Пушкина? Большинство историков склоняются к версии, что поэт изобразил легендарного Индже-воеводу. Он нападал на турецкие и болгарские деревни, убивал и турок, и болгар. Иногда все забирал. Иногда отдавал награбленное бедным.
Александр Ипсиланти, руководитель Греческой революции, одно время состоял на российской военной службе. Организатор восстания дунайских княжеств против турецкого ига в 1821 году
В 1806 году он идет со своей дружиной в Яссы. Участвует в Русско-турецкой войне 1806–1812 гг. Был командиром охраны в княжеском дворце. член «Филики Этерия» – греческого общества борьбы за независимость от османского ига (в нем могли состоять и отдельные представители других балканских народов). Женат на болгарке Екатерине из Ясс. Погиб в битве с турками при Скулянах 17 июня 1821 года. Исследователи эпохи предполагают, что Индже-воевода действовал в Валахии под прозвищем Кирджали.
У героя Пушкина почти такая же биография – именно это дает основание многим исследователям считать, что его прообразом был Индже-воевода.
По мнению других историков, Пушкин списал своего героя с болгарского гайдука Георгия Кирджали. Его шайка грабила богачей от Днестра до Дуная в 20-е годы XIX века. Он был жестоким, но справедливым, помогал своим угнетенным соотечественникам.
Немало и тех, кто считает пушкинского Кирджали вымышленным или собирательным образом болгарских гайдуков. Возможно, прожив среди болгар в Кишиневе, поэт был вдохновлен народными бунтарями, поднявшимися против турецкого ига.
Пушкин создал обобщенный образ безжалостного, но благородного разбойника, который восстал не только против поработителей, но и против социального неравенства. Романтический образ бунтаря был широко распространен в то время и в России – Емельян Пугачев, Стенька Разин, Кудеяр…
Пушкин был одним из выразителей идей русского романтизма начала XIX века. Но в этот же временной период и другие русские авторы уделяли внимание болгарским персонажам. Обычно эти образы спроецированы на фон национально-освободительной борьбы, а также Русско-турецких войн за освобождение порабощенных славянских народов и в достаточной мере идеализированы.
В то время не существовало Болгарии как государства, но даже некоторые болгары-переселенцы участвовали в борьбе за освобождение своей отчизны. После каждой Русско-турецкой войны в Южную Бессарабию переселялись болгарские колонисты. Им помогало Российское государство. Их православная вера, близкий язык и общая с нами история не могли не вдохновлять российских литераторов.
Беллетрист П. Родивановский в 1832 году пишет повесть «Пленник», в которой представлены отношения, возникшие между красивой гречанкой и донским казаком. Болгары – их друзья, помогают влюбленным.
Два других автора – Владимир Даль (под псевдонимом Казак Луганский) и Александр Вельтман – добрые приятели Пушкина в кишиневской ссылке. В своем рассказе «Болгарка», опубликованном в 1837 году, Даль описывает печальную историю, случившуюся в Сливене во время Русско-турецкой войны. Главная героиня, красивая молодая болгарка, ухаживает за своим раненым женихом – болгарином, служившим в османской армии и порубленным саблей донского казака. Возникает классический любовный треугольник. Вспыхнувшее между болгаркой и казаком чувство приводит к необузданной ревности болгарина. История заканчивается трагически – гибелью девушки.
Индже-воевода. Худ. И. Петров
Повесть «Райна, королева Болгарская», написанная Александром Вельтманом в 1843 году, становится популярной в Болгарии. В ней говорится о любви между Райной, внучкой болгарского царя Симеона Великого, и киевским князем Святославом.
Болгарские образы в произведениях Пушкина, Даля и Вельтмана вызывают интерес русского общества к порабощенной Болгарии. Возможно, без них не было бы в русской литературе и образа болгарина Инсарова в романе Ивана Тургенева «Накануне».
Глава 16. Русский эмигрант открыл миру болгарское средневековое искусство
Холодным январским днем 1920 года варненский порт принял терпящий бедствие пассажирский пароход «София». Он чудом не затонул в бушующем море, хотя волны смыли часть его пассажиров. Это очередной пароход с эмигрантами из Одессы, бегущими из России, от Гражданской войны. Среди пассажиров – дочь остзейского барона Елизавета Притвиц (она была замужем за сенатором Н.С. Грабаром) и ее сын – молодой историк и искусствовед Андрей Грабар. Его младший брат Петр в то время был офицером армии Врангеля.
Болгарские власти радушно приняли тысячи беглецов (членов русских военных формирований, сражавшихся «за восстановление законной власти в России»). В начале ХХ века Болгария в своем экономическом и научном развитии активно старалась догнать Европу и нуждалась в образованных людях. Эмигранты были востребованы в различных отраслях, требовавших высокой квалификации (высшая школа, инженерное дело, разные виды искусств и т. д.).
24-летний Андрей Грабар, уже успевший проявить себя на историческом факультете Петроградского университета, был принят сотрудником в Национальный археологический музей Софии. В то время там трудились два родоначальника болгарской археологии – профессора Андрей Протич и Богдан Филов, которые высоко оценили блестящую подготовку молодого ученого.
