Посольство, как и предшествующие русские гонцы, не было пропущено властями Финляндии, и переговоры с герцогом Карлом по интересовавшему русское правительство вопросу не состоялись. Материалы этого посольства, однако, характеризуют сложившуюся к этому времени позицию русского правительства.
Совершенно очевидно, что русское правительство стремилось на этом этапе добиться приемлемого для себя решения балтийского вопроса путем соглашения с новым шведским правителем и тем самым получить необходимый для России выход к Балтийскому морю. Существенно при этом, что заключением русско-шведского соглашения дело никак не могло закончиться: никакой реальной властью над городами Северной Прибалтики герцог Карл в тот момент не обладал, и русские прекрасно это знали[184]. В окончательном тексте проекта русско-шведского соглашения прямо говорилось о Нарве и Нейшлоссе, «а доступати тех городов великому государю… своею ратью»[185].
Таким образом, в результате подобного соглашения могло возникнуть вооруженное вмешательство России в ход событий в Прибалтике, что, являясь нарушением условий перемирия 1591 г., привело бы к конфликту России с Речью Посполитой.
Естественно, что в этих условиях, идя на союз со Швецией, русское правительство одновременно постаралось предотвратить возможность соглашения между борющимися сторонами, что могло бы поставить вступившую в борьбу Россию в тяжелое и крайне невыгодное положение. Этой цели должно было служить посольство Михаила Татищева и Ивана Максимова, отправленное в феврале 1599 г.[186] в Речь Посполитую, чтобы «обестить» Сигизмунда III о воцарении Бориса. Как видно из переписки Сигизмунда с его шведскими советниками[187], во время переговоров послы информировали короля о планах герцога Карла перенести войну в заморские владения Швеции, а также о том, что правитель уже присвоил себе королевский титул, каковым он именуется в своих письмах к русскому правительству. Эти сообщения, последнее из которых вообще не соответствовало действительности, как видим, было явно направлены на то, чтобы вызвать еще большее обострение отношений между Сигизмундом III и его шведскими противниками и должны были замаскировать перед политиками Речи Посполитой истинную позицию русского правительства.
Одновременно русское правительство, опираясь на имевшееся в отдельных группах прибалтийского общества тяготение к России, стремилось завоевать расположение прежде всего в кругах бюргерства и таким образом создать определенную «партию», на которую в случае вооруженного конфликта можно было бы опереться.
Так, в начале 1599 г. было обращено внимание на русские торговые колонии в прибалтийских городах, в значительной мере опустевшие после Ливонской войны. В феврале 1599 г. посланный в Нарву известный гость Тимофей Выходец должен был добиваться у наместника и магистрата разрешения восстановить заброшенную церковь Николая чудотворца русской торговой колонии в Нарве и учредить там службу. Пожелания эти исходили как бы от купцов, чьи родители были похоронены около этой церкви. Эти же купцы обязывались оплатить необходимые расходы. Из сохранившихся документов, однако, видно, что средства на ремонт храма, служившего при шведах складом для пороха, и на жалованье причту (всего 100 руб.) были отпущены из царской казны[188]. Тогда же царем были сделаны вклады в русскую церковь Св. Николая в Таллине[189].
В начале 1599 г. русское правительство предприняло и другую акцию того же порядка, которую позволяет довольно подробно описать сохранившееся дело о пожаловании «московских немцев»[190].
25 января 1599 г. появился царский указ[191] «о ругодивских и юрьевских немцах, которые живут на Москве и в Нижнем Новгороде в закосненьи, и в нужде, и в тесноте, а торгов у них и промыслов никаких нет». Из этих немецких переселенцев по царскому указу восемь человек были пожалованы «гостиным имянем» и еще пять человек причислены к разряду «лучших торговых людей». Сохранившиеся жалованные грамоты этим лицам, выданные в начале февраля 1599 г.[192], позволяют установить, что именно имелось в виду. Немецкие купцы были причислены к «гостиной сотне», освобождены от уплаты каких-либо торговых пошлин, а их московские дворы от уплаты податей[193]. Наконец, им было предоставлено специальное разрешение «ездити со всякими товары в ыные государства, в ливонские и в немецкие городы — в Ругодив, в Колывань, в Юрьев Ливонский, в Ригу, во Гданеск, в Любку и в — ыные немецкие городы». Для ведения торговли им были выданы деньги из царской казны в сумме 4.900 рублей[194].
