p.s. Я утверждал тогда, что таких писем нет, природа их еще не создала! Попадись же тогда настоящее мое письмо к Вам в чужие руки, я бы мою “фантастическую” сумму проиграл…»959
Этот забавный пассаж очень точно отражает основное содержание писем к Гольденвейзеру из Европы конца 1930-х – начала 1940-х годов. Вот только обстоятельства, вынуждавшие часто малознакомых людей обращаться к нему с трудновыполнимыми просьбами, были совсем не забавными.
Следует учитывать, что Гольденвейзер все еще был «никем» – не занимал никаких, даже общественных постов, а его опыт собственного обустройства в Соединенных Штатах был не слишком вдохновляющим. Тем не менее он выжимал максимум возможного из уже сложившихся связей, стучался во все двери, за которыми находились те, кто как-то мог помочь русско-еврейским эмигрантам в Европе. Следует иметь в виду, что в 1940 году было достаточно понятно, что евреям в странах, оккупированных нацистами, угрожает опасность. Однако большинство все-таки не сознавало, что эта опасность – смертельная.
Русские беженцы имели некоторое преимущество по сравнению с другими, желающими эмигрировать в США. На руку эмигрантам сыграла закрытость Советского Союза и невозможность для советских граждан выехать из страны. США, страна иммигрантов, предоставляли право (разумеется, в пределах квоты) обосноваться в стране выходцам из других стран. При этом на каждую страну выделялось определенное число мест. Соблюдался принцип разнообразия и пропорционального «представительства». При этом происхождение того или иного потенциального иммигранта определялось по месту рождения. Таким образом, квота, которая теоретически должна была быть «советской», заполнялась русскими беженцами. Беженцами от советской власти, ставшими теперь дважды беженцами.
При этом беженцы обязаны были предоставить финансовые гарантии, как правило от двух граждан США (аффидевиты). Существовал и еще один способ получить право на въезд в Соединенные Штаты, кроме представления аффидевитов. Кто-то (или сам потенциальный иммигрант) мог внести на его имя определенную сумму в американский банк, с тем чтобы внесенная сумма могла равными долями выдаваться «новому американцу» в течение трех лет. Сумма должна была быть достаточной, чтобы обеспечить существование иммигранта. Например, можно было внести $7500, с тем чтобы лицо, на чье имя была внесена сумма, могло получать по $2500 ежегодно в течение трех лет. Твердо установленной суммы не было, в каждом конкретном случае вопрос о размере «залога» решал американский консул960.
Существовали еще некоторые, хотя распространявшиеся на ограниченный круг лиц пути получения американской визы. Во-первых, по специальной квоте для известных ученых; во-вторых, по инициативе американских рабочих организаций в чрезвычайном порядке были выданы визы группе левых политических деятелей, чья жизнь была под угрозой при нацистском режиме (по этой квоте получили визы не только «чистые» политики; таким образом получил визу, к примеру, писатель М.А. Алданов; впрочем, он ко всему продолжал числиться членом партии народных социалистов); в-третьих, при Государственном департаменте по инициативе группы американских общественных деятелей был создан комитет по спасению тех лиц, которым угрожала непосредственная опасность («Эмерженси Рескью Комити»). От лиц этой категории все же требовалось наряду с рекомендациями «морально-политического характера» предоставление аффидевита. Разница, однако, заключалась в том, что виза предоставлялась по телеграмме Госдепартамента и, соответственно, распоряжение Госдепа было обязательным для консулов. Виза предоставлялась без указания срока – имелось в виду, что сроком ее окончания явится окончание войны. Гольденвейзер «принял к производству» дело о предоставлении виз по этой категории целому ряду лиц, «прикосновенных» к еврейским общественным организациям. Список этих лиц с сопроводительным письмом был ему прислан из Виши, за подписями видных еврейских общественных деятелей Л.М. Брамсона, Ю.Д. Бруцкуса и М.А. Кроля. Надо заметить, что ранней осенью 1940 года выдача виз по запросу Американского рабочего комитета была уже прекращена, так что «окно возможностей» для эмиграции в США несколько сузилось961.
Инициатором выдачи виз в экстраординарном порядке российским социалистам выступил Еврейский рабочий комитет, который нью-йоркские меньшевики и эсеры убедили в необходимости принять экстренные меры. Еврейский рабочий комитет, в свою очередь, обратился к председателю Американской федерации труда (крупнейшей профсоюзной организации) Уильяму Грину, а тот – к президенту Рузвельту. По распоряжению Рузвельта были выданы в чрезвычайном порядке визы по спискам, представленным Еврейским рабочим комитетом. В списки были включены и евреи, и неевреи вместе с семьями, причем не все члены семей были даже перечислены по именам. Выдача виз действительно проводилась в экстраординарном порядке: американский консул не требовал даже представления паспорта или свидетельства о рождении. Было достаточно предъявить любой документ, удостоверяющий, что данное лицо носит имя, значащееся в телеграмме Госдепартамента от 6 июля 1940 года962.
