Впрочем, период определенных колебаний в русской внешней политике оказался непродолжительным. Уже к лету 1599 г. у русского правительства сложился обширный проект перестройки всей системы международных отношений в Восточной Европе, главным объектом которого должна была стать Речь Посполитая. Государством, в сотрудничестве с которым в Москве рассчитывали эту перестройку провести, была держава Габсбургов.
«Великий проект» русской дипломатии
С началом политического кризиса на Балтике держава Габсбургов стала привлекать к себе особое внимание русской дипломатии. Русские политики, несомненно, отдавали себе отчет в том, что избранный ими на рубеже 1598–1599 гг. политический курс ведет их страну к конфликту с Речью Посполитой. Однако тяжелая война с этой крупнейшей европейской державой в союзе с одной только Швецией, военные возможности которой в XVI в. оценивались весьма низко, вряд ли могла в полной мере соответствовать их планам. России необходимо было попытаться каким-либо способом ограничить враждебную внешнеполитическую активность Речи Посполитой. Между тем в выборе средств для достижения такой цели русская дипломатия была весьма ограничена. Из всех соседей Речи Посполитой на рубеже XVI–XVII вв. лишь держава Габсбургов была таким государством, сотрудничество с которым могло принести конкретные политические результаты в этом отношении.
Как выяснили незадолго до интересующих нас событий русские дипломаты, Габсбурги не отказались от своих намерений возвести на польский трон эрцгерцога Максимилиана и по-прежнему ищут поддержку своим планам в Москве.
Находившийся в составе австрийского посольства, приехавшего в Москву в 1597 г., представитель эрцгерцога Лука Паули уже на первом приеме у главы Посольского приказа Василия Щелкалова 18 мая передал ему просьбу Максимилиана, «чтобы Государь Царское величество по прежней любви и обещанью в том Максимилияну вспомогал, как мочно, чтоб Максимилияну быти Государем на Коруне Польской и на Великом княжестве Литовском, а Максимилиян того государства всякими мерами хочет доступати»[206]. На приеме у Бориса Годунова Паули снова повторил просьбу Максимилиана, прибавив к этому, что «многие, государь, паны в Коруне Польской и Великом княжестве Литовском о том радеют», «один только стоит против Максимилияна канцлер Ян Замойский»[207].
Эти же вопросы обсуждались на второй беседе Паули с Щелкаловым 17 июня. Явные противоречия в информации Паули о сторонниках Максимилиана в Речи Посполитой побудили русского дипломата обратить па это особое внимание. «Ведь сам знаешь, — поучал Щелкалов гонца, — на государство сильно как сести? Добро б то, чтоб большие люди да и всею землею того похотели и обрали на королевство, а только землею не похотят и того государства трудно доступать». Наконец, Паули был вынужден назвать конкретные имена сторонников Максимилиана. По его словам, это были «Януш Острожской, да воевода Познанской, да Ставницкой, да Зборовские и иные паны, рыцарство многое до семи тысяч человек»[208]. За исключением Януша Острожского, все остальные перечисленные здесь лица принадлежали к группировке магнатов, выступавших сторонниками австрийской кандидатуры еще во время «бескоролевья» 1587 г.
Лука Паули просил предоставить Максимилиану денежную субсидию и прислать в Любек русских послов для заключения соглашения с его представителями. Просьба о присылке послов была сразу же резко отклонена. Вопрос о финансовой помощи Максимилиану Щелкалов обещал обсудить[209], но никаких следов дальнейшего обсуждения этого вопроса в деле нет (можно сомневаться, была ли вообще такая помощь оказана). Русское правительство, таким образом, отнеслось довольно сдержанно к планам Максимилиана.
Однако после распада польско-шведской унии отношение к австрийским предложениям изменилось, и в Москве пытались возобновить прерванные контакты с Габсбургами. Первые попытки в этом направлении были предприняты еще осенью 1598 г., когда через своего гонца Борис Годунов потребовал от литовской рады (Сигизмунд находился еще в Швеции) выдать проезжую грамоту для посла, которого он намерен направить в Австрию, чтобы сообщить императору о своем воцарении[210]. Однако литовская рада отказалась дать такое разрешение в отсутствие короля[211].
Уже зимой 1598/99 г. король также отказался обсуждать этот вопрос, пока Борис Годунов не известит его официально о своем вступлении на престол[212]. Это заявление оказалось, однако, лишь предлогом не выдавать проезжих грамот русским послам. Когда русские послы с этим извещением прибыли в Литву и во время переговоров с королем и радой в апреле 1599 г.[213] снова потребовали проезжей грамоты для русского посла в империю[214], они снова натолкнулись на отказ.
Поскольку пути через Речь Посполитую, Финляндию и Эстонию для русских дипломатов оказались закрытыми, царю Борису оставалась лишь одна возможность — отправить послов в Австрию кружным путем через Белое море. 28 июня послы выехали из Москвы в Архангельск[215].
