[310]. Таким образом, ганзейские купцы должны были в какой-то мере компенсировать и тех лодочников, которые выехали навстречу на Неву, но остались без работы.
Наряду с лодочниками на Неве активно действовали и новгородские носильщики: 15 июля 1412 г. власти немецкого двора жаловались, что носильщики сами не знают, во сколько оценить свой труд, и с каждым днем требуют с немецких купцов все больше и больше[311].
Однако, несмотря на все жалобы ганзейцев, вызванные требованиями лодочников и носильщиков, торговля с Новгородом не прекращалась; очевидно, ганзейским купцам выгоднее было уплачивать лодочникам, возчикам и носильщикам требуемые ими суммы, чем идти на перерыв в торговле.
Новое серьезное столкновение между Новгородом и ганзейским купечеством, приведшее к общеганзейскому запрету торговли с Новгородом, произошло в 1416 г. Оно было связано с дальнейшей активизацией торговой политики Новгорода, с наступлением его на привилегии ганзейцев.
Уже в 1415 г. отношения между немецким двором и новгородцами начали портиться из-за продажи ганзейцами «коротких» сукон: поставы сукна оказывались на 8–9 локтей короче положенного размера[312]. В начале 1416 г. новгородское вече запретило всякую торговлю с ганзейцами, исключая торговлю продуктами и напитками. Кроме того, вече приняло ряд других решений, которые, с ганзейской точки зрения, противоречили крестоцелованию и правам купца[313]. О том, в чем именно заключались эти решения, мы догадаемся, если проанализируем инструкцию, данную Ревелем своим послам на съезд ливонских городов, который состоялся в 1416 г. В инструкции Ревель предлагал на рассмотрение ливонских городов ряд пунктов, которые, по его мнению, следовало обсудить во время переговоров с новгородцами. Для освещения интересующего нас вопроса важны три пункта: 1) о запрещении немцам мелкой торговли, которую раньше они могли вести в Новгороде; 2) о запрещении им разгрузки товаров собственными силами; 3) о постановлениях новгородских лодочников против немецких купцов[314]. Сопоставление этих пунктов с фактом принятия новгородским вече в 1416 г. каких-то решений, направленных против ганзейцев, позволяет, как нам кажется, раскрыть содержание этих решений: в 1416 г. новгородское вече приняло постановление о запрещении ганзейцам розничной торговли и подчеркнуло обязательность использования ими при перевозке товаров услуг новгородцев. Эти постановления, свидетельствующие об усилении борьбы новгородцев против ганзейцев, привели к углублению конфликта между Новгородом и ганзейским купечеством, начавшегося в 1415 г. из-за продажи ганзейцами «коротких» сукон.
Узнав о положении дел в Новгороде, о «новых» постановлениях новгородцев в отношении ганзейских купцов, ливонские города в качестве контрмеры в том же 1416 г. наложили запрет на торговлю с новгородцами. Съезд ливонских городов в Пернау в феврале 1416 г. запретил поездки в Новгород и на Неву, а также торговлю с новгородцами в Пскове под угрозой лишения товаров; в то же время съезд разрешил русским купцам вести торговлю в Ливонии[315].
О своих решениях съезд ливонских городов в Пернау написал Штральзунду и ганзейской конторе в Брюгге[316]. О письме ливонских городов послы Штральзунда доложили ганзейскому съезду в Копенгагене в апреле 1416 г. Копенгагенский съезд осудил действия ливонских городов как направленные против интересов и привилегий всей Ганзы и предложил ливонским городам снять запрет с торговли с Новгородом до рассмотрения этого вопроса на следующем ганзейском съезде 7 июня 1416 г.[317] Отрицательное отношение ганзейского съезда к действиям ливонских городов станет понятным, если учесть, что запрещение поездок немецких купцов в Новгород при одновременном разрешении торговли русских в Ливонии повлекло бы перемещение центра ганзейской торговли из Новгорода в Ливонию и тем самым переход ее в руки ливонских городов, что было нежелательно для других ганзейских городов.
Ливонские города не подчинились решению ганзейского съезда и в переписке рекомендовали другу другу строго соблюдать запрет торговли с русскими[318]. Одновременно в июне 1416 г. они пытались самостоятельно, без обращения к руководству ганзейского союза, уладить свои отношения с Новгородом. На съезде ливонских городов в Дерпте решено было начать переговоры с Новгородом[319]. Ревель предложил обсудить с новгородцами вопросы о «новых» постановлениях против немецких купцов, о запрещении им розничной торговли и о требованиях лодочников, а также о тех насилиях, которым подвергались отдельные немецкие купцы в Новгороде[320]. Переговоры с Новгородом оказались безрезультатными, так как новгородцы настаивали на принятии своих требований, на что ливонские города не пошли[321].
