Это стремление оставалось, как нам кажемся, в силе и тогда, когда произошел инцидент, вызванный жалобами греков, послов великого князя, на действия ревельцев. Несомненно, что жалоба греков вызвала раздражение великого князя и он запретил выезд ганзейских послов из Москвы до уплаты требуемой греками компенсации. Но после того как эта уплата была произведена, послам 31 октября была выдана охранная грамота и они выехали в Новгород, где должны были происходить дальнейшие переговоры.
Таким образом, действия великого князя показывают, что вплоть до конца октября он стоял на позициях урегулирования русско-ганзейских отношений путем переговоров и, несмотря на недовольство конфликтами, случавшимися с русскими послами и купцами в Ливонии, отнюдь не помышлял о каких-нибудь репрессиях по отношению к ганзейскому купечеству в Новгороде. Совершенно очевидно, что происшедшее в самом конце октября или начале ноября изменение позиции великого князя было обусловлено каким-то новым событием в области русско-ганзейских отношений. Таким событием явилась, как это следует из всей совокупности сообщаемых отчетами послов фактов, казнь русских в Ревеле (в отчетах послов говорится о сожжении в Ревеле одного москвича; в действительности в Ревеле были казнены двое русских). Очевидно также, что, принимая под влиянием известия об этом событии решение о закрытии немецкого двора в Новгороде, Иван III учитывал и другие конфликты, происходившие во время пребывания русских в Ливонии. Отсюда и то объяснение, которое дали великокняжеские наместники в Новгороде Томасу Шрове: немецкие купцы арестованы из-за насилий над русскими в Ревеле и других городах Ливонии. Что касается указания Готшалка Реммелинкроде на отсутствие связи между арестом купцов и казнью русских в Ревеле и на то, что последняя явилась причиной ареста самого Готшалка, то это указание было продиктовано, надо полагать, стремлением Готшалка обелить власти родного города и снять с них ответственность за судьбу, постигшую ганзейских купцов в Новгороде.
Закрытие ганзейского двора в Новгороде описывается и в ливонских хрониках. Автор «Schonne hysthorie» посвятил закрытию ганзейского двора в Новгороде специальную главу. Всячески порицая Ивана III за арест ганзейских купцов и рассматривая поступок великого князя как проявление его склонности к тирании, хронист указывает, что великий князь поступил так в ответ на казнь двух русских в Ревеле. О казни русских в Ревеле как об обстоятельстве, обусловившем гнев великого князя и его решение закрыть ганзейский двор, сообщает и «Хроника» Руссова[931]. Таким образом, версия о связи между казнью русских в Ревеле и арестом ганзейских купцов в Новгороде прочно держалась в ливонских источниках.
С этой же версией мы сталкиваемся и в русских источниках. О закрытии ганзейского двора сообщают все важнейшие русские летописи. Известие об этом событии читается в них в двух редакциях. Краткая редакция раньше всего встречается в своде 1495 г.: «Послалъ князь великии в Новъгород в Великии диака Василия Жоука да Данила Мамырева, и велѣл поимати в Новѣгородѣ гостей немецких да и товаръ их переписати и запечатати»[932]. В своде 1495 г. фиксируется факт ареста ганзейских купцов без объяснения побудительных мотивов решения великого князя. В следующем своде, 1497 г., в текст рассматриваемого известия внесено добавление: к словам «велел поимати… гостей немецких» добавлено «колыванцев»[933]. Это добавление несколько искажает факты (в Новгороде были арестованы не только ревельские купцы) и вместе с тем вносит как бы некоторое пояснение к поступку великого князя, подчеркивая, что его раздражение направлялось в тот момент в первую очередь против Ревеля.
С раздражением великого князя против Ревеля связывает закрытие немецкого двора и пространная редакция летописного известия, которая читается в Софийской первой летописи по списку Царского (свод 1508 г.), Софийской второй и Львовской летописях (свод 1518 г.), Уваровской летописи (свод 1518 г.), Воскресенской и Никоновской летописях[934]. Текст пространной редакции известия об аресте ганзейских купцов гласит: «Послалъ князь великий въ Новгородъ к намѣстникомъ дьяка Василья Жюка да Данила Мамырева, и велѣлъ поимати въ Новѣгородѣ гостей нѣмецкыхъ, колыванцовъ, да и товаръ ихъ, переписавъ, привезти на Москву, за ихъ неисправление, про то, что они на Колывани великого князя гостемъ новгородцемъ многиа обиды чиниша и поругание самоволнѣ, а иныхъ людей великого князя живыхъ в котлѣхъ вариша, безъ обсылкы великого князя и безъ обыску; тако же и посломъ великого князя отъ нихъ руганье бысть, которые послы ходили въ Римъ, и въ Фрязскую землю, и въ Немецкую, да и старымъ гостемъ великого князя новгородцемъ отъ нихъ много неисправление бысть и обида, и розбои на морѣ: и за то князь великии Иванъ Васильевичъ опалу свою на них положилъ, и гостей ихъ велелъ въ тюрьмы посажати, и товаръ ихъ спровадит, и к Москвѣ, и дворы ихъ гостиные в Новъгороде старый, и божницу велѣлъ отняти»[935].
