[1114]. В статье о кораблекрушении ничего не говорится: в ней предусматривается лишь право немцев в случае надобности рубить строевой лес по берегам Невы; но потребность в строевом лесе могла быть вызвана как простым повреждением судна, так и его кораблекрушением, и немцы в этом случае не только не теряли своего имущества, но могли безвозмездно доставать на чужих берегах необходимый им строительный материал. Показательно, что в спорах, которые возникали между немцами и русскими по вопросу о судьбе имущества потерпевших кораблекрушение немцев, речь шла обычно не о присвоении русскими этого имущества, а о размерах вознаграждения за спасательные работы. Так, незадолго перед закрытием немецкого двора в Новгороде ганзейцы жаловались, что русские с товаров немцев, потерпевших кораблекрушение, хотят брать «третий пфеннинг» (33 % стоимости товаров) и что это против «старины», согласно которой за спасение товаров следует давать «справедливую плату»[1115].
Все приведенные данные свидетельствуют в пользу предположения об отсутствии берегового права в Новгородской земле. Прав, нам кажется, И. Э. Клейненберг, который, отрицая наличие берегового права в Новгороде, объяснение этому явлению усматривает в географическом положении Новгородской земли и особенностях ее экономики: заинтересованные в торговле правящие круги Новгорода, владевшие лишь небольшим участком побережья Финского залива, «предпочитали выгоду от упорядоченных торговых отношений случайной наживе при захвате потерпевших крушение кораблей»[1116].
С XV в. в связи с общим экономическим подъемом русских земель возрастает заграничная торговля новгородцев и они чаще совершают поездки на заморские рынки. Во время этих поездок им приходилось сталкиваться с тяжелым для мореплавателей береговым правом. О степени распространения его, например в соседней Ливонии, можно судить по жалобам ливонских городов, утверждавших, что ливонские купцы в России при спасении своего имущества не так облагаются и не терпят такого убытка, как в этой стране, где выброшенные на берег товары присваиваются дворянами — haveluden (имеются в виду, очевидно, владельцы прибрежных земель)[1117]. Наличие берегового права в странах Балтийского моря, по которому все чаще плавали новгородские бусы и ладьи, делало именно русскую сторону заинтересованной в освобождении от берегового права. Поэтому мы считаем, что рассматриваемая статья была внесена в договор 1514 г. по настоянию в первую очередь русской стороны.
Подчеркивая особую заинтересованность русской стороны в рассматриваемой статье, мы отнюдь не собираемся утверждать, что она была безразлична для ганзейцев. Случаи требования большой доли (⅓) спасенных товаров, а иногда и прямого грабежа выброшенных на новгородский берег ганзейских кораблей[1118] побуждали ганзейцев стремиться к юридическому оформлению освобождения от берегового права и к установлению твердого вознаграждения за спасательные работы. Это и было достигнуто по договору 1514 г.
Каков был источник интересующей нас статьи — видоизмененные ли нормы обычного новгородского права, не знавшего до сих пор определенного размера вознаграждения, или же привилегии купцам в странах Балтийского моря, содержавшие наряду с освобождением купцов от берегового права и указание размеров вознаграждения участникам спасательных работ,[1119] — этот вопрос требует особого исследования.
Рассмотренные нами статьи договора 1514 г. охватывают, как мы видели, ряд вопросов, связанных с торговым мореплаванием. Они образуют раздел, аналогии которому нет ни в одном другом юридическом акте России вплоть до XVIII в.[1120] И это делает русско-ганзейский договор 1514 г. уникальным памятником древнерусского международного права. Появление этого раздела — результат развития русского торгового мореплавания и покровительства ему со стороны единого Русского государства.
Третья группа статей договора 1514 г. (статьи 12–19) касается вопросов юрисдикции и судопроизводства. Как мы уже отмечали, в 1509–1510 гг. русское правительство сделало решительную попытку изменить традиционную юрисдикцию, существовавшую в сфере русско-ливонских и русско-ганзейских отношений, согласно которой тяжба, возникшая у купца на чужбине, должна разрешаться там, где она возникла. В русско-ливонские договоры 1509 г. по настоянию русской стороны были внесены статьи, устанавливавшие, что купцы на чужбине подлежали суду местных властей только по искам, не превышавшим 10 руб.; по всем остальным гражданским делам, как и уголовным преступлениям, совершенным на чужбине, купцы должны были судиться смешанным судом (из представителей обеих сторон) на русско-ливонской границе. В 1510 г. русское правительство включило аналогичные статьи и в проект договора с Ганзой, который ганзейские города не приняли; ганзейские послы расценили статьи, касавшиеся юрисдикции, как лишение городов их права суда.