Среди тех, кто прибыл в Нью-Йорк на пароходе «Новая Эллада», вышедшем из Лиссабона 13 октября 1940 года, был эсер, секретарь Учредительного собрания и один из редакторов знаменитых «Современных записок» Марк Вениаминович Вишняк. По его воспоминаниям,
власти и друзья, многим из нас неизвестные даже по имени, встретили нас очень дружественно. Большинство приехавших не располагало никакими средствами и не имело в Нью-Йорке ни родных, ни близких друзей. Для них предупредительно сняли комнаты, которым постарались придать уют, приукрасив цветами и заготовив фрукты. Новоселов снабдили и некоторой суммой денег, пополняемых в определенные сроки. Средства были, конечно, очень ограничены, и жизнь далеко не «роскошная». Но сделано было, что было возможно и, во всяком случае, больше того, на что приезжие рассчитывали. Возникло даже соревнование между общественными учреждениями в желании оказать материальную помощь прибывшим.
Как правило, это брал на себя Еврейский Рабочий Комитет, который добыл внеочередные разрешения для въезда в США и был главным посредником по доставке в Америку нас, предшествующей нам и последующих партий, в которых преобладали евреи, но было немало и неевреев. В нашей партии оказалась дочь еврея и православной. Представительница Толстовского комитета предложила ей помощь своего Комитета, если она чувствует или осознает себя православной. Приехавшая предпочла помощь Еврейского комитета, мотивируя свое решение желанием не разлучаться с родителями963.
В августе 1940 года Гольденвейзер писал известному социологу Георгию Давидовичу Гурвичу, вступившему во французскую армию, оказавшемуся после капитуляции и демобилизации в Клермон-Ферране и стремившемуся перебраться в США: «Тяжело, что приходится начинать жизнь наново, но это судьба всей русской эмиграции. Не сомневаюсь в том, что Вы с Вашими дарованиями, репутацией и энергией скорее кого-либо другого станете опять на рельсы. Само собой разумеется, что я сделаю все возможное и невозможное, чтобы помочь Вам»964.
«Технология» хлопот выглядела следующим образом: общий знакомый, некто Эстрин, должен был написать русским эмигрантам В.С. Войтинскому и П.А. Сорокину, утвердившимся в американском научном мире (Питирим Сорокин основал кафедру социологии в Гарвардском университете). Гольденвейзер написал письмо о научных заслугах Гурвича профессору Фрэнку Кингдону, президенту университета Ньюарка (штат Нью-Йорк) и председателю комитета Экстренной помощи европейским ученым (Emergency Committee for the Relief of European Intellectuals) и намеревался написать «одному немцу» – профессору Школы социальных наук в Нью-Йорке, с тем чтобы Гурвич был приглашен для чтения лекций. По мнению Гольденвейзера, существовали два пути обретения Гурвичем американской визы: получить приглашение на должность профессора в один из университетов, что дало бы ему право на «внеквотную» визу, или же получить приглашение прочесть несколько лекций или докладов, что позволяло претендовать на временную визу. «По умолчанию» предполагалось, что временная виза рано или поздно станет постоянной. «Откровенно говоря, – писал Гольденвейзер, – и того и другого очень трудно добиться. Здесь теперь столько европейских ученых и писателей с большими именами, что приглашение еще одного заслуженного человека науки не вызывает особого энтузиазма».
В письме Фрэнку Кингдону Гольденвейзер просил о содействии в приглашении Гурвича для чтения лекций, причем сообщал, что тот в соответствии с законом правительства Петэна от 18 июля 1940 года как натурализованный гражданин Франции был уволен с должности профессора Страсбургского университета, которую занимал пять или шесть лет. «Национальная революция» правительства Виши начинала приносить свои первые «плоды». Гурвич «не имеет никакой возможности найти работу во Франции и не имеет средств к существованию», – писал Гольденвейзер. В подкрепление своей просьбы Гольденвейзер приводил внушительный список американских ученых, которые могли бы дать рекомендации Гурвичу, включая профессоров Гарвардского (в том числе Питирима Сорокина) и Колумбийского университетов, Университета Пенсильвании и некоторых других, а также внушительный список монографий, вышедших в основном на французском, а также на немецком и русском языках. В годы эмиграции Гурвич преподавал право, социологию и философию в Берлине, Праге, Париже (в том числе в Сорбонне), Бордо и Страсбурге. Он к тому же редактировал французский журнал «Архив социологии права» и был генеральным секретарем Международного института социологии права