этой почве возник целый ряд конфликтов, в которых борьба горожан за сохранение городской автономии переплеталась с борьбой ремесленников против патрициата, державшего в своих руках городскую власть. Наиболее крупным из этих конфликтов были знаменитые «календарные беспорядки» 80-х годов XVI в. Уже в то время отдельные члены городского совета обратились к русскому царю с просьбой о помощи против поляков[255]. Когда в конце 90-х годов в Москву стали поступать сведения о новых волнениях в Риге, там вспомнили об этом обращении рижан.
Приехавший в Москву в ноябре 1599 г. «московский немчин» Андрей Керклин докладывал, что «в Риге был мятеж… полатники… побили людей язавицкие папежские веры, а иных выгнали из города вон»[256].
Более подробные сведения о событиях в Риге были получены уже в следующем, 1600 г. По сведениях гостя Тимофея Выходца; «в Риге-де учинилась с литовскими людьми и с езовиты брань великая». Иезуиты пытались в телегах с сеном провезти в город оружие. Когда это было обнаружено, горожане заперли городские ворота. Иезуиты были арестованы и сознались на пытке, что они делали подкоп «из езовитцкой из ропаты» в цитадель, чтобы провести по этому подкопу в город войска Юргена Фаренсбаха, губернатора Сигизмунда в Ливонии. Иезуиты были казнены. «А однолично, — заканчивал Выходец свою информацию, — рижским за польским не бывать»[257].
Когда начались переговоры с Ригой, при современном состоянии источников точно сказать нельзя. Первый набросок условий перехода Риги под русский протекторат, посланный, по-видимому, «московскому немчину» Андрею Витту, находившемуся в Риге, датирован ноябрем 1599 г.[258]
Напоминая о прошлых переговорах с рижанами, царь сообщал, что он также вместе с ними «скорбит» о той «тесноте и насильстве», которое чинят им литовские люди, стремящиеся обратить их в католичество. В Московском же государстве иное отношение к иноземцам: выехавшим в Россию немцам предоставлены деньги на торговлю, выданы жалованные грамоты, они освобождены от уплаты пошлин. «И теперь те все ливонские немцы, видя свои вотчины в чюжих руках, бьют челом царскому величеству, чтобы им своих вотчин доступити, а ныне перемирные лета выходят». После такого недвусмысленного намека на приближающуюся войну с Речью Посполитой следовало изложение царских предложений рижанам. Царь обещал сохранить за ними и владения и их «вольности». Имущество рижан в Риге и их земельные владения в городской округе освобождались от всяких «поборов». Местных дворян царь также обещал пожаловать и вотчинами, и поместьями, и деньгами. Наконец, рижанам предоставлялось право торговать «добровольно и беспошлинно» по всей территории России.
В случае согласия на эти предложения рижанам предлагалось послать в Москву посольство под видом «торговых людей» для заключения соглашения.
Отчет Андрея Витта о поездке в Ригу, к сожалению, не сохранился. 30 ноября в Псков для переговоров с рижанами выехали специально посланные для этого лица: царский ювелир Клаус Берген[259], из жителей Немецкой слободы, пожалованных Годуновым, и купец из Любека, также получивший у русского правительства большие торговые привилегии, Андреян Меллер[260]. Из Пскова были должны были вести переговоры с представителем рижан Генрихом Флигелем[261]. В «памяти», врученной русским представителям, были перечислены изложенные выше условия перехода Риги под русский протекторат. Эти условия они должны были сообщить Флягелю, чтобы последний «своим друзем и советником, а смотря по делу, и рижским бурмистром, и ратманом… то царское жалованье потому ж сказывал»[262].
Можно констатировать, что, согласно русскому проекту, Речь Посполитая должна была так или иначе отказаться от Прибалтики. Учитывая русские планы в целом, можно думать, что Ливония должна была стать той ценой, которую Максимилиан уплатил бы своим союзникам за их помощь при его возведении на польский трон. Ее территория была бы поделена на несколько частей, которые должны были оказаться в составе различных государственных образований. Одни районы (Нарва, Рига с округой) вошли бы непосредственно в состав России, другие (главным образом территория шведской Эстонии с Таллином, а также, по-видимому, и некоторые другие территории) — стать владением королевича Густава. Какая-то часть земель польской Прибалтики должна была войти в состав Шведского королевства. Таким образом, непосредственно к России перешла бы лишь сравнительно небольшая часть Прибалтики. Основная масса прибалтийских земель должна была образовать особое, хотя и зависимое от России, государство.
Предположительно можно определить мотивы, которые склонили русское правительство к такому варианту решения вопроса.
Во-первых, русское правительство, по-видимому, рассчитывало на то, что, действуя таким образом, оно сумеет обеспечить поддержку своим планам со стороны прибалтийского рыцарства и бюргерства городов[263].
