Ведя к обострению польско-шведских отношений и одновременно демонстрируя искреннюю заинтересованность России в сотрудничестве со Швецией, сделанные уступки должны были облегчить русским послам в Стокгольме решение главной задачи — заключения русско-шведского союза, направленного против Сигизмунда и его сторонников в Речи Посполитой. При этом следует учитывать, что русское правительство, несомненно, возлагало серьезные надежды на то, что в обмен за оказанные услуги ему удастся добиться от шведского правительства уступки Нарвы[273], что, даже в случае неблагоприятного исхода с Максимилианом, обеспечивало России выход к Балтийскому морю. В случае же благоприятного развития событий русское правительство, по-видимому, не намерено было связывать себя условиями русско-шведского соглашения. В этом убеждает отношение русского правительства к королевичу Густаву. После захвата Эстонии шведскими феодалами этот принц, казалось, стал для русского правительства практически бесполезным. Однако он продолжал жить в столице и пользоваться вниманием двора, хотя уже весной 1600 г. русские власти имели в своем распоряжении точные данные, показывающие политическую ненадежность кандидата в ливонские правители[274]. Очевидно, что русское правительство не отказалось от своего проекта создания в Ливонии вассального королевства во главе с Густавом, несмотря на отрицательное отношение к нему шведов, и при благоприятных условиях было готово его осуществить.
Действительно, в случае удачи русского плана и установления русского политического влияния в Речи Посполитой русское правительство имело бы все возможности для пересмотра условий соглашения со Швецией в свою пользу. Тем самым судьба русских планов на Балтике оказывалась в прямой зависимости от того, удастся или нет Максимилиану утвердиться на польском троне. В этом отношении дело, казалось, обстояло наилучшим образом. Русские агенты в Прибалтике сообщали в Москву, что «король Жигимонт от королевства отставлен со всяким бесчестьем, и коруна-деи… с него снята». «А будет-деи, государь, в Полше и в Литве римъского цысаря Руделфа брат Максимилиян на королевстве»[275]. Задуманный проект был, таким образом, близок к осуществлению. Однако весной 1600 г. стало ясно, что в действительности все обстоит далеко не так.
Глава III.Международные отношения в Восточной Европе и начало польско-шведской войны
Русско-австрийские переговоры и их результаты
Как бы ни были важны те или иные изменения в отношениях между Россией и Швецией, не они определяли направление русской внешней политики. Дальнейшее направление русского внешнеполитического курса зависело прежде всего от результатов русско-австрийских переговоров.
Эти переговоры, которые вел с русской стороны думный дьяк Афанасий Власьев, а с австрийской — советники Рудольфа II, начались в Пльзне, куда император, спасаясь от морового поветрия, уехал из Праги в начале октября 1599 г.[276] Если первоначально русский посол, как и другие русские дипломаты, возлагал на них большие надежды, то очень скоро ему пришлось убедиться в сдержанном отношении австрийского двора к широким внешнеполитическим замыслам царя Бориса.
Ответ на предложения Власьева о совместном выступлении Габсбургов и России для возведения эрцгерцога Максимилиана на польский трон был дан советником императора Румпфом на встрече с русским послом, состоявшейся 16 октября.
Поблагодарив за внимание к политическим интересам Габсбургов, Румпф большую часть своего выступления посвятил характеристике внутреннего и внешнего положений австрийской державы, которая в течение целого ряда лет вела длительную и тяжелую войну с султаном. Страна разорена, казна опустела, на границе стоят огромные турецкая и татарская армии, «а Цесаревых людей немного и нужа Цесаревым людем великая, а помочи Цесарю ниотколе нет». В этих условиях император даже «ныне с Турским хотел помириться». Так как вести одновременную войну с Речью Посполитой и Турцией империя не может, то остается «ныне терпеть, хотя и досадно». Заканчивая свою речь, Румпф сказал, что, «как даст бог время, и Цесарское Величество хочет вперед над Польшею промышляти, брата своего Макеимилияна арцыкнязя безчестье и убытки мстити». Когда император найдет момент подходящим для такого выступления, он известит об этом своего русского союзника[277].
Из речи Румпфа Власьева заинтересовало, по понятным причинам, лишь сообщение о возможном примирении между Габсбургами и Турцией, и он стал добиваться от собеседников более обстоятельных сведений на этот счет. Вкратце ответив на его вопросы, императорские советники затем поинтересовались, каким путем посол поедет назад в Россию, тем самым давая понять, что с их точки зрения переговоры закончены. Для дальнейшего обсуждения поднятых послом вопросов император направляет в Москву своего посла Абрагама фон Дона[278]. На русские предложения о выступлении против Речи Посполитой последовал, таким образом, определенный отказ.
