Отдельные не ведающие истории «публицисты» уподобляли донбасское восстание революции. Глупее и невежественнее можно ли что-то придумать? Революция во всей мерзости своей совершилась в Киеве в роковом для России месяце — феврале. На Донбассе же в ответ началась самая, что ни на есть — контрреволюция. Донбасс 2014-го обратился подлинной русской Вандеей, сражавшейся за свои традиции против беснующихся «якобинцев», желавших навязать своё беснование всем. Впервые за целый век маленькое русское войско, новая Добровольческая армия вновь сражалась под знаменем с ликом Христа, чувствуя над собой простёртую Господню десницу, созерцая Его чудеса. Иногда казалось, будто грань между мирами сделалась тоньше, чтобы взыскующие души могли увидеть Свет, недоступный взору в обычную пору. Оттого, может быть, дотоле не веровавшие бойцы принимали крещение. И не только русские, но и приехавшие на помощь им из других стран.
Много было страшного в эти огненные недели, много и чудесного. Было, о чём подумать, о чём написать, если Бог судит дожить до мирных времён. А пока ни на что практически времени не доставало. Разве что «на бивуаках» бойцам рассказывать разное… У ребят много вопросов было. Больше по нынешнему положению, а у некоторых — и о делах минувших дней, и о предметах духовных. Сергей отвечал охотно, чувствуя себя ответственным уже не только за жизни своих подчинённых, но и за души их.
И тут вдруг эта встреча нежданная… Кто бы мог подумать, что Алька всё-таки исполнит давнюю «угрозу»! Но Сергей не был бы самим собой, если бы позволил чувствам долго владеть своим сердцем. В разгар войны, имея в подчинении людей, за каждого из которого должно отвечать, не хватало ещё отвлекаться на давно отгоревшее… Отсёк и на этот раз. Приехала и приехала Агния Сергеевна. Пусть занимается своим делом, а он будет заниматься — своим.
А заняться было чем. Уже следующая ночь обернулась трагедией. Машину с новобранцами, которые должны были пополнить поредевшие в последнюю неделю ряды, укры «накрыли» на пути из города. Двое бойцов погибли на месте, ещё двое, включая сопровождавшего пополнение ополченца, получили ранения. Уцелел лишь один новичок, к которому тотчас пристала кличка «Фартовый», совсем не вяжущаяся со строгим обликом молодого добровольца.
Сергей увидел его впервые над телом погибшего друга, положенным в здании бывшей школы. Парень был из Питера, за ним из Донецка должен был приехать человек, которому предстояла тяжёлая миссия вывезти тело убитого воина, которому недобрая судьба даже не позволила хоть раз сойтись в бою с врагом, на родину и передать родным.
«Фартовый», светловолосый молодой человек, подтянутый, с лицом сосредоточенным и скорбным, стоял на коленях возле погибшего. Сергею сразу бросился в глаза нашитый «на имперский манер» георгиевский шеврон и «имперская» же кокарда на камуфляжной кепке. «Свой», — подумалось сразу. Такие же шеврон и кокарду носил и он сам, а с ними — георгиевский крест, полученный ещё лет двадцать назад, когда Сергей был, пожалуй, в летах этого юнца…
Сперва показалось, что «Фартовый» молится. Но нет: чуть покачиваясь, бормотал он, сжав зубы, словно бы сдерживая крик:
— Не бойся милый это я,
Я ничего тебе не сделаю,
Я только обовью тебя,
Как саваном, печалью белою.
Я только выну злую сталь
Из ран запекшихся… Не правда ли,
Ещё свежа клинка эмаль?
А ведь с тех пор три года канули.
Запнулся, сглотнув судорожно, склонившись ещё ниже, докончил:
— Не бойся в ночь ушла семья.
Ты в дом войдёшь никем не встреченный.
Не бойся, милый, это я
Целую лоб твой искалеченный…
Удивился Сергей: не больше двадцати пяти парню, а он по памяти не кого-нибудь, а Ивана Савина читает. Тут иные хлопцы при фамилиях Симонова и Твардовского глаза таращили, что уж о «белых» поэтах говорить…
Между тем, Фартовый, наконец, заметил его, вскочил быстро, надев головной убор, отдал честь:
— Здравия желаю… — и как-то само у него выговорилось вместо до сих пор общеупотребительного «товарищ», — …господин капитан!
— Вольно, вольно, — махнул рукой Сергей. — Можно и по имени отчеству: Сергей Васильевич. А вас… — помедлил и в тон новобранцу обратился: — …вольноопределяющийся, как именовать?
— Юшин, Николай.
— Петербуржец?
— Нет, из Москвы.
— Значит, земляки. Ваш друг? — Сергей кивнул на погибшего.
— Да. Мы вместе проходили краткий курс добровольца в Петербурге, — отозвался Николай, стиснув зубы. — У него мать и младшая сестра остались… Если вернусь, буду помогать им. А я, — он прищурился, — вернусь. Поквитаюсь с этими гадами за Максимку и за всё и вернусь.
Он напряжён был — этот юноша. Да и как иначе? Чудом уцелев, потеряв товарищей…
— Вы ведь не служили в армии, верно?
— Не служил. Я после школы сразу в МГУ на истфак поступил.
— МГУ… — протянул Сергей. — А что, в университете теперь белоэмигрантских поэтов изучают?
— Какой там! — махнул рукой Николай и сразу оживился: — Это не университет, это — семья. А вы знаете эти стихи?