Иную по сравнению с немецкими и русскими источниками трактовку причин, обусловивших закрытие ганзейского двора в Новгороде, дают некоторые шведские хроники. Олай Петри (умер в 1552 г.), излагая датско-шведско-русские отношения конца XV в., пишет, что датский король Иоанн «начал торговать с московитом и заключил с ним союз против шведов и любекцев, и повел дело так, что многие любекские купцы были взяты в Новгороде за горло и подвергнуты плохому обращению»[936]. Сообщая о репрессиях против любекских купцов в Новгороде, Олай Петри ничего не пишет о таком важнейшем факте, как закрытие немецкого двора в Новгороде в 1494 г. Далее, указывая, что репрессиям в Новгороде были подвергнуты любекские купцы, он допускает ошибку: закрытие немецкого двора и связанные с ним репрессии коснулись не только любекских купцов, но и вообще всех ганзейских купцов, находившихся в Новгороде. Все это дает основание думать, что в руках Олая Петри не было документальных источников конца XV в. и что писал он, быть может, пользуясь сведениями своих современников, сохранивших лишь смутные воспоминания о событиях конца XV в. Изложенные соображения заставляют скептически отнестись к известию Олая Петри о связи между заключением русско-датского договора и репрессиями против ганзейских купцов в Новгороде. Указание на эту связь есть еще в одном шведском источнике — сочинении шведского историка начала XVII в. Мессениуса. Он пишет, что условия русско-датского договора 1493 г. предусматривали, в частности, переход к России значительной части Финляндии и прекращение торговли ганзейцев в России[937]. Однако ни в тексте русско-датского договора 1493 г.,[938] ни в одном из современных событиям источников нет сведений об обязательстве Ивана III датскому королю ликвидировать торговлю ганзейцев и закрыть немецкий двор в Новгороде. Можно предполагать поэтому, что Мессениус лишь переработал версию Олая Петри. Поводом для возникновения версии Олая Петри — Мессениуса могло послужить то обстоятельство, что Ганза была союзником Швеции и давним врагом Дании. Поэтому русско-датскому договору, направленному против Швеции, легко можно было приписать антиганзейскую направленность.
Рассмотренные известия источников позволяют, как нам кажется, сделать единственно возможное заключение о мотивах, побудивших Ивана III закрыть ганзейский двор в Новгороде: почва для такого решения великого князя была подготовлена недовольством правительства положением русских в ливонских городах, но само решение последовало в ответ на казнь русских в Ревеле. Таким образом, рассматривать закрытие ганзейского двора в Новгороде как заранее продуманную и запланированную русским правительством акцию, имевшую целью прекращение торговли ганзейцев в Новгороде, у нас нет оснований. Но если это так, тогда, быть может, прав А. И. Никитский, полагавший, что закрытие ганзейского двора в Новгороде представляло собой лишь один из обычных в истории русско-ганзейских отношений эпизодов, когда ганзейские купцы в Новгороде арестовывались в ответ па насилия, чиненные русским купцам па чужбине. Для выяснения этого вопроса необходимо сделать экскурс в область русско-ганзейских и русско-ливонских правовых отношений, касающихся вопросов юрисдикции.
Еще в первый период новгородско-немецкой торговли устанавливается правило, что тяжба, возникшая у купца на чужбине, должна разрешаться там, где она возникла — «где ся тяжя родить, ту ю кончати»[939]. Немцы в Новгороде по тяжбам, возникавшим у них с новгородцами, судились судом тысяцкого при церкви св. Ивана на Опоках, по тяжбам и конфликтам между немцами — властями немецкого двора, согласно правилам скры. Новгородцы в немецких городах, по-видимому, в случае любых конфликтов — и с немцами, и между собою — судились местными властями в соответствии с действовавшим в каждом городе правом (никаких сведений о судебных функциях русских купеческих организаций за границей вплоть до середины XVI в. нет[940]). В начале XV в. Новгород предпринял попытку оградить в какой-то мере своих подданных, судимых в ливонских городах, от произвола местных властей: во время новгородско-ливонских переговоров 1416 г. магистр Зигфрид Ландер фон Шпангейм по настоянию новгородских послов дал обязательство, что ливонские власти на суд над новгородцами, виновными в тяжелых проступках, будут вызывать из Новгорода их друзей. Однако это обязательство носило, видимо, временный характер: в источниках оно больше не упоминается.
После присоединения Новгорода к Великому княжеству Московскому и ликвидации органов власти Новгородской вечевой республики судебные функции по отношению к ганзейским купцам перешли в руки великокняжеских наместников в Новгороде. В русско-ганзейском договоре 1487 г. статьи о судебной юрисдикции обеих сторон сформулированы так: «И великого государя наместникам в Великом Новгороде, в отчине великого князя, в Великом Новгороде, исправу давать немецким детям, по всем обидным делам по старым крестным целованиям, по этому крестному целованию, по старым грамотам и но этой грамоте, безо всякой хитрости. Также немцам из 73 городов исправу дать великого князя отчине, Великому Новгороду, и купцам в Великом Новгороде и купеческим детям по всем обидным делам по старым крестным целованиям и по этому крестному целованию, по старым грамотам и по этой грамоте безо всякой хитрости; и во всех делах истцу знать истца по крестному целованию… А немцам не причинять новгородскому купцу никаких насилий, ни в клеть сажать, ни в погреб, ни заключать в оковы, без неправы по крестному целованию. Также наместникам великого князя в Новгороде немецкого купца ни заключать в оковы, ни мучить без неправы, с обеих сторон, безо всякой хитрости, по крестному целованию»