Таким образом, препятствуя русско-австрийским контактам, польско-литовские власти сумели более чем на полгода отсрочить начало русско-австрийских переговоров. Естественно, что в течение столь долгого срока русское правительство под влиянием как общего развития международной ситуации, так и поступавшей в Москву конкретной информации о взаимоотношениях Речи Посполитой и Габсбургов должно было уточнять свои планы, но об этой стороне его деятельности мы почти ничего не знаем и при настоящем состоянии источников невозможно установить, в какой момент между октябрем 1598 г. и июнем 1599 г. появился на свет тот план, который русский посол предложил на рассмотрение австрийских дипломатов в Праге.
Весьма возможно, что первоначально, требуя проезжей грамоты в империю, русское правительство, еще не знавшее к этому моменту о разрыве шведско-польской унии, намеревалось просто отправить в Прагу гонца для сбора информации. Однако в декабре речь шла уже, бесспорно, о важной и ответственной миссии, поскольку к этому времени во главе посольства был поставлен один из ведущих русских дипломатов — Афанасий Власьев, которому вскоре по возвращении из Австрии предстояло стать во главе Посольского приказа[216]. Зимой 1599 г., по-видимому, определилась и главная цель миссии, заключавшаяся в поисках широкого политического соглашения с Габсбургами, так как в реляции снова побывавшего в этот момент в Москве Луки Паули указывается, что Власьев расспрашивал его, может ли эрцгерцог Максимилиан жениться, будучи гроссмейстером Тевтонского ордена[217]. Таким образом, вопрос об установлении брачных связей между царской семьей и домом Габсбургов, сыгравший, как увидим далее, весьма важную роль при создании русского плана, находился к этому времени по крайней мере на стадии обсуждения.
К сожалению, «наказ» посольству Власьева не сохранился, и поэтому содержание полученных им инструкций приходится восстанавливать, сопоставляя между собой предложения, переданные им императору и его советникам на первом этапе русско-австрийских переговоров. Прежде чем переходить к конкретному рассмотрению русского плана, следует выяснить, какой информацией о взаимоотношениях между Речью Посполитой и Габсбургами располагало (и могло располагать) русское правительство к моменту отъезда Власьева, так как сложившиеся под влиянием этой информации представления, разумеется, должны были отразиться на содержании русских предложений.
Взаимоотношения между державой Габсбургов и Речью Посполитой в конце 90-х годов XVI в. во многом определялись развитием событий на Балканах, где как раз в интересующее нас время решался очень важный для обоих государств вопрос о будущей судьбе Семиградья. В начале 1597 г. семиградский князь Сигизмунд Баторий отказался от своих прав на Семиградье в пользу императора. Тогда же в Семиградье было установлено австрийское управление, а сам присоединенный край был передан эрцгерцогу Максимилиану. Нарушение политического равновесия на Балканах в пользу Габсбургов и передача княжества, пограничного с Речью Посполитой, претенденту на польскую корону вызвали резкие протесты поляков, демонстративно поддерживавших права на Семиградье находившегося в Польше двоюродного брата Сигизмунда Андрея Батория. Однако весной 1598 г. король Сигизмунд запретил Андрею Баторию и его сторонникам вмешиваться во внутренние дела Семиградья, а Рудольф II в мае 1598 г. заставил своего брата торжественно отказаться от всяких притязаний на польский трон[218]. Об этом событии в Москве узнали из грамоты самого эрцгерцога, доставленной Лукой Паули поздней осенью 1598 г.[219]
Казалось бы, сообщение о таком событии, явно свидетельствовавшем о нормализации отношений между Речью Посполитой и Габсбургами, должно было охладить интерес русских политиков к идее соглашения с империей. На деле оказалось обратное — именно после приезда Паули в Москву, как уже указывалось выше, был поставлен вопрос об установлении родственных связей между царствующими домами России и Австрии[220]. Думается, что такая реакция русского правительства в значительной мере объяснялась своеобразным содержанием привезенного Л. Паули документа.
В своем послании Максимилиан, подробно излагая различные причины, побудившие его согласиться на отречение, прежде всего подчеркивал, что этот акт по существу не имеет никакого значения, так как Сигизмунд выехал в Швецию, где он и должен остаться, поэтому скоро наступит «бескоролевье» и у эрцгерцога снова откроется возможность добиваться польской короны. Одновременно, считаясь, вероятно, с тем, что эти надежды могут и не осуществиться, Максимилиан в последующей части своего послания подчеркивал, что его отречение не означает отказа от притязаний на те земли, которые должны принадлежать ему по праву как гроссмейстеру Тевтонского ордена. Осуществления своих нрав на эти земли Максимилиан намерен был добиваться в будущем и просил русское правительство оказать ему в этом всемерную поддержку. Со своей стороны, он был готов оказать помощь России, если она начнет войну против Речи Посполитой