Идей создания особого государства в Ливонии должна была встретить благоприятный отклик в этой среде, в то время как попытка непосредственного включения этих земель в состав России могла натолкнуться на сопротивление прибалтийских сословий (из-за опасения за судьбу своих прав и привилегий).
Во-вторых, и это было, пожалуй, наиболее существенно, русское правительство, видимо, рассчитывало, что, образуя из земель шведской Прибалтики особое владение во главе с принцем из шведского королевского дома, оно легче сумеет добиться от шведского правительства отказа от притязаний на эти земли и приемлемого для обеих — сторон — соглашения[264]. Стремлением сохранить политическое сотрудничество с Швецией следует объяснить и тот факт, что русские готовы были пойти на уступку Швеции в будущем части польской Прибалтики, возможно, как компенсации за отказ от Северной Эстонии. Кроме того, такая уступка хорошо согласовалась с общими планами русского правительства — желание получить эти земли должно было привязать Швецию к проектируемой Россией коалиции.
Разбор рассмотренных русских дипломатических акций ясно показывает, таким образом, что и во второй половине 1599 г. русское правительство продолжало искать решение балтийского вопроса в сотрудничестве со Швецией. О стремлении к соглашению со Швецией свидетельствуют и некоторые другие шаги русского правительства, предпринятые осенью — зимой 1599 г.
Так, русское правительство именно в это время пошло навстречу пожеланиям шведского правителя в одном немаловажном для него вопросе. Герцог Карл, вступивший в начале 1599 г. в вооруженный конфликт с Любеком, неоднократно просил наложить арест на товары купцов из Любека, которые ведут торговлю в русских городах[265]. Русское правительство, ранее отвечавшее молчанием на такие просьбы, теперь обещало прекратить торговлю с Любеком, и еще до конца русско-шведских переговоров в Стокгольме товары любекских купцов были конфискованы[266]. Эти действия русского правительства, по-видимому, сильно способствовали заключению в начале 1600 г. перемирия между Швецией и Любеком, что, несомненно, укрепило международные позиции герцога Карла. Вместе с тем очевидно, что эта мера наносила ущерб экономическим интересам России и ослабляла ее позиции на Балтике. Еще более значительным по своим последствиям в этом отношении был другой шаг, предпринятый русским правительством навстречу шведским пожеланиям, также относящийся ко времени пребывания русского посольства в Стокгольме. На сей раз дело касалось шведских интересов в Эстонии. Сразу после подчинения Финляндии герцог Карл, отъезжая в Швецию, потребовал от своих командующих как можно скорее начать переброску войск на противоположный берег Финского залива. Предполагалось, что Нарва будет занята десантом с моря, а затем в нее будут переброшены войска из Выборга через русскую территорию[267]. В конце октября из Выборга отплыл шведский десант во главе с Пером Столпе, который быстро занял город, где еще до его прибытия вспыхнуло восстание против Сигизмунда[268]. Теперь, когда первая часть плана была успешно реализована, шведские власти перешли ко второй, и 13 ноября 1599 г. наместник Выборга Аксель Риннинг обратился с письмом к воеводе Копорья, в котором просил пропустить шведские войска через новгородские пригороды в Прибалтику[269]. Разрешение скоро было получено[270]. 8 февраля отряд из 900 шведских всадников прибыл в Нарву[271], и началось завоевание Эстонии шведской армией. Тем самым русское правительство помогло шведскому регенту овладеть той территорией, которую оно совсем недавно было намерено поставить под свой политический контроль и в которой само Русское государство было жизненно заинтересовано. Следует отметить при этом, что предпринятые меры не сопровождались какими-либо уступками со стороны Швеции. Напротив, именно в это время, осенью 1599 г., шведские власти отказались пропустить через Выборг посольство королевича Густава к герцогу Карлу[272], дав понять тем самым, что шведское правительство отрицательно относится к русским планам, связанным с этой личностью.
В контексте русской балтийской политики односторонние уступки в пользу Швеции представляются, таким образом, немотивированными. Если же принять во внимание, что, решая вопрос о Прибалтике, русское правительство в тог момент рассматривало сложившиеся в этом районе отношения в рамках того большого плана перестройки международных отношений в Восточной Европе, осуществление которого начиная с лета 1599 г. стало главной задачей русской внешней политики, то действия России станут понятными. Для осуществления этой главной задачи русское правительство, несомненно, нуждалось в том, чтобы привлечь Швецию в состав антипольской коалиции. С этой точки зрения вступление шведских войск в Эстонию было даже выгодно, поскольку тем самым герцог Карл оказывался в состоянии конфликта не только с Сигизмундом, но и с Речью Посполитой, и его заинтересованность в осуществлении русского плана существенно повышалась.