евидно, понимать статью: «А колоду на обе стороне отложыхомъ, и гостинца отъ того не имати». Устанавливался твердо определенный размер весовой пошлины: в Пскове с дерптских купцов «отъ меха по четьверътьце, а отъ сколового веса по денъзе», в Дерпте с псковских купцов «отъ меха по любецкому, а отъ скалового веса имати по четыры любецких»[543].
Сопоставление суммы прав, гарантированной по договору псковским купцам в Дерптском епископстве, с теми правами, которыми дерптские купцы пользовались в Пскове, показывает, что псковские купцы обладали большими привилегиями: помимо гарантии «чистого пути», свободы торговли и освобождения от таможенных пошлин (эти гарантии распространялись на купцов обеих сторон), псковские купцы пользовались в Дерптском епископстве правами розничной и гостевой торговли — правами, которые в средние века иноземным купцам обычно не предоставлялись[544]. В интересах псковских купцов было введено ограничение размеров «колупанья» покупаемого у них дерптскими купцами воска. Запрещение немецким купцам торговать в Пскове крепкими напитками также соответствовало интересам русских купцов.
Вопросам новгородско-дерптской торговли в договоре уделяется меньшее внимание. Их касаются лишь две статьи: одна гарантировала новгородским гостям «чистый путь» в Дерпт и далее в Ригу, Ревель и Нарву, другая — дерптским гостям «чистый путь» в Новгород и свободу торговли в нем[545]. Незначительное внимание, уделяемое в договоре новгородско-дерптской торговле, объясняется, на наш взгляд, несравненно меньшим ее развитием по сравнению с псковско-дерптской.
Ряд статей договора с Дерптским епископством 1474 г. гарантировал свободу посольских сношений и неприкосновенность послов.
Статьи, касающиеся вопросов суда, гласили, что новгородцы и псковичи должны судить немца, «как и своего, право, без хитрости, своею пошлиною, по крестъному целованью»; так же должны были судить немцы новгородца и псковича. Эти статьи, обычные для формуляра русско-ливонских договоров, гарантировали купцу, находившемуся на чужбине, суд, равный с судом для подданных той страны, где купец находился. Против распространенной в средние века практики привлечения к ответственности иноземных купцов за проступки, совершенные лицами одной с ними национальности, была направлена статья, запрещающая дерптцам «порубати» новгородцев «во пъсковьскомъ деле» и псковичам «порубати» дерптцев «въ новгородскомъ деле»[546]. Договорная норма, сформулированная в этой статье в иной форме — «истцу знати истца», — являлась традиционной для русско-немецких (русско-ганзейских и русско-ливонских) договоров.
Весьма примечательна статья, обязывающая, дерптского епископа не оказывать помощи Ордену против Пскова: «А по князи мистре чесному бискупу юръевъскому, и посадникомъ юръевъскимъ, и всимъ юръевцомъ не пособляти противъ псковичъ, и людей своихъ не поддавати мистру на помочъ, и беглецовъ изъ мистровы державы у юръевъскую державу не прыимати, по крестъному целованью»[547]. Несомненно, что включение статьи в договор было обусловлено в какой-то мере враждой между ливонским магистром Берндом фон дер Борхом и дерптским епископом. Но вместе с тем статья, исключавшая совместные действия Ордена и Дерптского епископа против Пскова, свидетельствовала об ослаблении позиции Ливонии, раздираемой внутренними противоречиями, и усилении внешнеполитического могущества Руси.
Заканчивался договор статьей, устанавливающей, что в случае «нелюбья» стороны должны «отказывать мир» за месяц и что в течение этого месяца сохраняется свобода проезда для послов[548].
На договоре с Дерптским епископством 1474 г. лежит печать русских интересов. Русское влияние сказывалось и на формуляре договора, и на его содержании. Интересам русской стороны отвечали статьи о русских церквах и конце в Дерпте, о юрьевской дани, об обязательстве дерптского епископа не оказывать помощи ливонскому магистру против Пскова; статьи, трактующие вопросы торговли, и, наконец, статья, подтверждающая старую границу и тем самым право псковичей на территорию Желачки, из-за которой возникла псковско-дерптская война 1450–1463 гг. Такой характер договора был обусловлен, с одной стороны, феодальной раздробленностью Ливонии (благодаря которой стало возможным заключение особых псковско-дерптских договоров), а с другой — вмешательством великокняжеской власти в русско-ливонские дела и усилением позиции России, идущей к государственному единству.
Русско-ливонская война 1480–1481 г. и договоры 1481 г.
