[582]. В ответ бояре заметили, что перечисленные города достались Ивану IV еще от деда и нет причины их уступать, а новые городки поставлены во время враждебных действий короля, из них Велиж неоднократно уже был записан в грамотах в московской стороне.
Литовские послы, не желая уступать и сославшись на такую волю своего господаря, потребовали от бояр объявления московских условий перемирия. Оказались эти условия практически такими же, что и условия мира. При этом нужно было дать свободу пленным и оставить в стороне государя Себеж и Заволочье. Теперь послы уже прямо перешли к проблемным вопросам: пленным в перемирие свободу давать нельзя и Гомеля, которого «достал» их господарь, «свою отчину», никак не возможно поступиться[583]. О судьбе пленных говорили много, литовские послы предлагали даже поменять их на города Чернигов или Смоленск, но в итоге, до заключения мира, вопрос о пленных вновь решили не поднимать[584].
Еще одним этапом переговоров стали новые, окончательные, требования послов («конечной наказ господаря нашего»), согласно которым Гомель со всеми волостями должен был бы остаться у ВКЛ, а городки Заволочье и Себеж разорены. На эти условия московской стороной согласия дано не было[585]. Однако следует заметить, что по отношению к Гомелю литовская позиция осталась незыблемой.
Наконец литовские послы выразили обыкновенное для перемирия условие: «Кто что ныне держит, тот и держи», и временно переговоры прекратились.
Вызванные 30 января к великому князю литовские послы твердо держались наказа своего господаря: пленных и Гомель не отдавать, новопостроенные городки разорить. Правда, было выдвинуто предложение московской стороне за пленных поступиться Черниговом, но оно было, естественно, отвергнуто. Наконец, не придя к согласию, московские представители стали покидать палату со словами о том, что государь назначит послам день, когда они будут отпущены[586]. Переговоры оказались на грани срыва.
Тогда послы остановили бояр и после длинной прочувствованной речи пошли на очередные уступки: ВКЛ оставался только Гомель с волостями, а городки, поставленные на литовских землях и волости, на которых они построены, доставались Москве. Перемирие предлагалось заключить на год[587]. Бояре не отказались от поступившего предложения, но, посовещавшись у великого князя, выразили желание последнего уступить гомельскую территорию только по реку Сож. Что касалось Себежа и Заволочья, то, по словам бояр, предстояло еще решить, какие волости «к тем городом пригоже быти»[588]. На этом очередной день переговоров закончился.
3 февраля послам был предоставлен список («писанье») с теми волостями, которые должны были бы принадлежать к поставленным московской стороной городам. К Себежу были причислены волости Освее, Неведрее, Нища, Непоротовичи и Листна. Послы отказались от рассмотрения вопроса о еще одном перемирии (Сигизмунда с волошским (молдавским) воеводой Петром) и обещали прислать своего писаря с ответом на предоставленный список[589].
Писарь Венцлав, явившись к боярам 4 февраля, заявил, что все волости в списке полоцкие и витебские. А 5 февраля уже все послы столкнулись с тупиком в переговорном процессе. Московские бояре стремились получить Себеж и Заволочье с системами волостей («а городом без волостей как быть?»), а сами не желали поступиться Гомелем со всеми принадлежащими ему территориями[590]. Дело дошло до возврата подарков («поминков»), отказа от государева жалованья и приготовления к отъезду. Однако и в этот раз здравый смысл восторжествовал.
8 февраля переговоры продолжились. Работа началась с обсуждения возникших слухов о нежелании послов «доброго дела делати». В итоге решено было, говоря современным языком, искать консенсуса («И бояре говорили: вы поищите, а мы также поищем, чтоб межи государей на доброе согласие пришло»)[591]. Бояре выразили желание великого князя поступиться рядом волостей от Себежа и Заволочья (От Себежа — Неведрея, Межова, Дернова, Сволненская; от Заволочья — Нещерда, Вербилова Слобода, Кубок, Островна, Березна. У Себежа должны были остаться Нища, Непоротовичи, Листня; у Заволочья — Яса и Долыса)[592]. На это послы резонно заметили, что удивляются размышлениям не великого князя, который еще мал годами, а бояр, которые уступают господарю волости, и так являющееся его отчиной. Еще московская сторона уступила волости Освию и Листвену от Себежа, а Долысскую и Неведревскую от Заволочья, с желанием оставить за собой к Себежу Нищу и Непоротовичи, а к Заволочью — Ясу и Середею. Однако позиция послов уже твердо определилась: отдать только сами новые города с волостями, на которых они стоят, и требовать закрепления за собой Гомеля «по старым рубежем»[593]. Тогда бояре стали оправдывать свое желание приобрести к Себежу волости Нищу и Непоротовичи тем, что через них идет дорога на Опочку, а иначе между волостями нет связи. Некоторые же гомельские села должны остаться за Москвой потому, что их держат стародубские дети боярские и тянут те села теперь к Стародубу. Возникли споры, и послов уже было хотели отправить на подворье, но они пошли еще на уступку: отказались к Заволочью волости Долысы[594]. Переговоры на этом закончились, но на следующий же день они возобновились.
