На следующий день с утра моросил дождь. В одиннадцатом часу от барского дома медленно двинулась к Раненбургу открытая погребальная колесница, влекомая шестёркою лошадей: генерал от инфантерии Кирила Петрович Троекуров начал свой последний путь во гробе под роскошным тяжёлым балдахином. В первой карете с княжеским гербом на дверцах за колесницею ехали Мария Кириловна и Саша, который прижимался к сестре и всё не мог толком проснуться. Она тоже задрёмывала под меховым пологом на мягких подушках. Следом в экипажах попроще тянулись соседи.
Похоронная процессия прибыла к Троицкому собору после полудня. Гроб с телом князя Верейского уже привезли; все прилегающие улицы с переулками запружены были каретами, кругом которых по лужам сновали зеваки, – полицейским приходилось покрикивать на самых назойливых, что лезли в ограду.
Кирилу Перовича и князя отпевали разом, поставя обитые чёрным бархатом гробы на пяти шагах.
– Чем наспех читать службы по каждому из усопших, лучше отслужить по обоим одновременно, – сказал Марии Кириловне настоятель собора. – Прощаясь на веки вечные, надобно помнить, что слово молитвы для них сейчас подобно капле воды для жаждущего; в служении по двоим греха нет, а коли торопиться окончить с одним, чтобы перейти к другому, выйдет скверно.
Мария Кириловна была благодарна за такую заботу, памятуя вчерашние две утомительных панихиды и опасаясь за Сашу, который навряд ли столько выстоял бы. Взявши зажжённую свечу, снова припомнила она недавнее венчание на том же самом месте – но так, будто происходило всё не с нею, – и об руку с братом заняла первое место у гробов; остальные со свечами в руках стояли позади…
…и священник уже начал отпевание, когда толпа, заполнявшая храм, расступилась: к Марии Кириловне прошёл великий князь Михаил Павлович. Явление младшего брата императора, и притом багрянорожденного – единственного из сыновей государя Павла, кто явился на свет во дни его царствования, – сделало печальную церемонию особенно торжественной. В отличие от прочих мужчин, одетых в чёрные фраки, Михаил Павлович сиял свитским мундиром с золотыми аксельбантами и вензелями императора на эполетах генерал-адъютанта. Все решили, будто великий князь явился накануне специально с тем, чтобы проститься с усопшими: об истинной цели его приезда в Раненбурге не знали.
После отпевания собравшиеся во главе с Марией Кириловной, Сашей и великим князем, погасив свечи, обошли кругом гробов и совершили крестное знамение. Каждый шептал слова прощения, целуя икону на груди и венчик на лбу покойных. Плакали немногие. Затем иконы были вынуты; тела полностью накрыли парчовыми покрывалами, которые священник крестообразно посыпал землёю, – и крышки заколотили. Служители, взяв гробы на плечи, понесли их к выходу. Собравшиеся вместе с хором затянули «Трисвятое»:
Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас…
Гудение молитвы наполняло собор и возносилось под купол. Мария Кириловна пела едва слышно, голос её прерывался; Саша утирал слёзы, великий князь выводил мелодию красивым баритоном.
Дождь не переставал; когда на кладбище церемонная процессия подошла к могилам, вырытым накануне, два мужика вычерпывали оттуда воду. Гробы на верёвках опустили в ямы, и каждый бросил на крышки по кому сырой земли. Скоро всё было кончено – могилы засыпали, промокшая толпа спешила добраться до карет. У свежих холмов, укрытых цветами, ещё немного задержались Мария Кириловна с Сашею и Михаил Павлович, возвышавшийся над обоими; дождь кропил золотые эполеты, рыжая шевелюра великого князя потемнела от воды, и капли стекали с кончиков его обвисших усов.
Площадь перед собором, несмотря на погоду, бурлила: там раздавали бедному люду медные монеты из мешков и зазывали на поминальный обед в заблаговременно подготовленное место. Господа же и духовенство, рассевшись по каретам, ехали поминать новопреставленных в имение Троекурова.
Марии Кириловне надобно было говорить с великим князем – и он будто нарочно сел с нею в карету, но присутствие Саши и соборного настоятеля, который последовал за его императорским высочеством, заставило повременить с разговором до позднейшего времени. Ехали молча, обменявшись во весь путь лишь несколькими фразами.
Столовая зала, видавшая прежде весёлые пиры Кирилы Петровича, убрана была трауром. Первое слово в печальном застолье произнёс Михаил Павлович, воздав должное заслугам усопших; дальше продолжали говорить по старшинству, и каждый непременно упоминал свою особенную духовную близость или даже дружбу с покойными. Речи эти становились всё более многословными и красочными, а ноты скорби в них пропадали по мере откупоривания всё новых бутылок с лучшими французскими винами, кои хозяйка велела нести к столу вместо привычных наливок.
Мария Кириловна ждала возможности для разговора с великим князем наедине, но уйти из-за стола ей было никак нельзя. Когда Михаил Павлович собрался ехать, княгиня пошла за ним, однако и тут мешали гости – многие пожелали свидетельствовать своё почтение великому князю, чтобы он услыхал их имена.