В 1478 г. объединительная политика правительства Ивана III достигла своего кульминационного пункта: Новгород Великий вошел в состав Великого княжества Московского. Успехи Русского государства активизировали его противников, в первую очередь Ливонский орден и Казанское ханство. Зимой 1477/78 г. во время пребывания в Новгороде великий князь получил сообщение из Пскова, что ливонцы «хотятъ изгоните Псковъ». Великий князь разрешил идти против них «охочим людям» из числа своих «воев», которые совершили набег на Ливонию. В то же время казанские татары вторглись в Вятку[549]. Весной 1478 г. со стороны Ордена имели место новые враждебные действия: по распоряжению магистра в Ливонии были задержаны псковские купцы. В сентябре псковичи ходили «мстить» в «Немецкую землю»; в это же время произошел арест псковских гостей в Дерпте, в ответ на который псковичи арестовали у себя немецких гостей[550]. Но враждебные действия ливонских властей, как и казанских татар, в 1477–1478 г. были лишь небольшими эпизодами[551] и к серьезному обострению внешнеполитического положения России не привели.
Напряженное положение на русско-ливонской границе создалось зимою 1479/80 г. Из переписки ливонских городов и орденских чинов явствует, что в Ливонии с лета 1479 г. происходили военные приготовления против русских. В письме Ревелю от 13 и 17 августа рат Дерпта спрашивал, как привлечь ганзейских купцов, находившихся в Ливонии, к участию в войне против русских, просил о присылке людей, умеющих строить корабли и управлять ими[552]. Нарва 1 ноября 1479 г. также просила Ревель побудить ганзейских купцов оказать помощь против русских[553]. И наконец, ливонский магистр обратился к ганзейским городам со специальным письмом, в котором просил о помощи[554].
Ливонские города и магистр мотивировали свои военные приготовления угрозой нападения со стороны великого князя Московского. Так, Нарва в письме к Ревелю от 29 ноября 1479 г. сообщала, что от «тайных друзей» Ордена в Новгороде и Пскове получено известие о прибытии в Новгород великого князя, собиравшегося вторгнуться в Швецию или Ливонию[555].
В русских летописях о пребывании осенью 1479 г. в Новгороде Ивана III сохранились две версии. В одной из них, краткой, отмечается, что 26 октября великий князь «поиде к Новугороду Великому миром», а в январе 1480 г. «поймал» новгородского владыку Феофила и отправил его в заточенье в Москву[556]. В пространной версии передается ряд подробностей о пребывании Ивана III в Новгороде осенью — зимой 1479/80 г. Наиболее ранний текст этой версии читается в летописном своде 1497 г.: «Ходил князь великии Иван Васильевичь к Новугороду Великому и стоял в Новѣгородѣ в Славянском концѣ со всѣми людми, половину города испрятал ему сеѣ стороны. Князь же великии на Нѣмцы отпусти воеводу своего князя Аидрѣя Оболенскаго и двор свои. Они же, шедше, Нѣмцы повоеваша и град их взяша и полону много. Князь же великии изыма архиепископа новогородского в Новѣгородѣ в коромолѣ, и посла его на Москву, и казну его взяша: множество злата и сребра и сосудов его; не хотяше бо той владыка, чтобы Новъгород был за великим князем, но за королем или за иным государем, князь бо великии, коли впервые взял Новъгород, тогда отъя оу новогородскаго владыки половину волостей и сел оу всѣх монастырей, про то нелюбие держаше владыка»[557]. Эту же версию содержат Уваровская (свод 1518 г.), Типографская, Воскресенская и Никоновская летописи[558].
Пространная версия летописного рассказа позволяет заключить, что в Новгороде после подчинения его Москве существовала оппозиция великокняжеской власти. Оппозиция выражалась в недовольстве руководства новгородской церковью произведенными у нее земельными конфискациями и планах перехода Новгорода под власть литовского короля или какого-либо иного государя. Надо думать, что основной причиной прибытия Ивана III в Новгород осенью 1479. г. явилась борьба с оппозиционными кругами, именно поэтому Иван III прибыл с вооруженной силой — со своим «двором», и его приезд в Новгород летописи правильно характеризуют как поход. Набег же на Ливонию из Новгорода военных сил великого князя в конце 1479 г., кратко отмеченный летописями, был лишь побочным следствием похода великого князя на Новгород. Вызван он был, очевидно, военными приготовлениями, имевшими место в Ливонии, а отнюдь не стремлением Ивана III к ее подчинению: этому не благоприятствовала как внутренняя обстановка в Русском государстве на рубеже 70–80-х годов, так и его внешнеполитическое положение (назревало столкновение с Золотой Ордой). К тому же во внешней политике Русского государства все большее место занимали взаимоотношения с Великим княжеством Литовским, развивавшиеся по пути обострения, что побуждало правительство Ивана III стремиться к сохранению мира с Ливонией. На последнее обстоятельство правильно указал еще Г. Козак