Вслед за тем, когда мирные переговоры уже начались, русское правительство получило целый ряд важных сообщений, которые заставили его пойти на дальнейшие уступки.
Прежде всего стало ясным, что разрыва польско-шведской унии не произошло и что заинтересованность Речи Посполитой в сохранении системы отношений, сложившейся в Прибалтике, нисколько не уменьшилась В ответ на угрозу войной со стороны России, если Швеция не примет предложенных условий, шведские дипломаты прямо отвечали, что в этом случае «Жигимонт король с своею польскою братьею своей отчины Свейского королевства оберегати будет» и не скрывали от русских собеседников своего убеждения, что Россия не решится на войну со Швецией и Речью Посполитой одновременно[140] и, следовательно, не может предпринять никаких действий против Швеции на территории Эстонии, так как это нарушит русско-польский договор 1591 г.[141] Заявления шведских дипломатов, сделанные ими еще в ноябре 1594 г., вскоре получили авторитетное подтверждение со стороны самой Речи Посполитой, когда 3 февраля 1595 г. П. Пивов привез в Москву ответ на русскую ноту. Рада Речи Посполитой настоятельно советовала воздержаться от войны со Швецией, так как в этом случае «королю и великому князю Жигимонту» придется «отчины своей и подданных своих королевства Шведского боронити»[142].
Одновременно выяснилась и ошибочность расчетов на серьезные перемены в международном положении Речи Посполитой. Надежды на вмешательство Габсбургов в польские дела должны были отпасть после того, как в январе 1595 г. в Москву пришла грамота от эрцгерцога Максимилиана с сообщением, что претендент на польскую корону должен «идти своею силою» против турецкого султана, поэтому он вынужден свою месть за «безчестье», нанесенное ему в Польше, «к иному времени отставити»[143]. На польско-турецкий конфликт также не было никаких видов, так как созванные в декабре 1594 г. сеймики шляхты отнеслись отрицательно к идее вступления Речи Посполитой в антитурецкий союз[144], а набеги запорожских казаков не побудили Турцию к нападению на Речь Посполитую. Султан не склонен был увеличивать число своих врагов в условиях, когда к Габсбургам присоединились и также выступили против турок Семиградье, Молдавия и Валахия. Единственной силой, которая поддерживала русскую программу изменения отношений на Балтике и ликвидацию принудительного посредничества ливонских подданных Шведского королевства при торговле между Россией и странами Западной Европы, были северогерманские ганзейские города (прежде всего Любек)[145] но их поддержка не могла существенно изменить сложившееся соотношение сил. В разгар переговоров в Тявзине русское правительство, таким образом, убедилось, в том, что оно не имеет никаких реальных возможностей принудить Швецию заключить мир на желательных для России условиях. Из создавшегося положения было два выхода: либо еще раз отложить решение спорных вопросов, заключив со Швецией очередное краткосрочное перемирие, либо добиваться прочного мира со Швецией на условиях, приемлемых для шведского правительства. На решение русского правительства в данной ситуации, думается, оказала определенное влияние инициатива шведской стороны, предложившей русским представителям заключить «вечный мир» с Россией при условии, что русско-шведская граница в Прибалтике останется неизменной (на Карельском перешейке предполагалось исправление границ в пользу России за счет передачи ей Корелы с уездом) и будет сохранен традиционный выгодный для Швеции порядок условий торговли[146]. Таким образом, в противоречии со своими планами рубежа 80–90-х годов шведские феодалы проявили готовность на неопределенно долгий срок отказаться от политики восточной экспансии. Такое решение сложилось у них под действием ряда факторов.
Несомненно, важное влияние на их позицию оказали результаты русско-шведской войны 1590–1593 гг., которые ясно показывали, что политика восточной экспансии не по силам Шведскому королевству. Положение было бы иным, если бы Швеция могла получить поддержку со стороны Речи Посполитой. Шведские политики связывали с вступлением Сигизмунда на шведский трон определенные расчеты на заключение между Швецией и Речью Посполитой военно-политического союза против России[147].
