Итак, создать антирусскую коалицию с участием императора и папы, чего добивался Плеттенберг, в чем его поддерживал великий магистр Ганс Тифен, не удалось. Борьба с Россией не соответствовала интересам Империи и Ватикана. Император Максимилиан, поглощенный борьбой с Ягеллонами за венгерскую корону и вовлеченный к тому же в итальянские войны, не стремился открывать еще один фронт на далекой северо-восточной окраине своей империи. Внимание папы приковывало турецкое наступление на юге Европы, и перед задачей остановить его отодвигалась на задний план борьба со «схизматиками — русскими», к которой призывал Орден.
Постоянные указания Плеттенберга на опасность нападения русских находились в полном противоречии с отмеченными выше заявлениями правительства Ивана III о намерении соблюдать мир с Ливонией. В связи с этим перед исследователем встает вопрос: что соответствовало истине — заявление русского правительства или беспрерывные тревожные сигналы Ордена?
В рассмотренной нами документации Ордена, относящейся к 1494–1497 гг., несколько раз в качестве источника сведений о военных планах России упоминались донесения шпионов, а также информация, исходившая от рата Нарвы. В них обычно отмечалась концентрация русских войск в Новгороде либо в Ивангороде, а затем добавлялось (иногда в категорической форме, а иногда в форме предположения), что русские хотят напасть на Ливонию (объектами нападения назывались то Ливония в целом, то Ревель, то Нарва; в отдельных донесениях указывались даты предполагаемого вторжения)[719].
Концентрация русских войск в названных районах действительно имела место. И она легко объясняется, если вспомнить внешнеполитическое положение России в то время. В 1495–1497 гг. велась, как уже отмечено, война со Швецией. Одним из условий, способствовавших возникновению этой войны, являлись заключение договора между Россией и Данией в 1493 г., согласно которому западные карельские погосты, находившиеся под властью Швеции, должны были перейти к России. И хотя русско-шведская война началась в 1495 г., вполне возможно, что подготовка к ней велась уже в 1494 г. Центром подготовительных мероприятий стал, конечно, Новгород. Не удивительно, что при дворе высших сановников Новгорода велись разговоры о подготовке к военным действиям, истинные цели которых, однако, маскировались: отсюда в упомянутом письме Иоганна фон Ункеля, датируемом маем 1494 г., сообщение о полученных им от приближенных епископа и наместника сведениях о готовящемся нападении на Ливонию.
Когда же в 1495 г. война со Швецией началась, то концентрация и передвижение русских войск в районе Новгорода и Ивангорода были неизбежны. Новгород был сборным пунктом для русских войск, куда они стягивались на случай нападения шведов и откуда отправлялись в походы против шведов. Ивангород являлся сильнейшей крепостью Вотской пятины, расположенной вдоль р. Наровы и Финского залива и подверженной поэтому угрозе нападения шведов со стороны моря. Сосредоточение русских войск в районе Ивангорода особенно увеличилось в связи с временным захватом крепости шведами в августе 1496 г.; после ухода шведов сюда стягиваются русские войска и гражданское население из соседних областей и начинаются энергичные работы по восстановлению разрушенной крепости[720].
Взятие Ивангорода шведами не могло не отразиться на русско-ливонских отношениях. Разрушение русской крепости, нависавшей над Нарвой и закрывавшей путь в глубь Новгородской земли, было чрезвычайно выгодно для Ливонии. Есть основания думать, что это событие встретили в Ливонии с явным одобрением и шведское войско, прибывшее для захвата Ивангорода, получило от Нарвы какую-то материальную поддержку, не говоря уже о моральной. Так, фогт Нарвы, сообщая весною 1496 г. Плеттенбергу о готовящемся нападении шведов на Ивангород и Вотскую землю, запрашивал, как следует поступить, если шведы захотят высадиться на «нашей стороне» или купить продукты. Рат Нарвы в письме Ревелю от 31 августа 1496 г. сообщал о взятии Ивангорода: «Недавно всемогущий бог помог шведам так, что они овладели Русским замком и перебили [защитников], женщин и детей взяли в плен и захватили все, что там было»[721]. Напомним, что когда шведские военачальники решили оставить Ивангород, передав его Ордену, то Плеттенберг не отказался от такого «дара», а послал для переговоров со шведами своего представителя, но оказалось, что те уже покинули Ивангород[722].
Хотя прямой военной помощи Швеции Ливония во время русско-шведской войны не оказывала, но ее симпатии были на стороне Швеции, а при захвате шведами Ивангорода им, возможно, оказала, повторяем, какую-то поддержку Нарва. Все это не могло не вызвать раздражения русского правительства. В письмах великого и ливонского магистров, относящихся к сентябрю 1496 г., указывается, что, по имеющимся в Ливонии известиям, великий князь Московский убежден, что шведы захватили Ивангород с помощью нарвцев, и собирается поэтому им отомстить[723].
