Говоря об истории русской «адвокатуры в изгнании» между двумя мировыми войнами, или, иначе, между революцией и войной, можно заключить: юристы проявили высокую способность к самоорганизации, профессиональной и человеческой солидарности. И, в традициях лучших представителей российской дореволюционной присяжной адвокатуры, способность и «вкус» к общественному служению, к защите интересов соотечественников, оказавшихся в положении изгнанников в чужом и не всегда доброжелательном мире.
Глава 5СОЦИАЛИСТЫ, СИОНИСТЫ, МОДЕРНИСТЫ…(РУССКО-ЕВРЕЙСКИЙ БЕРЛИН: КУЛЬТУРАИ ПОЛИТИКА)
Вначале 1920-х годов Берлин становится культурной столицей русской эмиграции: в городе действовали творческие объединения русских эмигрантов, театры, книжные магазины, туда приезжали русские писатели и художники, там выходило в свет огромное количество русских газет, журналов и книг. «Русскость» Берлина отмечают многие мемуаристы. С. Сегаль, один из авторов берлинского юмористического журнала «Веретеныш», иронизировал по поводу русского ландшафта западной части города:
Мы – старожилы – привыкли. А вот заезжему человеку чуть ли не странным кажется это обилие русских магазинов, кафе, ресторанов, кабаре и т.д. И в самом деле: пройдешься в области «Вестена» – и зарябит перед глазами от великого множества вывесок, витрин, плакатов, реклам: «Здесь говорят по-русски», книжный магазин «Родина», ресторан «Медведь», кафе «Москва», концерт такого-то… А в газетных киосках тоже бубнят о себе заголовки газет и журналов: «Дни», «Накануне», «Руль», «Сполохи», «Жар-птица»… Вот уж подлинно-мирное завоевание! А немцы – ничего, привыкли. И даже Шарлоттенбург шутливо переименовали в Шарлоттенград. Еще острят: будто через год эдак можно будет в промежутке от Шарлоттенбурга до Зоологического сада основать «Русскую эмигрантскую республику», а Курфюрстендамм переиначить в «Проспект Курфюрста». Что же, все возможно…530
Н.Д. Набоков, племянник В.Д. Набокова и двоюродный брат В.В. Набокова, «отдавал» русским центральную часть Берлина:
Были русские школы и церкви, русские библиотеки и кабаре… русские художественные галереи, продовольственные магазины… Центральная часть западного Берлина полностью покорилась русскому нашествию. Каждый второй встречный говорил либо по-русски, либо по-немецки, но с грубым русским акцентом531.
«Культурный ландшафт» русского Берлина в изображении И.Г Эренбурга выглядел следующим образом:
Не знаю, сколько русских было в те годы в Берлине; наверное, очень много – на каждом шагу можно было услышать русскую речь. Открылись десятки русских ресторанов – с балалайками, с зурной, с цыганами, с блинами, с шашлыками и, разумеется, с обязательным надрывом. Имелся театр миниатюр. Выходило три ежедневные газеты, пять еженедельных. За один год возникло семнадцать русских издательств; выпускали Фонвизина и Пильняка, поваренные книги, труды отцов церкви, технические справочники, мемуары, пасквили532.
Старожил русского Берлина И.В. Гессен вспоминал:
Беженцы составляли горсточку в четырехмиллионном Берлине и, казалось бы, должны в нем бы раствориться, а сумели они так намозолить немцам глаза, что однажды в «Ульке» – иллюстрированном приложении к «Берлинер Тагеблатт» – появилась карикатура под заголовком «Картина будущего», изображавшая «Курфюрстендаммский проспект» и «Тауэнцивскую улицу», пестрящие русскими вывесками и названиями и редкими надписями в окнах магазинов: здесь говорят по-немецки!533
Германию и прежде всего ее столицу рассматривала как важную зону влияния и советская власть: для нее это была территория, представляющая из себя «ворота» в западный мир и при этом открытая идеологическому и культурному влиянию534. Большевики экспортировали советскую культуру в Германию. Они поддерживали просоветские интеллектуальные течения в эмиграции, в первую очередь «Смену вех», просоветские публичные лекции, гастроли в Берлине советских театров, показ советских кинофильмов, выставки работ советских художников, издание книг и периодики535. Культурным центром становится советское дипломатическое представительство в Берлине. В Германию направляются советские дипломаты – Л.Б. Красин, А.А. Иоффе, – говорившие по-немецки, знакомые с Германией и немецкой культурой и служившие посредниками в диалоге между советской властью и немецким обществом536.
