[757]. В конце XV – начале XVI в. в состав панов рады входил только один православный князь – Константин Острожский. В состав панов рады входили католические епископы. Привилегии в занятии высших государственных должностей для католиков привели к недовольству среди православных феодалов. В конце XV – начале XVI в. усилению православия способствовало то, что женой великого князя Александра была православная княгиня Елена Ивановна, дочь Ивана III; православная шляхта могла сплотиться и вокруг князя Михаила Львовича Глинского (Глинские были православным родом), завоевавшего неограниченное доверие Александра. Но выступление Глинского в 1508 г. успеха не имело, а он сам бежал в Москву[758].
Несмотря на религиозные ограничения, в XVI в. в Великом княжестве распространяется протестантизм (преимущественно кальвинизм). Польский исследователь Я. Тазбир справедливо выделяет в этом процессе два момента: протестантизм пришел из Польши, где благодаря толерантной политике королевской власти в городах обосновывались общины купцов и ремесленников различных вероучений, перебравшихся в Корону после религиозных войн в Европе. «В Польше в кальвинизме увидели прежде всего подтверждение превосходства шляхетского сословия над династией и подвластным ей административным аппаратом. Он давал светским феодалам, а не государю руководящее положение в соборе. Ничего удивительного в том, что эту веру признавала в основном богатая шляхта и магнаты, тем более что в Литве кальвинизм автоматически усиливал местные стремления этой среды»[759].
Развитие реформации в Великом княжестве шло преимущественно в частных владениях достаточно могущественных политически и экономически сторонников этого учения; несвижская ветвь Радзивиллов, примеру которой последовали другие семьи (Ходкевичи, Кмиты, Нарушевичи, Кишки и др.). Во владениях магнатов, чаще всего в городах, административных центрах, основывались кирхи, создавались школы, работали типографии[760].
Развитие реформационных учений в Великом княжестве имело и другой аспект: часто православная шляхта переходила в католичество через протестантство, оно становилось переходной ступенью для одного-двух поколений семьи.
Своеобразие распространения различных вероучений среди феодалов Литвы, на наш взгляд, имеет несколько аспектов. Несомненно, в его основе лежат причины политического характера, как для бывших католиков, так и православных. Для католиков переход в кальвинизм чаще всего был связан с политической ориентацией, позволяя создавать оппозицию королевской власти. Для православных – это ступенька, дававшая возможность в будущем подняться по служебной лестнице и упрочить положение семьи. Эти наблюдения подтверждаются тем фактом, что, кроме несвижских Радзивиллов (а Радзивиллы в Литве всегда были на особом положении), протестантизм держался в дворянских семьях в одном-двух поколениях. При этом сущест-вование религиозной общины во владениях магнатов и шляхты целиком за-висело от веры главы семьи: возвращение его в лоно католической церкви вело к ее распаду.
Распространению различных вероучений в шляхетской среде способствовали привилеи 20–30-х гг. XV в.: шляхтича нельзя было заключать под стражу без решения суда; без решения суда король не мог конфисковывать имения шляхты. Поэтому, на словах поддерживая католическую церковь и осуждая еретиков, королевская власть не могла на деле предпринять решительные шаги в условиях, когда феодалы внимательно следили за сохранением своих привилегий. Я. Тазбир красочно обрисовал картину гипотетического суда над шляхтичем-еретиком по вопросу о вере. Во-первых, суд состоял бы из шляхты-единомышленников, которая вряд ли стала в угоду королю осуждать свою родню и создавать прецедент для власти. Во-вторых, «слуги, выводящие шляхту из имений и ведущие ее в трибунал по обвинению в ереси – при виде этого из ножен были бы выхвачены сотни сабель самых верных шляхтичей-католиков»[761].
Но такая веротерпимость существовала в государстве лишь по отношению к шляхте, горожан судили по обвинению в ереси.
Взаимовлияние различных религиозных и культурных традиций на протяжении нескольких веков привело к тому, что в конце XV в. в Великом княжестве Литовском в самосознании феодалов сформировались своеобразные и оригинальные представления о происхождении класса феодалов и отношении феодала к власти. Здесь можно выделить несколько тенденций.