Требование об ограничении юрисдикции городов делами, иски по которым не превышали «10 штук серебра», вновь было выдвинуто русской стороной во время переговоров с Ганзой в 1514 г. Однако послы Дерпта и Ревеля, которые от имени Ганзы вели переговоры, добились отклонения русских требований. Сообщая об этом магистру, послы писали, что им удалось защитить «наше право» «в каждом городе судить по его праву»[1121]. Хотя послы Дерпта и Ревеля оценивали результаты переговоров как полную победу ганзейской точки зрения в вопросах суда, в действительности это было не так. Спорные статьи в договоре 1614 г. получили следующую редакцию: «А на которомъ городѣ въ семидесяти городехъ почнетца каково дѣло ноугородцу, ино туто ему и управа давати, въ какове дѣле ни буди, по исправе…» (ст. 12); «А дойдетъ ноугородецъ до казни въ семидесяти городехъ, ино его не казнити, а обослатись о томъ съ великого государя наместники Великого Новагорода. И великого государя намѣстники пришлютъ въ Ригу, и въ Юрьевъ, и въ Колывань человѣка два или три добрыхъ: и намъ передъ теми людми тому ноугородцу туто и управа учинити…» (ст. 13). Аналогичные правила относительно немцев в Новгородской земле формулируют статьи 14 и 15 (по ст. 15 суд над немцем, подлежащим «казни», должен производиться в Новгороде в присутствии двух-трех «добрых людей», присланных из Риги, Юрьева или Колывани)[1122]. Таким образом, старый порядок, при котором юрисдикция по тяжбам между новгородцами и немцами полностью принадлежала местным властям, был сохранен для гражданских дел (статьи 12 и 14). Вопрос же о нормах процесса для уголовных дел был решен компромиссно: ганзейцы настояли, что суд по ним должен совершаться по-прежнему властями той стороны, где произошло преступление, а русские добились включения в договор 1514 г. пункта о присутствии на суде представителя той стороны, к которой принадлежал купец-ответчик (статьи 13 и 15). Включение последнего пункта в какой-то степени гарантировало подсудимого от жестокостей и произвола чужого права[1123].
Последующие статьи договора 1514 г. излагают процессуальные нормы. Ст. 16 гласит: «А взыщетъ ноугородецъ на немчинѣ, а досудятъ до целованья: ино целовати отвѣтчику-немчину»; аналогичное правило сформулировано относительно ответчика-новгородца в ст. 17[1124]. Обе статьи впервые встречаются в русско-ливонских договорах 1509 г. и в русском проекте договора с Ганзой 1510 г., откуда они, вероятно, были перенесены в наш договор. Ст. 18 провозглашает общее правило о том, что «в неметцкихъ городехъ судити ноугородца, как своего немчина, а в Новегороде судити немчина, как своего ноугородца». Ст. 19 устанавливает, что тяжбы касаются только истца и ответчика («а о всякомъ дѣле знати истцу истца по своей исправе»), из-за них не должны страдать непричастные лица («порубу в том не быти на обе стороны»). Продолжение ст. 19 гласит, что к купцу-иноземцу без суда нельзя применять никаких репрессий: «ни в клѣтку, ни в погребъ… без суда не сажати, ни ковати, ни мучити»[1125]. Цель этих статей — обеспечить купцу, находящемуся на чужбине, справедливый суд и защитить его от произвола местных властей. Нормы их обычны для новгородско-ганзейских договоров, и по сравнению с нормами последних договор 1514 г. не содержит ничего нового.
Оценивая в целом статьи договора 1514 г., посвященные судопроизводству, следует отметить, что этот договор по своим процессуальным нормам выгодно отличается от более ранних русско-ганзейских договоров: нормы процесса изложены в нем более полно и систематически, разработаны детальнее, в судопроизводство по уголовным делам введен новый принцип — присутствие представителей другой стороны.
Следующие три статьи договора (статьи 20–22) формулируют нормы так называемого посольского права. Основное содержание их — гарантия послам неприкосновенности и беспрепятственного проезда. Эта гарантия является одной из древнейших норм всякого международного права, в том числе и русско-немецкого, и ее мы находим почти во всех русско-ганзейских договорах. Особенностью договора 1514 г. по сравнению с предшествовавшими является большее развитие и дифференциация норм посольского права: в них различаются разные категории послов, гарантии для которых особо оговариваются[1126].
Ст. 20 содержит гарантию «чистого пути» для послов новгородских наместников в ганзейские города и послов ганзейских городов в Новгород, которые во время действия договора должны «ѣздити… говорити о всяких делехъ о купетцкихъ о обидныхъ». Подобного рода посольства, но одной стороны — ганзейские в Новгород, — упоминаются в новгородско-ганзейских договорах 1450, 1466 и 1487 гг.