Когда адъютант наконец подал Михаилу Павловичу треуголку с высоким белым султаном, Мария Кириловна набралась духу и торопливо пролепетала:
– Ваше высочество, прошу вас уделить бедной сироте и вдове ещё несколько времени для разговора наедине.
Великий князь, пугавший свирепостью офицеров гвардии, в частной жизни был человеком сердобольным.
– К вашим услугам, – без колебаний отвечал он бледной просительнице, и тут подошла баронесса фон Крюденер со словами:
– Позвольте участвовать в вашей беседе… Княгиня, вы не станете возражать? Я полагаю, речь у нас пойдёт об одном и том же.
Мария Кириловна замялась лишь на мгновение. Жюльетта приезжала к панихиде в усадьбу князя и была на отпевании, но сообщницы так и не смогли перемолвиться хоть словом. Теперь Мария Кириловна решила, что присутствие баронессы, знающей придворное обхождение и куда лучше умеющей вести деликатные разговоры, придётся как нельзя кстати.
– Прошу следовать за мной, – коротко сказала она и повела своих гостей в кабинет Кирилы Петровича.
Глава VI
Не одна только природная доброта двигала великим князем, когда согласился он выслушать Марию Кириловну и вслед за нею не стал возражать против участия в разговоре баронессы фон Крюденер.
Увидав Жюльетту на отпевании, Михаил Павлович удивился: что делает она в Раненбурге, когда совсем ещё недавно была в столице? Оттуда на юг Рязанской губернии дней десять пути, а для дамы того больше – все двенадцать. Верейский же и Троекуров умерли внезапно лишь три дня назад; стало быть, баронесса пустилась в дорогу, когда оба ещё были живы. Кого из них и зачем хотела она видеть?.. Впрочем, думал великий князь, фон Крюденер знала, что в Раненбургской крепости содержат её бывшего любовника Дубровского. Не к нему ли спешила компаньонка графини де Гаше? Не старухины ли записки взволновали её куда больше, чем пыталась она показать в последнем разговоре? Обо всём этом Михаил Павлович имел намерение расспросить баронессу в ближайшие дни, но коли она сама просила о беседе, – что же, тем лучше.
Кабинет Кирилы Петровича был уютным логовом отставного военного, старого холостяка и завзятого охотника. Ни одна книга не нарушала своим присутствием пёстрый мир генеральских трофеев. Кроме картины, запечатлевшей безвременно почившую матушку Марии Кириловны в образе всадницы, да портрета Маши в детстве, – на стенах меж головами клыкастых кабанов и оленьими рогами развешаны были чучела разнообразных птиц; пол заместо ковров устилали медвежьи шкуры.
Мария Кириловна с баронессою расположились по краям длинного дивана; великий князь устроился в креслах, закинул ногу на ногу и приготовился слушать. Начало вышло весьма неожиданным.
– Надобно думать, вашему высочеству уже доложили про побег Дубровского из-под стражи, – решительно сказала Мария Кириловна. – Какие последствия будет иметь сие происшествие?
Михаил Павлович воззрился на неё с изумлением.
– Сударыня! Признаться, я думал, что вы будете просить помощи, оставшись одна и не имея опыта разобраться в делах имений отца и мужа. Сколько я знаю, у вас есть малолетний брат, которого теперь надлежит определить к военной службе и отправить для того в Петербург… Что вам Дубровский? Виновных в его побеге ждёт каторга, сам же он – разбойник, и участь его предопределена.
Жюльетта досадовала на Марию Кириловну. Не с того ей надобно было начинать! Увлекла бы сперва Михаила Павловича беседою о бедах и заботах своих, заставила переживать о судьбе молодой красавицы, разжалобила, а после перешла бы к уездным делам и невзначай поинтересовалась Дубровским – единственным за минувшие месяцы, о ком судачили в Раненбурге и ради кого явился сюда великий князь. Сама баронесса полагала выслушать, что станет говорить Михаил Павлович, и умело направлять разговор с тем, чтобы узнать о его планах. Мария же Кириловна, наивное дитя, сразу выдала все свои тайны, едва начавши разговор…
– Быть может, вы знаете про Дубровского больше, чем я? – продолжал великий князь. – В таком случае прошу вас без утайки рассказать всё, что вам известно. Я буду очень обязан… Вы знаете, кто помог ему бежать и где он может скрываться?
В опасении, что незадачливая княгиня наговорит лишнего, Жюльетта упредила её.
– Ваше высочество, Дубровский бежал, когда Мария Кириловна уже оплакивала кончину своего мужа и отца, а последующие дни хлопотала о похоронах. Я прибыла в Раненбург лишь накануне и услыхала о побеге вместе со всеми. Ничего нового сказать мы не можем, однако нам обеим достоверно известно, что Дубровский обвинён понапрасну.
– Вы берётесь защищать Дубровского?! – Великий князь хмыкнул; его выпуклые голубые глаза не мигая смотрели на баронессу. – От вас меньше, чем от кого-либо, я мог этого ожидать. И мне казалось, что ваш с ним союз расторгнут безвозвратно. Неужели я так ошибался?
– Какой союз? – Мария Кириловна в растерянности переводила взгляд с Михаила Павловича на Жюльетту. – Вы были… вы были близки с Владимиром Андреевичем?!