С московской стороны предварительно решено было, а 9 февраля озвучено стремление закрепить за собой по 10 верст от волостей Нищи и Непоротовичи к себежскому рубежу и столько же верст от Ясы к Заволочью. От Гомеля уступалась территория на 10 верст на восток от р. Сож по речку Щенову, к селу Прибытковичи и р. Ути[595]. Послы вновь стали на старую позицию: отдать только сами городки с их волостями, а Гомель держать за собой по старым рубежам. Бояре уходили к великому князю, а вернувшись, объявили о том, чтобы на следующий день послы были у государя, и он отпустил их «к брату своему к Жигимонту»[596].
10 февраля бояре снова попытались навязать послам свои условия перемирия, уступая на этот раз гомельской территории 20 верст от Сожа по р. Хоропот (современная Хоропуть) и к селу Прибытковичи. Послы были непреклонны. Тогда их отвели к великому князю, который и отпустил их к Сигизмунду. Выезжать нужно было во вторник (13 февраля), но послы заявили, что могут выехать быстрее, в понедельник (12 февраля)[597].
И только пристав Федор Андреевич Невежин-Квашнин — дипломат, имевший большой опыт переговоров с ВКЛ, — сумел снова наладить отношения между послами и боярами. Переговоры должны были возобновиться на следующий же день, если бы не болезнь одного из послов — Яна Юрьевича[598].
13 февраля прибывшим послам для начала была объявлена новая «уступка» — 30 верст от р. Сож, но, видя твердую позицию литовской делегации, бояре сказали «конечное слово»: границу провести «о половинам» — 60 верст от Гомеля и столько же от Стародуба и из волостей Нищи, Непоротовичи и Ясы уступить по 10 верст территории к Себежу и Заволочью[599]. Послы начали клясться и уверять в невозможности иных условий, кроме как закрепления за ВКЛ Гомеля со всеми его волостями и уступали московской стороне Себеж и Заволочье с их волостями, на которых они поставлены, и к последнему еще волость Долысу, а перемирие предлагалось на пять лет. Тогда бояре заявили, что будут о том уговаривать Ивана IV («и мы на то государя хотим наводити, чтобы так учинил»)[600].
«Переговорив» с великим князем, бояре решили соглашаться на условия послов, так как «порвати с ними прибытка не будет, толко с ними валчити»[601]. Вернувшись, они произнесли все те слова, которые уже звучали из уст послов в качестве условий перемирия на пять лет. Московская сторона бралась составить списки, с которых после обсуждения с литовской делегацией была бы составлена перемирная грамота[602].
Через два дня приготовленные списки были прочитаны послам. Яну Юрьевичу показалось «нечто нам неразумно и невнятно в тех списках». На просьбу же дать обсудить списки на подворье была оформлена только выпись неясных фрагментов грамоты. Она представляла собой перечисление гомельских волостей и сел, записанных ранее в перемирных грамотах в московскую сторону. При этом выяснилось, что три волости (Маслов и Крюков десятки, Олучичи) не были записаны никому, а «держат их силно в великого князя сторону». Литовским послам было предложено поступиться этими волостями[603].
16 февраля послы сразу прошли в палату к боярам, не захотев терять время на протокольную встречу с великим князем. На вопрос бояр, что они «уразумели в тех спискех», последовал перечень тех волостей и сел, которые будто бы неправомерно были записаны в московскую сторону: Попова Гора, Дроков, ряд чечерских и пропойских сел, Крюков десяток, Олучичи, Маслов десяток[604]. Послы явно провоцировали негативную реакцию московской стороны, ведь, как и заявили в ответ бояре, те волости и села еще со времени Ивана III были записаны за Москвой. Заявление послов было отчасти справедливо. Перечисленные волости и села тянули ранее к Кричеву, Чечерску и Пропойску. Однако уже в четырех московско-литовских договорах (включая и договор 1508 г. о вечном мире) почти все они (за исключением трех выпавших из поля зрения составителей грамот волостей и некоторых сел) были признаны частью Московского великого княжества.