В переговорах о браке между австрийским принцем и дочерью Бориса также наметились трудности. Прежде всего император сразу же отклонил кандидатуру Максимилиана как неприемлемую и наметил в качестве возможного жениха для царской дочери 16-летнего эрцгерцога Максимилиана-Эрнста из ветви штирийских Габсбургов[279]. Ветвь австрийского дома, к которой принадлежал юный принц, была особенно тесно связана с польским двором (король Сигизмунд III был женат на эрцгерцогине Анне — родной сестре Максимилиана-Эрнста) и очень дорожила этими связями[280]. Выбор кандидата был для русских внешнеполитических планов самый неблагоприятный, и это скоро привело к столкновению интересов сторон. В то время как эрцгерцогиня Мария и ее старший сын Фердинанд в своих письмах к императору категорически настаивали на том, что решения о браке нельзя принимать, не посоветовавшись с ближайшими родственниками — королем Испании и королем Польши[281], Власьев в своих «пояснениях» не менее определенно требовал, чтобы при решении вопроса не ставились в известность какие-либо иностранные государи, в особенности король польский, так как он «причинил много зла» русскому царю[282]. Переговоры о браке тем самым зашли в тупик.
К тому времени, когда в конце октября в связи с болезнью Власьева в переговорах наступил перерыв, отрицательное отношение императора и его советников к русскому внешнеполитическому плану в целом определилось вполне отчетливо.
Следует отметить, что к различным русским предложениям отношение императора не было одинаковым. Вопрос о браке между двумя домами явно вызвал живой интерес в окружении императора: подыскивалась подходящая кандидатура[283], уточнялись детали брачного контракта и т. д. В то же время предложения о совместном выступлении обоих государств против Речи Посполитой были отвергнуты сразу же, без обсуждения отдельных деталей и возможных вариантов. Очевидно, именно эта часть русского проекта была неприемлемой для императора и его окружения.
Результаты переговоров в Пльзне, таким образом, не оправдали ожиданий, которые возлагала на них русская дипломатия.
Ошибка, допущенная Посольским приказом при разработке своих планов, объяснялась тем, что в Москве в конце 90-х годов, как, впрочем, и в предшествующий период, не делали различий между политической деятельностью императора, с одной стороны, и отдельных австрийских принцев — с другой. Заявления эмиссаров эрцгерцога Максимилиана поэтому рассматривались русскими дипломатами как выражение политического курса австрийского дома в целом и его главы — императора Рудольфа II в частности. Между тем такое представление далеко не соответствовало действительности.
Уже в конце 80 — начале 90-х годов XVI в., когда все представители австрийского дома придерживались по отношению к Речи Посполитой принципиально аналогичного политического курса, стремясь поставить эту страну под свое непосредственное влияние, посадив на польский трон одного из эрцгерцогов, между внешнеполитической деятельностью императора и эрцгерцога Максимилиана имелись серьезные различия. Рудольф II относился с известной долей скептицизма к авантюрным планам своего брата и сам действовал гораздо более осторожно. Когда же с середины 90-х годов австрийское правительство начало пересматривать свой политический курс по отношению к Речи Посполитой, дело быстро дошло до прямого конфликта между этими членами австрийского дома.
Пересматривая свою политику, император и его советники исходили из того бесспорного факта, что неоднократные попытки посадить на польский трон австрийского принца закончились полным провалом, резко усилив настроения враждебности по отношению к Габсбургам в широких слоях господствующего класса Речи Посполитой. Неэффективность прежних методов решения вопроса заставляла Габсбургов, отказавшись от нереальных попыток превратить Речь Посполитую в часть владений австрийского дома, искать других путей подчинения Речи Посполитой австрийскому влиянию.
Поиски таких путей облегчались тем, что в силу различных причин, прежде всего успехов контрреформации в Речи Посполитой, постепенно усиливались позиции влиятельных групп католических прелатов и магнатерии, которые были готовы к политическому сотрудничеству с Габсбургами, если последние откажутся от своих притязаний на трон Речи Посполитой. Устанавливая связи с этими кругами, группировавшимися вокруг короля Сигизмунда III, одного из самых ярых поборников контрреформации, можно было пытаться, воздействуя на них, направлять внешнюю политику Речи Посполитой в интересах австрийского дома.