.
Весной 1600 г. положение изменилось. Сторонники Сигизмунда в Финляндии были разбиты, шведские войска вторглись в Эстонию, а, чтобы отразить их, у короля не было средств. Он был вынужден обратиться за помощью к сейму, и шляхта использовала это, чтобы снова усилить давление на короля. Когда зимой 1600 г. собрались предсеймовые сеймики, на них были приняты решения снова добиваться инкорпорации Эстонии[341].
Все это положило конец колебаниям Сигизмунда в связи с определением государственно-правового статуса его владений в Прибалтике. На сейме, созванном в феврале 1600 г. в Варшаве, король заявил о своем согласии провести инкорпорацию шведской Эстонии в состав Речи Посполитой в соответствии с условиями «pacta conventa»[342]. Этот акт, правда, практически лишал Сигизмунда последних остатков его собственных владений, но зато вовлекал в конфликт с ненавистным узурпатором Речь Посполитую, открывая для него новую возможность для продолжения борьбы за шведский трон. Действительно, с провозглашением инкорпорации частью Речи Посполитой объявлялась территория, значительная часть которой была во время работы сейма уже занята шведскими войсками, что делало конфликт между польско-литовскими феодалами и Шведским королевством неизбежным. Хотя польско-литовские сенаторы и послы испытывали известные опасения в связи с возможным конфликтом со Швецией, а многие из них совершенно правильно поняли истинные намерения своего короля, они оказались несклонны упускать представившуюся возможность для установления полного господства Речи Посполитой в Прибалтике, и в конце марта акт об инкорпорации Эстонии был торжественно обнародован[343].
Значение этого шага было, конечно, понятно политическим деятелям обеих стран. Не случайно поэтому, что после решения сейма оба государства стали готовиться к войне[344].
Для русского правительства, которое на протяжении весны 1600 г. получило в свое распоряжение весьма обильную информацию об этих приготовлениях[345], общая ситуация, думается, также была вполне ясной. Перед русской дипломатией вставала проблема, как использовать наступающий конфликт, чтобы добиться выхода к Балтийскому морю. Правда, свою политическую линию русское правительство, как показано выше, четко определило еще до наступления открытого конфликта между Речью Посполитой и Швецией, взяв во второй половине 1599 г. курс на сближение со Швецией.
На протяжении первой половины 1600 г., однако, характер русско-шведских отношений сильно изменился. Если ранее Швеция была для русского правительства лишь одним из союзников при организации переворота в Речи Посполитой, после отказа Габсбургов от соглашения продолжение прежнего политического курса означало войну против Речи Посполитой со Швецией в качестве главного партнера.
Между тем на протяжении первой половины 1600 г. становилось все более явным расхождение внешнеполитической программы нового шведского правительства с русскими интересами на Балтике.
К концу марта 1600 г. в Москву возвратились В. Сукин и П. Дмитриев и информировали свое правительство о результатах переговоров с герцогом Карлом, которые они вели в Стокгольме с 26 ноября по 21 декабря 1599 г. Сторонам не удалось заключить никакого договора о союзе против Речи Посполитой. Герцог Карл подчеркивал свое дружественное отношение к царю и обещал направить в Москву посольство для продолжения переговоров, однако сама необходимость этих новых контактов указывала на то, что у шведского правительства русские условия союза вызывают возражения. Правда, в одном весьма существенном для русского правительства вопросе герцог Карл как будто проявил готовность пойти навстречу русским требованиям: в беседе с послами шведский правитель заявил, что он готов передать русским Нарву за большой выкуп, если царь выступит со всеми своими военными силами против поляков. Однако, не говоря уже о том, что указанная цена была для России слишком высокой, русские дипломаты не могли придавать этому предложению большого значения, поскольку оно не получило никакого отражения в письменном ответе шведской стороны.
Кроме того, сделанная уступка по существу обесценивалась тем, что в качестве условия успешного результата русско-шведских переговоров шведская сторона потребовала, чтобы русская сторона ратифицировала Тявзинский договор, а это означало признание со стороны России не только существующих границ между государствами, но и зафиксированной в этом документе системы экономических отношений, которая лишала русское купечество всяких возможностей прямого контакта с купечеством западноевропейских стран[346].