— Я, Николай, много чего знаю на эту тему. Тем более, что после того, как несколько лет назад меня вышибли со службы по сокращению штатов, я имел достаточно времени, чтобы заниматься изучением полюбившегося с юности предмета… — помолчав, Сергей добавил: — За ним, вероятно, скоро приедут. И вместо стихов помолимся лучше за упокой его души. Священника у нас, к сожалению, нет и не предвидется.
У Николая и молитвослов в рюкзаке был, и в совершенстве знал он, какие молитвы и псалмы когда полагается читать. Да и, вообще, редкая собранность отличала этого парня. Он и экипирован был отменно: в Луганске обзавёлся всем необходимым. И как было не оценить этого, когда из Донецка редкие пополнения прибывали иной раз в шортах и шлёпанцах на босу ногу, будучи уверены, что на месте им выдадут всё необходимое, и не загружая себя вопросом, откуда бы взяться необходимому в осаждённом городе.
В следующие дни Сергей с любопытством наблюдал за новобранцем. Он начинал и завершал день молитвой, не вздрагивал при взрывах и стрельбе, хотя это было бы естественно для человека, впервые попавшего на войну, чётко выполнял все приказы. В нём, несмотря на сугубо мирную доселе специальность, явно угадывалась военная косточка. Через поколения ли передалась она ему? От пращуров — императорских офицеров?
По правилам новички сперва должны были рыть окопы, дожидаясь своей очереди на получение оружия и проходя таким образом проверку. Но этого молодца жаль было томить так долго, и Сергей уже спустя три дня исходатайствовал у Сапёра «льготу» для Фартового. В конце концов, людей не хватало отчаянно, а в своём протеже Сергей был уверен.
Так началась служба Николая Юшина. Ополченцы сперва отнеслись к нему с некоторой настороженностью: уж слишком отличался от них этот молодой московский историк. Но вскоре она прошла. Николай легко сходился с людьми, воевал не хуже других, а потому насторожённость скоро сменилась искренней дружбой и уважением. Во время передышек Николай вёл блог, пользуясь планшетом, с которым не расставался, читал прихваченных из дома «Дроздовцев в огне», которых вскоре, впрочем, позаимствовал у него Таруса, давно бывший правой рукой Сергея. Правда, читать было особо некогда, но Таруса старался выкраивать время.
Между тем, обстрелы становились всё ожесточённее, и укры уже несколько раз пытались прорвать линию обороны, стягивая несметные силы против маленького гарнизона. Этого им, впрочем, не удавалось. Трусы умеют уничтожать, давить массой, выжигать огнём, но не воевать. И потому терпели поражения от вооружённых рухлядью вплоть до ППШ времён ВОВ ополченцев, сражавшихся и готовых умереть за свою землю и идею. В этой невиданной по неравности сил схватке Бог явно был на стороне последних.
Пришёл, однако, день, когда противник, разгромив передний блокпост, подогнал два танка столь близко к основным позициям ополчения, что каждый снаряд попадал в цель, методично круша укрепления. Их работа дополнялась уже привычными ударами артиллерии с господствующей высоты. Вертолёты, уже не раз потрёпанные ополченцами, теперь не решались приближаться к их позициям — а то ведь недолго украинской армии вовсе без «коров» и «крокодилов» остаться. Впрочем, их отсутствие положение не облегчало.
Прибывший на позиции Сапёр, в отсутствии журналистов скрывавший лицо лишь большими тёмными очками и козырьком кепки, долго изучал в бинокль расположение «осиного гнезда», не обращая внимания рвущиеся совсем рядом снаряды.
— Черти! — ругнулся зло. — Ведь учатся, учатся воевать… Посмотри, Васильич, как точно танки поместили. Хлещи и хлещи прямой наводкой по нам. А мы и ответить не можем, потому что наша рухлядь на такое расстояние не стреляет. Кабы чуть ближе пододвинулись, можно было бы попробовать — но они точно всё рассчитали. Эх, нам бы сюда хоть одну самую плохонькую самоходку! Помину бы от их «гнезда» не осталось… Вот что, капитан, звони нашему «десанту», чтоб возвращались. Перед «соседями», конечно, неудобно — обещали помочь, но ПТУРСы нам сейчас и самим понадобятся.
Десант — это Таруса, Фартовый, Дед и ещё пара бойцов, которых Родионов накануне снарядил на подмогу «соседям», у которых, согласно полученным разведданным, ожидалась танковая атака укров.
На звонок Сергея тотчас ответил Николай.
— Юшин, что у вас там?!
— Палят, — лаконично отозвался «вольноопределяющийся». — Танков покамест не видать. Сидим, ждём.
— Хорош сидеть, срочно возвращайтесь назад! — крикнул Родионов, зажимая ухо от нарастающего гула. — У нас того гляди укры прорвутся!
— Есть, господин капитан!
В этот момент очередной взрыв грохотнул совсем рядом.
— Проклятье, если рванёт ещё ближе, то этот окоп станет нашей братской могилой! — сказал Сергей, пряча телефон и потирая заложенное ухо. — Знать, обманулась разведка наша, а, вернее, нарочно обманули её, чтоб мы не там наступления ждали. И, оставив официальный тон, негромко заметил Сапёру: — Ты бы, Игорь, возвращался в комендатуру. Сдаётся мне, что они знают, что ты здесь, а оттого ещё больше свирепствуют. Какой прок будет, если накроют всех?