Однако никакой мести не последовало. Более того, вопреки всем сигналам Ордена о подготовке русскими нападения на Ливонию на русско-ливонской границе с 1494 и до 1497 г. не имели места даже пограничные инциденты (если бы таковые были, то они обязательно нашли бы отражение в документах Ордена, так как являлись бы фактическим доказательством правильности тезиса о «русской угрозе»), А это означало, что русское правительство в соответствии со своими заявлениями стремилось соблюдать мирный договор с Ливонией и не помышляло о войне против нее.
Что касается информации, получаемой Орденом от перебрасываемых через русскую границу шпионов, то она была обусловлена, с одной стороны, действительным сосредоточением и передвижениями русских войск в районе Новгорода, Ивангорода и в Вотской пятине в связи с русско-шведской войной, а с другой — недостаточной осведомленностью агентуры Ордена о планах русского командования и стремлением собрать как можно больше эффектных данных, которые заинтересовали бы руководство Ордена. Полученную от своей агентуры и от Нарвы информацию о концентрации русских войск и об «опасности» их нападения на Ливонию Плеттенберг использовал для создания под флагом за» щиты от «русской угрозы» антирусской коалиции.
Такой же политической линии Плеттенберг придерживался и в последующие годы. В начале 1498 г. он обращается с письмом в Любек, в котором в связи с непрекращающейся будто бы опасностью нападения со стороны русских вновь просит ганзейские города о помощи[724]. Тревожные сигналы со стороны Ордена усиливаются после безрезультатно закончившегося русско-ганзейского съезда, созванного в феврале 1498 г. в Нарве для урегулирования продолжавшегося с 1494 г. русско-ганзейского конфликта (см. далее). 24 июня 1498 г. Плеттенберг предписывает Ревелю привести в боевую готовность свои военные силы, потому что в Новгороде собрано большое войско «не иначе как против этой страны» (Ливонии, — Н. К.)[725]. О концентрации русских войск в Новгороде и Пскове сообщал в письме от 26 июня и фогт Нарвы[726]. В декабре 1498 г. шпионы доставили рату Нарвы сведения о том, что великий князь собирается послать два войска для осады Дерпта и Ревеля, а третье — в глубь страны, грабить и жечь[727]. В октябре 1499 г. посольство ливонского магистра, направлявшееся в Данию через Пруссию, просило передать великому магистру, что опасность войны с русскими не уменьшилась[728]. В апреле 1500 г. дерптский епископ Иоганн писал Плеттенбергу (со слов новгородских купцов, прибывших в Дерпт), что псковичи готовятся к походу против Рижского архиепископства[729].
Сведения о концентрации русских войск Плеттенберг использует для проведения дальнейших мер по вооружению Ливонии. Вопрос о «русской угрозе» был поставлен на обсуждение ландтага, заседавшего в Валке 3–6 июля 1498 г. Магистр сообщил ландтагу, что на границах Рижского архиепископства, Дерптского епископства и владений Ордена с Россией наблюдаются «многие нападения» со стороны русских и что когда он посылал к псковичам за «управой», то те вместо «управы» дали оскорбительный ответ. На ландтаге было решено привести вооруженные силы Ливонии в состояние боевой готовности и, кроме того, ввести налог на землевладельцев и города для содержания кнехтов[730].
Одновременно принимаются меры для того, чтобы помешать увеличению военного потенциала России: русским запрещается продавать изделия и материалы военного назначения (пушки, порох, селитру и др,), а также такие, которые могли быть использованы для военных нужд (цветные металлы, проволоку, металлическую посуду и т. д.)[731]. Аналогичное решение принял ландтаг в Валке в сентябре 1499 г. Помимо запрета продавать русским оружие, военные материалы и металлические изделия, на этом ландтаге было принято решение и о запрете продажи в Россию лошадей[732].
Таким образом, Ливония деятельно готовилась к войне. Эта подготовка не могла остаться незамеченной русским правительством (сведения о ней просачивались через русскую границу: их доставляли как русские купцы и послы, посещавшие Ливонию, так и агентура, которой, надо полагать, располагало русское правительство). Думается, что именно проводимые Ливонией мероприятия военного порядка побуждали русские власти не спешить с выводом войск из Новгорода и Вотской пятины, стянутых туда в связи с русско-шведской войной. Сосредоточение же русских войск в районе Пскова, указания о чем имелись, как мы отмечали, в документации Ордена, могло быть обусловлено напряженностью в отношениях с Литвой, которая вновь возникла с 1498 г. после кратковременной передышки, связанной с мирным договором и династическим браком 1494 г. Что касается «многих нападений» русских в районе границы, то это были, очевидно, обычные пограничные инциденты, значение которых Плеттенберг преувеличивал. Можно с уверенностью сказать, что воевать с Ливонией в рассматриваемые годы (1498–1500) правительство Ивана III не собиралось, как оно не собиралось это делать в предшествующее время.