[1015]. Торговлю с русскими вели и ревельские купцы, хотя на Ревель (в силу его географического положения) был возложен надзор за соблюдением запрета: Эрик Турссон в письме к рату Ревеля от 4 апреля 1503 г., протестуя против репрессий ливонских властей в отношении шведских подданных, торговавших с русскими, указывал, что из Ревеля в 1502 г. было отправлено на Неву для русских более 2000 ластов соли[1016]. О запрещенной торговле с русскими сообщает и ревельская хроника: в сохранившихся фрагментах хроники за 1501–1503 гг. излагается дело ревельца Ганса Мекинга, доставлявшего русским не только сукна, мед, соль, но товары, которые могли быть использованы для военных нужд — медь, серу, железную проволоку, селитру и т. д.; когда Мекингу предъявили обвинение в незаконной торговле, он заявил в свое оправдание, что в Ревеле на открытом рейде находится судно из Пруссии с 500 штуками красной кожи, предназначенной для русских, а в Выборге товаров, привезенных из Данцига и Любека, больше, чем их бывает в Нарве в мирное время[1017]. Все эти данные свидетельствуют о том, что экономические интересы прибалтийских городов, жизненно заинтересованных в торговле с Россией, брали верх над военно-политическими соображениями. Несмотря на условия военного времени, запрещенная торговля с Россией продолжалась.
Осенью 1502 г., когда для Литвы и Ливонии окончательно обозначилась вся бесперспективность продолжения войны против Русского государства, ганзейские города стали обсуждать вопрос о возможности восстановления в связи с предстоящим русско-ливонским перемирием нормальных торговых сношений с Россией. В письме к магистру Любек просил его, чтобы в случае, если дело дойдет до соглашения с русскими, иметь в виду интересы купечества и вопрос о задержанных в Новгороде купцах и конфискованных товарах. Одновременно Любек обратился с просьбой к Ревелю принять все меры к тому, чтобы ганзейцы остались бы в России при старых обычаях, свободах и привилегиях[1018]. Условием урегулирования отношений с русскими Ганза и на этот раз ставила сохранение привилегий ганзейского купечества. Однако ландтаг в Вольмаре, созванный в январе 1503 г. для рассмотрения условий мира с русскими, не желая, очевидно, осложнять предстоящие мирные переговоры вопросом о ганзейских привилегиях, ограничился лишь самым общим наказом послам магистра позаботиться о новгородской конторе, задержанных купцах и конфискованных товарах[1019]. В инструкцию послам магистра к великому князю Московскому был включен также лишь лаконично сформулированный пункт о необходимости освобождения задержанных в Новгороде купцов[1020].
Во время мирных переговоров между Ливонией и Русским государством, происходивших в Москве в марте-апреле 1503 г., представители великого князя на требование выдачи задержанных ревельских купцов отвечали, что последние задерживаются из-за насилий, которые творили над русскими в Ревеле, и если будет «дана управа» (имеется, очевидно, в виду компенсация пострадавшим и наказание виновных), то они будут освобождены; что касается конфискованных у ганзейцев товаров, то эти товары возврату не подлежат, так как после срыва переговоров в Нарве в 1498 г. они были распределены между русскими «жалобщиками» в виде компенсации за ущерб, причиненный им в ливонских городах. Русские представители требовали немедленной выдачи псковских купцов, задержанных в Дерпте. Под нажимом литовских послов, грозивших, что если ливонские послы не согласятся на выдачу русских купцов и сорвут переговоры, то литовцы обратятся с жалобой к папе, ливонские послы должны были согласиться с требованием русских: в грамоты о 6-летнем перемирии с Новгородом и Псковом были включены статьи об освобождении псковских и новгородских купцов, задержанных в Ливонии[1021]. Урегулирование же русско-ганзейского конфликта в целом было отложено до новых переговоров между Россией и Ганзой, в связи с чем ливонские послы получили от имени Ивана III охранную грамоту для ганзейского посольства[1022]. Таким образом, заключение перемирия с Ливонским орденом не привело к восстановлению русско-ганзейской торговли.
