смысл в их встрече, то уж как-нибудь проявится он. Нужно лишь скрепить сердце и просто делать то, что собиралась, что должна, ради чего приехала сюда. А там судьба рассудит…
Глава 9.
Что без сомнения умел Сергей в жизни, так это отсекать — собственные чувства, дела, людей — всё, что в тот или иной момент могло помешать делу, которое он видел для себя главным. Так и Альку отсёк когда-то… Да, в общем, она и сама в этом умении не уступала ему. Может, оттого и не смогли ужиться друг с другом, что слишком похожи были, как два магнита с одним полюсом: сколько ни своди их вместе — всё одно не соединятся.
Они встретились, когда Сергей только-только начинал службу, имея за плечами опыт участия в локальных конфликтах на территории бывшего СССР в качестве добровольца, а Алька училась во ВГИКе. Перспективы обоим не казались радужными: «на руинах нищей страны» не уцелело ничего — ни армии, ни кинематографа. Но отчего-то оба были убеждены в том, что им удастся воплотить свои мечты, а, если и не удастся, то всё равно нужно идти выбранными стезями, потому что в иных нет смысла.
Она была другой в ту весеннюю пору. Тонкая, хрупкая, нежная — почему-то её сразу хотелось защитить… Отчего? Да Бог знает, от чего… От всего мира этого с его злобой и ложью. Она играла на фортепиано и прекрасно пела, знала на память фильмы, пьесы, стихи… Памятью и Сергей не обижен был, оттого и повелась их игра в цитаты, так полюбившаяся Альке. Она училась на режиссёра, но талант её был много шире: чувство слова, звука, врождённый артистизм… В ней всего было с избытком, и оттого она сетовала, что, имея многочисленные таланты, не может воплотиться в одном — главном.
Сергею она казалась ребёнком, барышней, слетевшей со страниц русской классической литературы, и это очаровывало, в этом был идеал женственности, чистоты, красоты внутренней и внешней в его понимании.
Увы, ничего нет безнадёжнее, чем, создав в своём воображении некий идеал, попытаться уложить в это прокрустово ложе живого человека… Уже вскоре после свадьбы Сергей понял, что его «барышня» не так уж беззащитна и мягка. У неё, как оказалось, тоже были вполне чёткие представления о жизни и своём месте в ней, о том, что она должна делать, а чего нет. И тут тоже сходство характеров сказалось: упорство и упрямство обоих не знало компромиссов.
Сергей мотался по командировкам, а Алька раздражалась от постоянной вынужденности ждать мужа, не имея от него вестей. Когда же он возвращался, на съёмки уезжала она… Или в лучшем случае, сутками «зависала на монтаже». Это в свою очередь выводила из себя Сергея. Так начались первые ссоры…
Удивительно, но за время совместной жизни единственным, из-за чего они не поссорились, был быт. Оба питали к нему аскетическое равнодушие, а потому не смущались ни месяцами не горящими лампами, ни пустым холодильником, ни прочими «мелочами жизни».
Алька, впрочем, готова была изменить свою жизнь, отказаться от своего дела. Но только при условии разделить хоть отчасти дело мужа, быть с ним. Она, действительно, любила его и готова была к любым трудностям и лишениями — лишь бы рядом, вместе. Но такое расклад менее всего входил в планы Сергея, ломал все его представления о жизни. Служба и дом — две разные вещи, которые не должны пересекаться. Он даже говорить о работе дома не любил. А Алька его закрытости не понимала. Не понимала, что он просто не хочет, чтобы её касалась вся та грязь, жестокость, с которой приходится иметь дело ему, что он просто хочет уберечь её от всего этого. Не понимала и обижалась, думая, что он не доверяет ей, не любит. И сама всё меньше рассказывала о своих киношных делах. Так возникала отчуждённость…
В его идеале мужчина должен был служить, а женщина ждать его дома, оставаясь мягкой, нежной, всё понимающей без слов. Но на пороге 21-го века такого, пожалуй, и быть не может. Ещё один недостижимый идеал…
Есть редкие женщины, органически способные сочетать в себе две ипостаси: жены и соратницы. Алька очень стремилась воплотиться во второй, не слишком заботясь о первой. А он всеми силами защищал её от этого воплощения… Так и сталкивались лоб в лоб.
Когда началась 2-я Чеченская, она заявила, что сменит свою мирную стезю на опасную работу военкора. «Может, хоть так о твоей жизни что-то узнаю». Сергей воспротивился такому повороту категорически: для него сама мысль, что жена окажется на войне, будет рисковать жизнью, была нестерпима. «Если ты это сделаешь, то больше меня не увидишь!» Он сказал сгоряча, а она ответила, как отрезала:
— Тогда я уеду по контракту в Италию, и мы, действительно, не увидимся.
— Что ж, поезжай — дело твоё.
Почему он был уверен, что это лишь угроза? Что она не уедет в Рим, а будет покорно ждать его из бесконечных командировок? Нет, он не был самоуверен, не считал себя неотразимым, даже совсем наоборот. Просто не верил, что его Алька может уехать…
А она уехала, и из Чечни он вернулся уже в опустевшую квартиру. Потом она звонила и писала из Италии. Но Сергей ни разу не ответил ей, перевернув эту страницу своей жизни, отрезав, как казалось, навсегда…
С той поры минуло почти пятнадцать лет. За это время многое изменилось в жизни Сергея. Оказавшись «на улице» в результате реформ «мебельного генерала», он вынужден был несколько лет существовать в чуждой для себя мирной жизни. Но едва первый дымок долетел с Украины, как была брошена она безо всякого сожаления. И началась новая война… Война иная, чем прежние. Война — так похожая на ту, без малого столетней давности, которую знал столь детально, как если бы сам сражался в Добровольческой армии или у Каппеля.