[298]. 10 декабря Власьев выехал к Максимилиану, не закончив (по крайней мере официально) переговоров с императором[299]. 22 декабря состоялась первая встреча Власьева с эрцгерцогом[300].
Потерпев и здесь неудачу, император и его советники стремились держать переговоры в Мергентейме под своим контролем. 15 декабря император обратился с письмом к Максимилиану, в котором, информируя его о содержании переговоров и об ответе, данном русскому послу, настоятельно рекомендовал при переговорах с русскими придерживаться положений этого документа[301].
Внешне казалось, что рекомендации императора достигли цели. В своих письмах от конца декабря 1599 г. Максимилиан заверил своего брата, что он не примет никаких решений без его ведома[302]. Переговоры в Мергентейме, продолжавшиеся, судя по всему, всего несколько дней, закончились также, по-видимому, вполне приемлемо для Рудольфа II. В грамоте, адресованной царю, Максимилиан писал: «А что посольство было ко мне о великих делех, и мы о тех посольствах без думы… государя нашего и брата Римского Цесаря ответу вскоре Вашему Царскому величеству учинити не могли». Ответ на русские предложения Максимилиан обещал прислать в Москву вместе с «великими послами» императора[303]. Однако шаги, предпринятые Максимилианом позднее, в начале января 1600 г., показывают, что это было лишь маскировкой и что эрцгерцог вовсе не собирался безропотно следовать указаниям императора.
2 января 1600 г. Максимилиан направил письмо своему брату Альбрехту, наместнику испанских Нидерландов[304]. В этом письме, подробно излагая русские предложения, Максимилиан характеризовал их как неожиданную помощь ему лично и всему христианству[305] и просил эрцгерцога дать совет императору, который якобы еще не принял решения и не дал ответа русскому послу. На следующий день письмо такого же содержания было отправлено австрийскому послу в Мадриде Кевенхиллеру[306], очевидно, чтобы довести русские предложения до сведения Филиппа III. Максимилиан, таким образом, попытался заинтересовать в своих планах могущественных испанских родичей, вмешательство которых могло бы изменить в его пользу позицию императора.
Сопоставление писем Максимилиана с речью, произнесенной А. И. Власьевым в Пльзне, показывает, что русский план подвергся в Мергентейме существенным изменениям. Вместо завоевания короны Речи Посполитой в обоих письмах речь шла о том, что царь обещал Максимилиану помочь ему отвоевать Пруссию — старое владение Тевтонского ордена[307], а вопрос о браке с Ксенией был вообще обойден молчанием.
Хотя инициативу постановки вопроса о Пруссии Максимилиан приписывал русскому послу, его утверждение вызывает ряд сомнений. Русское правительство на протяжении XVI в. (если не считать краткого эпизода 1515–1520 гг.) не проявляло никакого интереса к судьбам Пруссии. Имеющиеся у нас данные о русских контактах с Максимилианом ясно показывают, что русских политиков эрцгерцог интересовал прежде всего как претендент на трон Речи Посполитой.
Между тем у самого эрцгерцога были причины для особого интереса к судьбе Пруссии.
С середины 80-х годов Максимилиан был тесно связан с Тевтонским орденом, в котором он занимал сначала высокий пост коадъютора, а с 1590 г. стал его главой — великим магистром[308]. В своих предприятиях он широко опирался на поддержку этой организации[309]. В свою очередь устремления немецких дворян — членов ордена накладывали отпечаток на внешнеполитические планы эрцгерцога, тем более что значительная часть его приближенных также принадлежала к числу тевтонских рыцарей[310]. Как глава ордена, Максимилиан должен был проводить в жизнь его внешнеполитическую программу, заключавшуюся в том, что ордену для восстановления его прежней славы и могущества должны были быть возвращены все некогда находившиеся под его властью земли в Прибалтике, прежде всего Пруссия.