Андрей Грабар проводил много времени в командировках, в «полевых условиях» изучая многочисленные исторические места Болгарии, на тот момент неизвестные остальному миру. Он был поражен стилевым разнообразием фресок болгарских церквей и монастырей. Молодой ученый открыл их уникальные образцы не только в известных центрах – Тырнове, Созополе и Несебре, но и в малоизученных городах и поселениях. Грабар первым систематизировал основные памятники болгарского средневекового искусства.
Ученый исследовал раннюю византийскую и болгарскую иконографию, искал их связь с античным искусством. Параллельно он анализировал и письменные источники болгарской церковной книжной школы. Это помогло ему установить корни философских течений, на которых строится средневековое византийское, болгарское и соответственно русское искусство.
Андрей Грабар, ученый-медиевист и византист
Его отчеты в Археологическом музее свидетельствуют о том, что он собрал огромный массив информации. Буквально за год работы Грабар создал первую болгарскую картотеку икон, включающую 106 фресок и 80 икон, и публикует обширное научное исследование о средневековом искусстве Болгарии. Он прослеживает его развитие от эллинистических влияний в росписях Красной церкви при Перуштице (VI в.) до итальянских мотивов в иконописи Погановского монастыря (XIV в.). Грабар открывает миру фрески Бачковского монастыря, датируя их XI веком
Когда Грабар стал публиковать свои открытия, научные круги Европы были удивлены. Никто не предполагал, что отсталая в те годы Болгария создавала в далеком прошлом такие образцы высокого искусства. Но все же подобные выводы русского эмигранта принимаются без сомнений. И не только потому, что они безупречно обоснованы с использованием всего спектра научного инструментария и методик. Все понимают, что Грабар – русский ученый, и нет никаких сомнений в его объективности, когда он пишет о чужой стране.
Впрочем, прадед Андрея (генерал-фельдмаршал Иван Дибич-Забалканский) был в 1829 году главнокомандующим военными операциями на болгарских землях во время Русско-турецкой войны и пользовался исключительной популярностью у болгар в конце первой трети XIX века.
А друзья Грабара указывают на еще один «болгарский мотив» в его судьбе. Старый как мир.
Молодой эмигрант Андрей Грабар влюбился в софийку Юлию Иванову, дочь болгарского генерала Николы Иванова. Иванов был русофилом и открыл свой дом для русских эмигрантов. Вскоре Андрей и София поженились и прожили вместе всю жизнь. Что любопытно, брат Андрея, Петр, после того как армия Врангеля была разбита, тоже приехал в Болгарию, где женился на другой дочери генерала Иванова, Нине.
Институт Пастера в Париже
Через десяток лет имена обоих братьев стали популярны в научных кругах Европы и США. Петр возглавил лабораторию в Институте Пастера в Париже и стал известен как ученый-биолог. Что касается Андрея, уже после первых публикаций его пригласили преподавать в Страсбурге, и в 1924 году он переехал туда с семьей. Болгарские исследования принесли ему мировую славу в области византологии. Затем он работал в престижном Коллеж де Франс в Париже, а в 1958 году академик Грабар возглавил центр византологии в Гарвардском университете (США). Несмотря на мировую славу, он оставался скромным человеком и несомненным авторитетом в этой области до самой своей смерти в 1990 году. Он продолжал поддерживать связи с учеными на своей родине, с такими светилами русской мысли, как Д.С. Лихачев, и другими российскими учеными.
Грабар первым заметил, как искусные болгарские мастера оживили застывший византийский церковный канон.
В 1921 году Андрей Грабар написал сенсационную статью, в которой заметил, что иконописец Боянской церкви XIII века опередил Итальянский Ренессанс почти на сто лет. Что имел в виду молодой ученый?
Боянская церковь в селе Бояна близ Софии, Болгария
Иконописная традиция XIII века требовала, чтобы церковные художники не выходили за рамки канона. Сюжеты их были строго привязаны к библейским сценам, а святые на фресках и иконах выглядели крайне схематично. Но уже при первом посещении Боянской церкви (храм в пригороде Софии, престижном ныне районе Бояна у подножия горы Витоши) Грабар увидел в ее росписях полнокровные образы людей из плоти и крови, с одухотворенными лицами, имеющими индивидуальные портретные черты и живые эмоции. Например, уникальное изображение Христа, представляющее Иисуса седым стариком, старше его реальных лет. Впечатляют своими реалистичными чертами портреты ктиторов (меценатов) храма – севастократора (высший придворный титул в поздней Византийской империи) Калояна и его жены Десиславы, а также царя Константина Тиха и царицы Ирины. Это изображения живых людей. А портрет Десиславы выполнен так искусно, что полностью вписывается в более позднюю западную живописную традицию. Ученый не мог поверить своим глазам: этот стиль письма вступал в диссонанс с установленной в то время иконописной традицией!