Если смысл этого требования в первый момент оставался для русского правительства неясным, то последующие шаги шведского правительства должны были показать ему, о чем идет речь.
Уже в инструкциях, которые герцог Карл дал своим военачальникам накануне шведского похода в Эстонию, настоятельно указывалось на необходимость восстановить в этом районе предусмотренные Тявзинским договором условия торговли[347], которые в период происходившей «смуты» во многом, по-видимому, перестали соблюдаться.
Позицию, занятую в этот период шведским правительством по отношению к русским экономическим интересам на Балтике, весьма показательно характеризует инцидент, имевший место в конце июня 1600 г. В это время к устью р. Наровы прибыл из своего путешествия в Германию Власьев. На нанятых им в Любеке двух кораблях он привез большую партию товаров, закупленных для царской казны. Поскольку эти товары не предназначались для торговли, посланник нашел возможным выгрузить их не в Нарве, где, согласно Тявзинскому договору, должна была производиться торговля иностранными товарами, а в находившемся на противоположном берегу Наровы Ивангороде.
Действия русского посла вызвали сильное беспокойство шведских властей в Прибалтике, а затем и самого герцога Карла, опасавшихся, что русские снова попытаются с помощью ганзейского купечества превратить Ивангород в русский порт, где торговля иностранными товарами производилась бы вне контроля шведских властей. К устью Наровы была послана шведская эскадра с предписанием захватить зафрахтованные Власьевым суда из Любека на обратном пути. Одновременно шведским послам, выехавшим к этому времени в Нарву для ведения переговоров с русским правительством[348], было предписано добиваться от русского правительства, чтобы оно запретило своим послам при поездках за границу пользоваться судами из Любека. Герцог Карл предлагал в дальнейшем предоставлять в распоряжение русских дипломатов шведские суда[349].
Блокированные шведами корабли стояли «у Ивангорода до осени», затем один из них «в великом страхованье в буре ушел», а другой еще осенью 1601 г. стоял «на приколе» на р. Луге. Команда, прожившая в России 14 месяцев, выехала в Любек на других кораблях[350].
Этот инцидент показывает, что шведское правительство готово было самым решительным образом бороться за сохранение своего контроля над русской внешней торговлей.
В эти же годы и позднее в Нарве побывало много иностранных кораблей — немецких и голландских[351]. С этим шведским властям, очевидно, временно пришлось примириться. Однако с начавшимися уже, по-видимому, в это время плаваниями русских купцов «за море», в Любек и другие северогерманские города[352]они повели энергичную борьбу. Летом 1600 г. гость Тимофей Выходец, возвращавшийся из Любека, был задержан в Таллине и обвинен в нарушении Тявзинского договора. Тогда же герцог Карл заявил, что он будет останавливать всех русских купцов, которые захотят плавать «за море»[353].
В своих дальнейших поездках в Любек русский купцам приходилось объезжать шведские владения[354].
К лету 1600 г. русское правительство могло, таким образом, убедиться, что новое шведское правительство, c которым в Москве связывали определенные надежды на изменение традиционно враждебного по отношению к России шведского политического курса и приемлемое для обеих сторон решение балтийского вопроса, не только отвергло русские условия союза и намерено сохранить свои позиции в Эстонии, но и пытается в духе традиционной шведской политики использовать эти позиции для обогащения своей казны и своих подданных за счет интересов Русского государства.
Тогда же, в первые месяцы 1600 г., русская дипломатия потерпела еще одну неудачу, более частного характера. Безрезультатно закончились переговоры с Ригой. Первоначально они развивались успешно. В отписке от 23 декабря 1599 г. Меллер и Берген обнадеживали царя, извещая, что «в Риге лутчие люди шестнадцать человек ратманов и полатников желают за тебя, государя»[355]. Одновременно правительству сообщалось, что Генрих Флягель (в документе говорится безымянно «он», но из дальнейших документов выясняется, кто добивался этого) просил прислать грамоту от имени царя «большому бурмистру свояку своему Клаусу Ику», «а хочет ту грамоту отдати тайно и тотчас»[356]. Таким образом, речь шла уже об официальном обращении русского правительства к Клаусу Экку — главе рижского магистрата, а также «бургграву» — представителю польского короля в Риге.
Русские агенты одобрили предложение Флягеля и выслали в декабре проект такого обращения в Москву