Уже в донесениях 1585 г. испанского посла в Праге Гильельмо да Сан Клементе Филиппу II имеются сведения, что Максимилиан просил императора помочь ордену отнять у поляков его старые владения в Ливонии и Пруссии[311]. В 1593 г. Николай Варкоч, выполняя поручения Максимилиана, выяснял в Москве, как отнесется русское правительство к захвату Ливонии Габсбургами[312]. В 1598 г., отказываясь от притязаний на польский трон, эрцгерцог специально оговорил в акте «отречения», что он оставляет за собой право на Ливонию и Пруссию, которые должны ему принадлежать как гроссмейстеру Тевтонского ордена[313]. В том же 1598 г. он, как указывалось выше, через Луку Паули пытался заручиться поддержкой русского правительства для осуществления своих планов восстановления ордена[314].
Есть, таким образом, основание считать, что сам Максимилиан, отказавшись от предложенной ему польской короны, выдвинул на первый план Пруссию как объект совместных действий двух государств. Отсутствие русских материалов о переговорах в Мергентейме[315] не позволяет установить, были предложения Максимилиана одобрены русскими дипломатами или просто приняты к сведению.
И отказ от больших планов одновременно со стремлением найти более реальный объект для своих притязаний, и обращение за помощью к испанским родственникам показывают неуверенность эрцгерцога в собственных силах. Между тем очень скоро выяснилась тщетность его надежд на испанскую помощь. Как раз в это время, ища союзников против восставших Нидерландов, испанские Габсбурги решили пойти на сближение с польским королем[316]. Неудивительно поэтому, что в своем ответе Альбрехт советовал брату при решении поднятых вопросов следовать советам и желаниям императора. В апреле ответ подобного содержания был послан к нему из Мадрида[317]. Оставшись предоставленным самому себе, эрцгерцог не решился на сепаратное выступление и не возобновлял контактов с русским послом, который из Мергентейма выехал на зимовку в город Хеб, где и находился до начала мая 1600 г., ожидая формального окончания переговоров[318].
К этому времени, когда Власьев переехал в Хеб, положение снова изменилось, так как в дипломатическую борьбу вокруг русского плана включился с большой энергией воевода Михай.
Заняв Семиградье, этот крупный полководец и государственный деятель с огромной энергией взялся за осуществление своего главного политического плана: используя противоречие между великими державами, объединить Семиградье, Молдавию, Валахию в единое государство.
Русская внешнеполитическая программа, с которой Михая ознакомил, вероятно, Арменопул, в случае ее проведения в жизнь могла бы создать очень благоприятную обстановку для военной и дипломатической деятельности валашского воеводы… Прежде всего с выдвижением кандидатуры Максимилиана на польский трон снимался с повестки дня вопрос о правах эрцгерцога на Семиградье; Михай получал возможность, не вступая в конфликт с Габсбургами, удержать эту территорию под своей властью. Более того, оказывая помощь Максимилиану, Михай обеспечивал себе поддержку Габсбургов в борьбе за находившуюся под польским протекторатом Молдавию, которая после захвата Семиградья стала главным объектом устремлений валашского воеводы. А дальше развертывались перспективы включения в состав новой державы Волыни и Подолии[319].
Не использовать такие возможности Михай, конечно, не мог и постепенно начал убеждать императорский двор в необходимости сделать Максимилиана польским королем.
Уже в январе 1600 г. в статьях, посланных императору, прося закрыть для польских войск переходы через Карпаты и дать ему субсидии для организации похода на Молдавию, Михай писал: «Когда Молдавия будет присоединена к Семиградью и Валахии, поляки будут вынуждены… надеть на эрцгерцога Матвея или Максимилиана польскую корону»[320].
В марте 1600 г., накануне нападения Михая на Молдавию, тон заявлений валашских представителей стал еще более определенным. 6 марта при переговорах с австрийскими послами представитель Михая боярин Стойка заявил, что «господин воевода хочет… сделать эрцгерцога Максимилиана королем в Польше»[321]. Двумя днями позднее он снова старался убедить австрийцев, что «теперь» налицо «наилучший удобный случай привести эрцгерцога Максимилиана к польской короне»[322]. 13 марта валашские представители снова пытались вернуться к этому вопросу[323].
Эта дипломатическая кампания была поднята Михаем, очевидно, после какого-то соглашения с русским послом[324], так как в марте 1600 г., начиная переговоры с императором, он одновременно потребовал от Сигизмунда пропустить валашских послов в Москву