Срыв переговоров привел к обострению запрета со стороны Новгорода. 23 сентября 1416 г. приказчик двора[322] Ганс Липпе пишет Дерпту, что новгородцы не только запретили торговлю с немцами в Новгороде, но наложили также запрет на поездки новгородских купцов в ливонские города, Псков и Полоцк, где новгородские купцы могли встречаться с немецкими[323].
Обсуждением конфликта с Новгородом занялся ганзейский съезд в Любеке летом 1416 г. Съезд упрекнул ливонские города в том, что они самовольно запретили поездки в Новгород. Съезд указал также, что если немецкие купцы не могут посещать Новгород и Неву, то и русским не следует разрешать поездки в ливонские города, где они не испытывают никаких притеснений[324].
Лишь через год на съезде в Ростоке — Любеке в мае — июле 1417 г. ганзейские города признали существующий уже в течение года разрыв торговых связей с русскими и вынесли решение об объявлении общеганзейского запрета торговли с Новгородом. Но даже это решение было составлено так, что включало косвенное осуждение самовольных действий ливонских городов: торговля с Новгородом запрещалась с 15 августа 1417 г. под угрозой лишения товаров; те же лица, которые торговали до этого срока (во время запрета, наложенного ливонскими городами), наказанию не подлежали[325].
Между тем продолжавшийся уже более года перерыв в торговых связях был невыгоден как для Новгорода, так и для ливонских городов. Генрих Бемен, представитель рата Дерпта, в начале 1417 г. бывший в Новгороде, сообщил при своем возвращении, что один новгородский купец посоветовал ему, чтобы города послали в Новгород посла с запросом, желает ли Новгород восстановления нормальных отношений с немецким купечеством[326].
В июле 1417 г. в Риге находились новгородские послы; в результате переговоров между ними и ратом Риги на 1 августа 1417 г. в Дерпте был назначен съезд с новгородцами[327]. По-видимому, переговоры на съезде были удачными, так как уже в конце августа — начале сентября высшие власти Новгорода обратились к ливонским городам с грамотами, в которых заявляли, что новгородцы желают жить с немцами «по старине», и предлагали прислать «добрых людей», имеющих полномочия решать все дела и «дать исправу»[328].
Посольство в Новгород было отправлено вскоре после получения грамот, и 14 ноября два ревельских ратмана сообщили из Новгорода в Ревель, что с Великим Новгородом достигнуто соглашение о восстановлении старого крестоцелования и мира господина Нибура[329]. Заключение мира в 1417 г. кратко отмечено и новгородской летописью: «А в то время взяша новгородци миръ с Нѣмци»[330].
Как явствует из письма ревельских ратманов, мир 1417 г. лишь подтверждал мир 1392 г., не внося в него никаких новых условий.
Новгородцы, по-видимому, отказались от своих противоречащих старому крестоцелованию, по словам немецких источников, требований. Эта внезапная уступчивость Новгорода после почти двухлетних споров и настояний на признании своих требований объясняется, быть может, тяжелым положением, в котором оказался Новгород из-за свирепствовавшей в то время эпидемии: ревельские ратманы в том же письме указывают, что в Новгороде ежедневно умирает около 1000 человек[331].
Мир 1417 г. был заключен по инициативе ливонских городов без санкции Ганзы. Ганзейский съезд, собравшийся в марте 1418 г., упрекнул ливонцев в том, что они без указания Любека и Висби открыли поездки в Россию[332]. Но, несмотря на упреки руководителей Ганзейского союза, торговые сношения с Новгородом миром 1417 г. были восстановлены, и деятельность немецкого двора оживилась: в 1419 г. власти двора усиленно хлопотали о приведении его в порядок[333].
Перерыв в торговле 1416–1417 гг. весьма показателен для уяснения соотношения сил участников русско-ганзейской торговли. Линия поведения Новгорода в этом конфликте вырисовывается четко: Новгород настойчиво выдвигает свои требования, причем, не ожидая признания их противной стороной, стремится провести их в жизнь. Что касается ганзейской стороны, то здесь мы видим борьбу двух конкурирующих группировок — заморских городов во главе с Любеком, старым руководителем торговли с Русью, и ливонских. Любек пытается сохранить за собой руководящее положение, по его инициативе ганзейские съезды осуждают самовольные действия ливонских городов. Но жизнь оказывается сильнее традиции: фактическое руководство торговлей переходит в руки ливонских городов, территориально и экономически связанных с русскими землями. Ливонские города запрещают и открывают поездки в Новгород, и Новгород признает это положение, ведя переговоры с ливонскими городами и заключая с ними договоры, как с представителями всего ганзейского купечества