Это обстоятельство больно ударило по интересам ливонских городов, и после заключения русско-ливонского перемирия вопрос о восстановлении торговли с Россией становится центральным в политике городов. На ландтаге в Вольмаре, созванном в конце мая 1503 г., представители городов просили магистра постараться, чтобы торговля продолжалась «по старине», иначе заключенный мир для городов будет тяжелым; решено было, что вместе с послами магистра, которые должны были ехать в Новгород для утверждения перемирия, Дерпт и Ревель пошлют для урегулирования вопросов торговли своего представителя — молодого человека[1023]. Но посольство не привело к желательным для городов результатам. В ответной грамоте новгородских наместников, князей Д. В. Щени и В. В. Шуйского, указывалось, что торговля не может быть восстановлена, так как «правды в немець нет и они лжут»: согласно перемирию новгородские и псковские купцы, задержанные в Ливонии, должны были быть отпущены с товарами, а их отпустили «сухими головами, а товар их и грабеж им не отдали, ни управды ни в чем не учинили»; если ливонские власти и 73 города послам и купцам товар отдадут, церкви и русские концы «очистят» и пришлют бить челом о перемирии, то «мы тогда, посмотря по их исправленью и по их челобитью, да по государей наших царей русских веленью учиним о торгу, как будет пригоже»[1024].
Получив такой ответ от новгородских наместников, ливонские города пытались договориться с Псковом при посредничестве дерптского епископа: осенью 1503 г. епископ посылал посольство в Псков, которое должно было вести переговоры и по вопросам торговли. Однако посольство дерптского епископа не дало для городов никаких результатов[1025].
Съезд ливонских городов в Вольмаре в феврале 1504 г., специально занимавшийся рассмотрением вопроса о русско-ганзейских отношениях, вынес решение отправить в Новгород к наместникам великого князя новое посольство[1026]. В инструкции послам Дерпта (Герту Буку) и Ревеля (Юргену Баде) предписывалось выразить наместникам Новгорода удивление, почему, несмотря на заключение перемирия, торговля запрещена, и просить великого князя, чтобы во время перемирия торговля велась бы в Дерпте и Нарве; что касается конфликта между великим князем и 73 городами, то инструкция предписывала послам не говорить о нем, а получить охранную грамоту для большого посольства (merckliker badescop), которое будет вести соответствующие переговоры[1027]. Каков был ответ русских властей посольству Ревеля и Дерпта 1504 г., неизвестно, но Ревель в письме Любеку квалифицировал его как «оскорбительный»[1028]. В 1505 г. ливонские города предприняли еще один шаг для того, чтобы добиться восстановления торговли с Россией, на этот раз с помощью магистра: по просьбе Ревеля и Дерпта ливонский магистр летом 1505 г. послал посла к новгородским наместникам с письмом, в котором просил их оказать содействие в восстановлении торговли в Дерпте и Нарве[1029].
Ответ русских властей посольству ливонского магистра 1505 г. известен по изложению его в письме магистра Ревелю от 27 июля 1505 г. и в письме папского комиссара в Ливонии Эбергарда Сцелле Любеку от 30 июня 1505 г. Эбергард Сцелле, характеризуя взаимоотношения между Ливонией и Россией, отмечает, что на все старания восстановить «по старине» торговлю между Ливонией и ганзейским купечеством, с одной стороны, и Россией — с другой, русские дали «оскорбительный и невыносимый» ответ: когда магистр, ливонские прелаты и 73 ганзейских города пошлют послов и согласятся оплатить весь причиненный ущерб, освободить пленных, дома и церкви греческой веры «очистить» и отстроить, попросят о пожаловании и будут бить челом, тогда русские подумают, хорошо ли торговлю продолжать «по старине»[1030]. Плеттенберг в письме Ревелю сообщал, что его посольство, посланное в Новгород, должно было ожидать там ответа от великого князя, и этот ответ гласил следующее: после того как будут оплачены все товары (очевидно, захваченные у русских), и «дана управа по всем обидным делам», и Ливония откажется от союза с польским королем, следует послать послов в отчину великого князя Московского в Великий Новгород бить челом, чтобы тортовая была бы разрешена. Магистр, как и папский комиссар, расценил ответ русского правительства как проявление высокомерия со стороны русских[1031].
Анализ документов, связанных с посольствами ливонских городов и магистра в Россию в 1503–1505 гг., позволяет четко уяснить позиции сторон. Ливонские города, жизненно заинтересованные в торговле с Россией, стремились добиться частичного восстановления торговли — в Дерпте и Нарве, откладывая урегулирование русско-ганзейского конфликта до посылки «большого» ганзейского посольства. Но так как срок посольства не был определен и с организацией его ганзейские города, по-видимому, не спешили (во всяком случае охранная грамота, данная Иваном III для ганзейского посольства 2 апреля 1503 г., реализована не была), то позицию ливонских городов можно охарактеризовать как стремление возобновить торговые отношения с Россией, пусть с локальным ограниче