.
Сопоставляя между собой два русских дипломатических проекта, тесно связанных с личностью эрцгерцога Максимилиана, можно попытаться восстановить лежащий в их основе политический план русского правительства. Речь шла, очевидно, о совместных действиях России и державы Габсбургов, которые должны были привести к возведению эрцгерцога на престол Речи Посполитой. Поскольку одновременно эрцгерцог должен был жениться на дочери царя и в соответствии с условиями брака поселиться в Москве, очевидно, что результатом всех этих событий должно было стать установление в Речи Посполитой не австрийского, а русского политического влияния.
Однако оставалось совершенно неясным, какие выгоды для себя могут извлечь Габсбурги из данной политической комбинации. Русские дипломаты в какой-то мере это учитывали и пытались заинтересовать Габсбургов в реализации своего плана, хотя и в очень своеобразной форме. В заключительной части поданного А. И. Власьевым проекта многозначительно указывалось, что в случае, если единственный сын царя — Федор Борисович— умрет, не оставив наследника мужского пола, то все «Великое княжество» должно перейти к дочери царя и ее супругу, эрцгерцогу Максимилиану[241]. Предполагалось что, учитывая возможные перспективы в этом отношении, Габсбурги дадут согласие на отъезд эрцгерцога и будущего польского короля в Москву.
Таким образом, к середине 1599 г. главная политическая цель, которую ставили перед собой русские политики, определилась как задача перестройки всей системы международных отношений в Восточной Европе: Речь Посполитая из главного политического противника России в этом районе должна превратиться в дружественное государство, входящее в сферу русского политического влияния. Достичь эту цель можно было при помощи внутреннего переворота в Речи Посполитой, который привел бы к замене Сигизмунда Вазы царским родственником Максимилианом. Переворот должен был быть проведен, по-видимому, польскими сторонниками эрцгерцога при финансовой и военной поддержке как русского правительства, так и австрийского дома. Наряду с этими государствами в данной акции, как видно из вышеизложенного, отводилось какое-то место и для Валахии. Наконец, учитывая приведенные выше сведения о русско-шведских контактах, можно предполагать, что в рамках будущей коалиции и Швеция герцога Карла должна была играть определенную роль. В рамках этого широкого плана русская дипломатия продолжала поиски решения балтийского вопроса в соответствии с государственными интересами своей страны.
Русская политика в Прибалтике и русско-шведские отношения во второй половине 1599 — начале 1600 г.
Летом 1599 г. будущая судьба шведской Эстонии оставалась неясной не только для ее населения, но и для ее государя — короля Сигизмунда — и его советников.
Для того чтобы Сигизмунд мог удержать в руках Эстонию, нужна была большая армия, а следовательно, большие средства. Между тем таких средств у короля не было. Используя это, польские политики убеждали короля на ближайшем сейме провозгласить инкорпорацию Эстонии. В этом случае он мог бы рассчитывать на военную и политическую помощь Речи Посполитой. Однако окончательно лишиться своих наследственных владений и попасть в полную зависимость от Речи Посполитой Сигизмунд не решался.
В окружении короля тоже не было единства. Если такой близкий к Сигизмунду человек, как Юрген Фаренсбах, настаивал на вводе польских войск в Эстонию, то управлявшие Эстонией шведские советники короля возражали против этого. Ссылаясь на растущие среди бюргерства и рыцарства Эстонии антипольские настроения, они указывали, что подобная мера в сложившейся ситуации может привести к мятежу[242].
Действительно, к середине 1599 г. в шведской Эстонки сложилась очень напряженная обстановка. Отношения между ливонскими городами и местной администрацией продолжали обостряться, а позиция бюргерства по отношению к Сигизмунду с течением времени становилась все более враждебной.
Магистрат Таллина отказался принести королю повторную присягу на верность и оказывать военную помощь в войне со Швецией. Город продолжал укрепляться. В ожидании нападения польских войск в него стало переселяться население округи[243]. Когда в начале сентября 1599 г. Юрген Фаренсбах вступил со своими войсками на территорию Эстонии, подошел к Таллину и потребовал впустить его в город[244], ситуация еще более обострилась. Ливонским городам в этой обстановке приходилось нелегко, тем более что местное дворянство, несмотря на недовольство в его среде, принесло королю повторную присягу.