Русское правительство, разумеется, предоставило деньги и привилегии «московским немцам» отнюдь не безвозмездно. Они, со своей стороны, приняли на себя известные обязательства, о которых можно составить представление по тексту присяги, принесенной ими одновременно с получением денег[195]. Купцы обязывались «государю своему… служити и добра хотети во всем», а говоря точнее, собирать интересующую правительство информацию «и те вести сказывати во Пскове и в Ыванегороде государевым боярам» или, в случае особой важности, сообщать их прямо в Посольский приказ.
В лице облагодетельствованных Годуновым ливонских купцов, располагавших большими родственными и иными связями в прибалтийском обществе, русское правительство получило, таким образом, агентов, систематически снабжавших его разнообразной информацией. Уже в августе 1599 г. «отписки» от «ливонских немцев, московских жильцов» Керклина, Поперзака, Смита и других, развернувших весной 1599 г. торговлю в Прибалтике, составили основную массу информации, поступавшей из этого района в Посольский приказ.
Этим, однако, цели русского правительства не ограничивались. Сообщение одного из иностранных мемуаристов, писавших о пожалованиях «московским немцам», что последние должны были «восхвалять перед всеми царя»[196], указывает на другой аспект задуманной акции — пропагандистский.
Об этом же говорит и другое обстоятельство. Выехавшему летом 1599 г. в Австрию русскому послу было поручено широко распространять за границей сообщения о том, что царь «бедных ливонских немец жаловал» и «милость свою показал»[197]. Предоставление ссуд и привилегий немецким переселенцам должно было показать прибалтийскому бюргерству, что новое русское правительство хочет быть благодетелем ливонского населения. Это был наглядный пример, который должен был продемонстрировать, какое процветание ожидает в будущем Прибалтику под русской властью[198].
Не случайно правительство выплатило и «старые долги» купцам из Таллина, которые в это время прибыли в Москву со своими жалобами[199].
Надежды русского правительства, действительно, частично себя оправдали: прибалтийское бюргерство было довольно пожалованиями «московским немцам». Особенно благоприятный отклик эти меры вызвали у жителей Нарвы[200] — города, который после экономического расцвета в правление Ивана Грозного под властью шведов пришел в упадок[201].
Все эти мероприятия, осуществленные в начале 1599 г., можно, таким образом, рассматривать как действия, направленные на то, чтобы обеспечить России выход к Балтийскому морю путем соглашения с новым шведским правителем и при поддержке заинтересованных кругов ливонского бюргерства.
Однако русские дипломаты учитывали и другие возможности развития событий. Так, из упомянутого выше «наказа» русским послам в Швецию[202] видно, что русское правительство не исключало возможности добиться выхода к Балтийскому морю и иным путем. Зная о планах герцога Карла перенести войну в Финляндию, а также о том, что в сложившейся ситуации быстрый подход подкреплений из Эстонии будет вряд ли возможен, в Москве полагали, что власти Сигизмунда в Финляндии во главе с наместником Арвидом Эрикссоном Столармом, видя безнадежность положения и желая избежать расправы, будут искать выхода в переходе под власть России. В этом случае послы получили полномочия обещать Эрикссону денежную и военную помощь и принять его под русский протекторат, скрепив это соглашение письменным документом[203].
Характерно, что послам предписывалось с ведома Эрикссона сообщить герцогу Карлу, что они не могут прибыть в Стокгольм, так как их якобы задержали в Финляндии[204]. Таким образом, в Москве понимали, что задуманный план противоречит шведским интересам, но тем не менее готовы были провести его в жизнь при благоприятной ситуации.
С этим следует сопоставить и другой факт. Ездившее в Речь Посполитую русское посольство, о котором уже говорилось выше, предлагало сенаторам прислать в Москву послов для переговоров о продлении русско-польского перемирия[205]. Это предложение, думается, свидетельствует о том, что, придеживаясь курса на соглашение со Швецией, русское правительство одновременно не исключало для себя возможности, при определенных условиях договориться с Речью Посполитой.