Вместо политического сближения этих двух государств произошло, однако, обострение шведско-польских противоречий по вопросу об Эстонии. Уже на сеймиках 1593 г. шляхта целого ряда воеводств постановила требовать от Сигизмунда, когда он стал шведским королем, выполнить данные на элекции «обещания» инкорпорировать шведские владения в Прибалтике[148].
На самом сейме с этим требованием также выступил целый ряд сенаторов (прежде всего примас Ст. Карнковский), которые были поддержаны собравшимися в посольской избе представителями шляхты. В их «постулаты», направленные королю, был также включен пункт об инкорпорации Эстонии. Дискуссия закончилась обещанием короля по возвращении из Швеции позаботиться о выполнении «pacta conventa»[149]. Поскольку обещание не было выполнено, с конца 1594 г. вопрос об Эстонии снова стал предметом острой дискуссии между королем и польско-литовской шляхтой[150].
Позиция, занятая польско-литовскими феодалами по вопросу об Эстонии, исключала для шведских политиков возможность обратиться к Речи Посполитой за военной или дипломатической поддержкой против России. Напротив, теперь вставал вопрос о защите шведских позиций на Балтике от притязаний партнера по унии[151], для чего было необходимо укрепить международное положение Швеции. Создавшаяся ситуация склоняла, таким образом, шведское правительство к поискам прочного мира с Россией, так как, указывалось в письме герцога Карла государственному совету, «неизвестно, как долго может продлиться дружба поляков»[152].
К этому же вынуждали шведских государственных деятелей и важные внутриполитические соображения. Вторая половина 90-х годов XVI в. была для Швеции временем острого конфликта между отдельными группировками шведского общества. Одна из группировок, во главе которой стоял король Сигизмунд, опиралась на реакционные круги шведской аристократии и находящиеся под их влиянием консервативные круги крестьянства. Она ставила своей целью восстановление в стране католической религии. Ее позиции в Швеции были довольно слабыми. Гораздо сильнее были позиции противоположной группировки, во главе которой стоял дядя короля, герцог Карл, выступавший за сохранение протестантской религии как единственного вероисповедания в Швеции. Эта группировка опиралась на поддержку подавляющей массы дворянства, горожан и свободных крестьян[153]. Слабость своих позиций в стране Сигизмунд и его сторонники в известной мере компенсировали наличием внешней поддержки со стороны Речи Посполитой, с помощью которой они могли добиться известных результатов, используя трудности международного положения Швеции. Действительно, отстранение Сигизмунда от власти означало бы если и не начало прямого конфликта, то уж во всяком случае непременный разрыв с Речью Посполитой, а при отсутствии прочного соглашения с Россией это могло поставить Шведское королевство в критическое положение.
Потребность для Швеции сохранить союз с Речью Посполитой широко использовалась Сигизмундом при обосновании необходимости предоставить шведским католикам свободу богослужения[154]. Предводители враждебной группировки были вынуждены признать вескость этих доводов, и Сигизмунду удалось добиться частичного удовлетворения своих требований: в некоторых королевских замках летом 1594 г. было разрешено католическое богослужение. Для могущественной оппозиции в такой ситуации мир с Россией становился необходимым условием для завершения борьбы с приверженцами Сигизмунда. Отсюда согласие начать мирные переговоры с русским правительством. Сигизмунд и его сторонники понимали, что мир с Россией может лишить их некоторых существенных преимуществ; их интересам в большей мере соответствовало бы обострение русско-шведских отношений[155], но выступить против заключения мира они также не решились, опасаясь, что это может окончательно подорвать их позиции в шведском обществе[156].
Благодаря всем указанным выше факторам во внешней политике Швеции наступил поворот от политики восточной экспансии к политике стабилизации отношений на Востоке. Разумеется, речь шла о таком мире с Россией, который сохранил бы за Швецией все завоеванные ею позиции на Балтике.
Неудивительно поэтому, что представленный шведами проект договора положил начало длительной дискуссии между делегациями обеих сторон. Русские представители, ссылаясь как на доводы общего порядка[157] так и на нормы, принятые в международной торговле[158], доказывали незаконность шведских предложений и необходимость предоставить всем западноевропейским купцам (но прежде всего ганзейским[159]) право свободного проезда в Нарву и Ивангород[160]