В этих условиях к жителям Нарвы, открыто заявлявшим, что под русской властью «им бы было добро»[245], стало присоединяться бюргерство Таллина — главного города Северной Прибалтики. «Колыванцы» летом 1699 г. стали склоняться к тому, чтобы искать у русского царя покровительства для защиты от притязаний Речи Посполитой[246]. На протяжении 1599 г. в Россию выехало много горожан, принадлежавших к видным бюргерским семьям Таллина[247]. Между таллинским магистратом и русскими властями в конце 1599 г. — начале 1600 г. шли какие-то переговоры[248]. К осени 1599 г., следовательно, в кругах немецкого бюргерства шведской Эстонии начал серьезно дебатироваться вопрос о возможном переходе под власть России. У русского правительства должно было создаваться определенное впечатление, что планы распространения русской власти на ливонские города могут найти серьезную поддержку по крайней мере у части ливонского бюргерства.
Этим обстоятельством, а в еще большей мере расчетами на скорое установление русского преобладания в Восточной Европе, думается, следует объяснять тот факт, что к середине 1599 г. русское правительство уже не склонно было удовлетвориться приобретением двух пограничных ливонских городов, а попыталось установить свой протекторат над основной массой ливонских земель.
Летом 1599 г. в Москве появился незаконный сын шведского короля Эрика XIV принц Густав. Живший до этого в Гданьске, на содержании своего двоюродного брата, короля Сигизмунда, он в июле 1599 г., после предварительного тайного соглашения с русскими, пересек границу[249] и 16 августа 1599 г. был торжественно принят царем[250].
Какие политические расчеты связывал Борис Годунов с этой фигурой, позволяет установить разбор послания, направленного от имени Густава правителю Швеции, герцогу Карлу 8 октября 1599 г. В этом документе, составленном, несомненно, в Посольском приказе, были изложены условия нового русско-шведского соглашения о Прибалтике, которые от имени королевича Густава предлагались шведскому правителю.
В своем послании Густав сообщал «любительному дяде», что только благодаря его просьбе царь добился от Сигизмунда роспуска войск, собранных для нападения на ливонские города, «которые под Свейскою коруной»[251].
Далее Густав выражал надежду, что его дядя за такие его заслуги, «помнячи брата своего… Ирика короля смерть» «поступится» ему «тех… городов ливонских, которые к Свеиской коруне». «Надеюся, что ты, любительный дядя наш Арцыкарло, с нами любви и в дружбе договор и раздел учинишь», — заканчивал Густав свое послание. Нетрудно видеть, что в этой грамоте шведскому королю предлагалось уступить всю шведскую часть Прибалтики московскому ставленнику, вокруг которого уже собиралась в Москве обширная военная свита из выехавших прибалтийских дворян[252], готовая поддержать военной силой притязания нового претендента на ливонскую корону.
Одновременно, в октябре же 1599 г., когда после подчинения Финляндии герцогу Карлу путь в Стокгольм оказался открытым, в Швецию было направлено посольство Сукина и Дмитриева… Во время переговоров, протекавших в Стокгольме с 26 ноября по 31 декабря 1599 г., русские послы предложили герцогу Карлу заключить союз против Сигизмунда и Речи Посполитой, а также соглашение о разделе присоединенных территорий, при этом за вступление России в войну русским должна была быть передана Нарва[253].
Сопоставляя эти почти одновременные выступления, следует сделать вывод, что если шведская Прибалтика в целом должна была образовать полусамостоятельное государство королевича Густава, находящееся под русским протекторатом, то Нарва должна была непосредственно войти в состав России.
Во время переговоров должен был также так или иначе затрагиваться и вопрос о возможной территориальной компенсации за уступку Эстонии, так как, даже учитывая затруднительное положение шведского правителя, было ясно, что вряд ли он безвозмездно' откажется от столь значительных владений. С этой точки зрения заслуживает внимания предложение королевича Густава в его письме к герцогу Карлу: «…Стояти и за те городы, которые городы ливонские ныне за Литвою»[254]. Швецию, таким образом, предполагалось вознаградить за счет земель польской Прибалтики. Вместе с тем главные центры польской Прибалтики, прежде всего Рига, но планам русского правительства, должны были непосредственно войти в состав России.
Рига, пользовавшаяся в рамках средневекового орденского государства значительной автономией, частично сохранила ее и после своего подчинения Речи Посполитой в 1582 г. Польское правительство плохо мирилось с обширными правами входивших в его состав городских республик, Гданьска и Риги, стараясь уменьшить их политические и торговые привилегии. Так, в 1582 г. в Риге была введена государственная таможенная пошлина, две трети которой поступали в польскую казну. К политическим противоречиям присоединялись религиозные, так как польское правительство настойчиво стремилось насадить в протестантской Риге католическую религию. На