В Берлине проходят гастроли русских театров: МХАТа (в 1920/1921, 1922 годах – под управлением К.С. Станиславского, в 1930 году – под управлением В.И. Качалова), Московского государственного камерного театра под руководством А.Я. Таирова, Русского драматического и Русского романтического театров; организуются показы советских фильмов и выставки нового советского изобразительного искусства. Гастроли неизменно вызывали ажиотаж. И.В. Гессен вспоминал:
И кого только мы не перевидали – и труппу Александринского театра, и троекратные гастроли Художественного и его «студии» с Михаилом Чеховым во главе. На чужбине их спектакли производили не столько непосредственное впечатление, сколько вызывали – условным рефлексом – бурю реминисценций о тех мыслях и чувствах, которые пробуждали их представления в Петербурге и Москве, и теперь мучительно воскрешали безвозвратное прошлое, погружали в потонувший Китеж. А с каким жгучим нетерпением я отправился смотреть «новые достижения» Мейерхольда, Камерного театра, Габимы, оперетты Немировича-Данченко537.
Новые театральные эксперименты, впрочем, вызвали у Гессена отвращение.
Некоторые из гастролеров в конечном счете предпочли жизнь в эмиграции возвращению в СССР. Среди них была труппа театра Габима (1926), в большинстве своем отправившаяся в конечном счете в Палестину, великий актер и теоретик актерского мастерства Михаил Чехов (1928).
Еще 30 ноября 1918 года Д.П. Штеренберг, заведовавший петроградским Отделом изобразительных искусств при Наркомпросе, направил «Воззвание русских прогрессивных деятелей изобразительного искусства к своим немецким коллегам», в котором предлагал сотрудничество и обмен опытом538. 25 марта 1919 года немецкий «Рабочий совет по искусству» ответил «Воззванием к революционным художникам России», в котором выразил надежду, что художественные выставки станут шагом к национальному взаимопониманию539. Идея начала реализовываться два года спустя, после окончания Гражданской войны в России. В начале 1921 году прошла первая русская выставка в послевоенном Берлине – выставка работ И.А. Пуни (30 января – 25 февраля 1921 года, галерея «Der Sturm» на Потсдамерштрассе), в рамках которой был прочитан доклад К. Уманского, советского корреспондента в Берлине, автора книги «Новое искусство в России 1914 – 1919» (1920, Потсдам; Мюнхен), «Новое искусство в Советской России». В мае 1922 года в той же галерее была организована выставка Л.М. Козинцевой-Эренбург, жены И.Г. Эренбурга.
Знаковым событием стала выставка 1922 года, закрепившая за собой название Первой русской художественной выставки, которая проходила с 22 октября по 31 декабря в Галерее Ван Димен на Унтер-ден-Линден. Выставка была предприятием советской внешней культурной политики. В ее открытии участвовали официальные лица: с советской стороны – Штеренберг, с немецкой – чиновник Эдвин Редслоб. В организации принял участие А.В. Луначарский. Немецкие инициаторы проведения выставки ясно понимали ее политическую направленность. Вилли Мюнценберг, немецкий коммунист и деятель Комитета помощи голодающему советскому населению (сбор средств для голодающих в России был изначально запланированной целью выставки, однако эта цель так и не была достигнута, поскольку вырученные в конце 1922 года марки быстро обесценились), писал В.И. Ленину в конце 1921 года:
Я хотел бы заметить Вам, что эмигрантскими кругами развита очень энергичная деятельность: созданы варьете и кабаре, русский театр на улице Кёниггретцер, проводятся вечера русского искусства и русской песни, и что русские выставки в тех рамках, которые я наметил, – если они будут хорошо организованы, – смогут создать противовес540.
Организаторами выставки были Д. Штеренберг, Н. Габо, Н. Альтман (ему принадлежит ее главный рекламный плакат), Эль Лисицкий (автор обложки каталога; предисловие сочинено Штеренбергом, Редслобом и писателем А. Холичером). Всего в ней участвовали 157 художников (как советских, так и эмигрантов, среди них В. Кандинский, Д. Бурлюк, А. Экстер, А. Явленский, М. Шагал, Эль Лисицкий, Д. Штеренберг, Н. Габо, А. Певзнер), выставивших более 700 работ. Выставка имела большой успех (ее посетили около 15 тысяч человек, многие произведения были проданы), политическая пропаганда была немецким зрителем замечена и прочитана541.
Советское представительство, с одной стороны, и радикально антисоветски настроенные эмигрантские круги, с другой, – вот два полюса, между которыми протекала культурная жизнь русских эмигрантов в Берлине. Однако граница между двумя станами в начале 1920-х годов еще не была непроницаемой. Более того, в культурных мероприятиях, в периодических изданиях обоих этих «полюсов» нередко принимали участие одни и те же люди. Это относительно мирное сосуществование эмиграции и большевистских представителей и «сочувствующих» им, интенсивный диалог между ними, а также между эмиграцией и метрополией справедливо отмечается в нескольких работах, посвященных истории культуры русской эмиграции, в качестве главной особенности жизни в Берлине