Литовские летописи, которые продолжали традиции древнерусского летописания, содержат родословную легенду о происхождении родоначальника великих князей и литовской знати. Составленная в конце XV в., она рассказывает, как родственник римского императора Нерона – Палемон вместе с представителями знатных родов решил переселиться из Рима. После морского путешествия они приехали в Литву, Палемон стал здесь править, а римские патриции, прибывшие с ним, стали родоначальниками знатных литовских родов[762]. Идея о происхождении родоначальника правящей династии от римского императора была в это время распространена в странах Восточной Европы. Аналогичные легенды в то же время появились в России и Молдавии. Известие о том, что вместе с Палемоном из Рима приехали родоначальники литовской знати, уравнивало генеалогически происхождение династии и можновладства.
Эта легенда не только переписывалась в XVI в. из летописи в летопись; она прижилась в самосознании литовского правящего класса. В середине XVI в. Михалон Литвин, путешественник и автор трактата «О нравах татар, литовцев и москвитян», также упоминает эту легенду, пишет о «древних римских обрядах» литовцев, их «полулатинском языке»[763]. В XVI в. уже существовали родословные легенды о происхождении из Италии предков магнатских родов (Радзивиллов, Гаштольдов, Пацев и др.).
Легенде о римском происхождении правителей Литвы противостояла другая, о рабском происхождении их первого князя Витеня. Она восходит к ранним хроникам Ордена и в какой-то мере заимствована русскими публицистами XV в.[764]
В орденской идеологии развивалось представление о диких варварах-литовцах, сарматах, чье завоевание и обращение в христианство было одной из задач орденской политики. В XIV в. участие в летнем походе Ордена на Литву и другие прибалтийские народы входило в образование европейского рыцаря. В сознании этого рыцаря объединялись в единое целое неверные сарацины, варвары, среди них сарматы-литовцы и частично поляки, от которых он шел освобождать гроб Господень[765]. Для этих целей крестоносцы в XIV в. осаждали Вильнюс, столицу католического епископа. В рамках такой идеологии родоначальник великих литовских князей Витень был рабом одного из литовских князей.
Очевидно, эту идею заимствовали и переработали в России, но русские авторы смягчили ее, сделав Витеня слугой полоцкого князя Рюриковича. Рабом полоцкого князя Витень назван в единичных случаях. Но уже в XVI в. с усилением роли князей Гедиминовичей (Бельские, Голицыны, Трубецкие и др.) при московском дворе в Государевом родословце (1555 г.) появляется новая легенда – Витень сам становится потомком полоцких князей[766]. В 60-е гг., когда у Ивана Грозного были сложные отношения с польским королем и великим князем литовским (Гедиминовичем по происхождению), новая редакция была признана царем официально: в послании Сигизмунду Августу (1567 г.) он писал, что о рабском происхождении Витеня «безлипичники врут», и признавал достоверной легенду о происхождении литовских великих князей от полоцких Рюриковичей[767].
В XV–XVI вв., особенно после выхода книги Матвея Меховского «Трактат о двух Сарматиях», в Польше распространяется идея о сарматском происхождении славян и литовцев. В более раннее время аналогичная «сарматская идея» развивалась французскими и немецкими авторами, но в Польше получила окраску, близкую к идеям Возрождения. Еще Ян Длугош, а вслед за ним Меховский писали, что происхождение славян от сарматов придает им древность, уводит их корни в античные времена. Позднее в польской шляхетской идеологии сарматская теория получила окраску равенства происхождения шляхты и государя. Воин-сармат наделялся рыцарственными чертами; сарматы во главе с Кракусом, основателем Польши, побеждали Александра Македонского и т. д.[768]
Безусловно, эти идеи были известны в Великом княжестве, где хорошо знали работы польских авторов. Но самостоятельного развития сарматская теория в Литве не получила: литовцы предпочитали подчеркивать свое итальянское происхождение. Может быть, этому способствовал более ранний образ литовца-сармата орденских идеологов. Интересно, что, говоря об общем происхождении славян от сарматов, польские авторы XVI в. никогда не писали о сарматском происхождении жителей Русского государства. Оставаясь для них славянской страной, она не вписывалась в сарматский мир.
К сожалению, разработка и освещение данной темы в русской, польской и литовской исторической литературе вынуждает нас остановиться. Еще не исследованы конкретные вопросы истории правящего класса Литвы в XVII в. Предварительно можно сказать, что в XVII в. все более будут сближаться политические структуры Короны и Литвы, а это в условиях феодального государства влечет и сближение сословных структур. Участившиеся набеги крымцев, связанные с усилением в XVII в. Оттоманской Порты, приведут к сближению в организации армии; шведский Потоп и борьба с ним также сблизят Корону и Литву. Но в XVII в. в Литве вспыхнет и интерес к национальной культуре: попытки создать свой алфавит и письменность, сохранить язык.