[393]. 25 августа русские купцы были высланы и из Нарвы[394].
Таким образом, торговые связи между Россией и шведской Прибалтикой прервались. Одновременно на финской границе были собраны шведские войска[395]. Тогда же в Прибалтике появились слухи, что если царь не подтвердит Тявзинский мир, то «Арцыкарло хочет миритца с полеким королем и стояти с ним на государя заодин». Эти слухи, по-видимому, распространялись самими шведскими властями[396]. 25 августа, считая, видимо, почву подготовленной, герцог Карл направил царю особое послание, в котором требовал определенного ответа, будут ли присланы в Ивангород русские послы.
Однако предпринятые герцогом Карлом меры не изменили в благоприятную для него сторону позицию русского правительства: в ответ на запрещение русской торговли в Эстонии во Пскове были задержаны товары таллинских купцов[397]. Одновременно, ивангородский воевода демонстративно отказался пропустить в Москву гонца с посланием герцога[398]. Впрочем, и сам шведский правитель с самого начала был не очень уверен в эффективности предпринятых им мер. В письме от 16 августа секретарю посольства он высказал мнение, что успехи в войне против поляков заставят Россию отказаться от нейтралитета и пойти на военный союз со Швецией[399]. Из этого следовало, что герцог Карл принял решение вступить в войну с Речью Посполитой, не дожидаясь исхода русско-шведских переговоров. В сложившейся ситуации ему ничего другого и не оставалось, хотя из-за неясных отношений с Россией он был вынужден задержать в Таллине и Выборге часть армии, предназначенной для войны в Ливонии[400]. Уже после начала военных действий, 12 сентября, шведские послы в Нарве обратились с письмом к воеводе Ивангорода. Сообщая о том, что герцог начал военные действия против Речи Посполитой, они запрашивали, вступит ли Россия в войну. Никакого благоприятного ответа на это обращение также не было получено[401].
Сопоставляя выявленные факты, следует констатировать, что представителю Речи Посполитой понадобилось всего пять дней для того, чтобы добиться той цели, которой безуспешно пытались достичь на протяжении трех месяцев шведские дипломаты.
Это обстоятельство характеризует перемены во внешнеполитической ориентации России, наступившие под влиянием изменений международной обстановки к середине 1600 г.
В отличие от предшествующих лет русскому правительству теперь представлялось более предпочтительным договариваться о судьбе Прибалтики с Речью. Посполитой.
Московские переговоры
Один из мотивов, склонявших русское правительство к тому, чтобы начать переговоры именно с Речью Посполитой, несомненно, определялся тем, что весной — летом 1600 г. возникшие перед этим государством серьезные международные трудности продолжали возрастать.
Они в значительной мере усугублялись тем, что шляхта, настаивая на инкорпорации Эстонии, не представляла себе всех реальных последствий такого решения и не склонна была предоставлять королю крупных финансовых средств на ведение войны со Швецией. Так, часть коронных сеймиков запретила своим послам вотировать какие-либо налоги и предписывала ни на какую ненужную для Короны войну не соглашаться[402], одновременно советуя королю уладить дела со Швецией «советами, а не оружием»[403]. Другие в общей форме предлагали обсудить вопрос о помощи Сигизмунду против шведских мятежников, лишь небольшая группа воеводств (прежде всего Мазовия) предписывали безоговорочно оказать королю всякую помощь для его восстановления на шведском троне. Позиция Литвы была более реалистической: литовцы понимали, что Эстонию придется у шведов отвоевывать силой, но и Литва соглашалась предоставить королю значительные субсидии лишь после заключения мира с Россией[404]. В итоге сейм 1600 г. не принял никакого решения о финансировании военных действий против шведов. Правда, Сигизмунду, как уже указывалось, удалось добыть некоторые средства у Великого княжества Литовского, но для ведения большой войны их было недостаточно.
Последовавшее в мае 1600 г. нападение Михая Храброго на Молдавию и появление его армии на южных границах Речи Посполитой еще более осложнили международное положение страны и еще более обострили ситуацию с финансами, поскольку, не ожидая, пока честолюбивый воевода перенесет войну на земли Подолии, правительство Речи Посполитой сочло нужным универсалом от 27 мая объявить сбор посполитого рушения в Люблине[405]. Между тем некоторые из созванных в Короне в мае 1600 г. посеймовых сеймиков снова отказались вотировать налоги; на сеймике в Корчине целая группа шляхты выступила с оправданием действий Михая[406].
Король и Ян Замойский вынуждены были изыскивать из самых разных источников деньги для финансирования армии. Денег не хватало, и в письме от 4 июня 1600 г. Сигизмунд III предлагал Льву Сапеге заложить драгоценности, чтобы добыть денег[407]. Набранные для военных действий в «Инфлянтах» войска в мае 1600 г. были спешно переброшены на юг[408], и тем самым была обнажена северная граница, около которой постепенно концентрировалась шведская армия. Неопределенная позиция царя и Габсбургов также вызывала беспокойство в польском обществе. По стране распространялись слухи, что между противниками короля Сигизмунда уже заключен договор о разделе страны: царь должен получить Литву, Максимилиан — Краков, герцог Карл — «Инфлянты»[409].
Правительство Речи Посполитой, разумеется, руководствовалось не слухами. Имевшиеся в его распоряжении более надежные сведения о русской внешней политике в первой половине 1600 г. давали достаточно оснований для беспокойства. Так, в конце марта стало известно о попытках русских агентов склонить Ригу к отделению от Речи Посполитой[410]. С юга на протяжении первых месяцев 1600 г. поступали сообщения о подозрительных контактах между русскими и валашским воеводой[411]. Требование Михая пропустить в Москву его послов было также тревожным симптомом[412].
В таких условиях поездка польско-литовских дипломатов в Москву, чтобы не допустить вступления России в войну, становилась для правительства Речи Посполитой все более необходимой. Формальные препятствия для такой поездки отпали, когда в июле Бердовский привез из Москвы «опасную» грамоту[413]. Однако из-за задержки второго посла, каштеляна варшавского С. Варшицкого, отъезд посольства откладывался. Обеспокоенный этим, Лев Сапега писал К. Радзивиллу 28 августа: «Карл не спит, действует и старается помешать нашему посольству, чтобы московский не только о вечном [мире], но даже и о временном перемирии [с нами] не разговаривал, каковые действия, если из-за нашего позднего приезда туда дойдут, один бог лишь знает, чего мы тогда сможем добиться»[414].
Это письмо показывает, как пессимистически оценивал обстановку глава «великого посольства» Речи Посполитой.
Его беспокойство должно было еще более возрасти, когда уже по приезде в Москву послы получили письмо Сигизмунда III от 30 октября, в котором король ставил их в известность, что. герцог Карл, не довольствуясь отнятыми у законного государя землями Шведского королевства, перешел границу и захватывает «замки», принадлежащие Речи Посполитой. Одновременно король сообщал и о начале военных действий в Молдавии[415].
Таким образом, осенью 1600 г. война шла и на южной, и на северной границе Речи Посполитой, и это определенно должно было заставлять польско-литовских дипломатов проявлять уступчивость по отношению к требованиям русских.
Одновременно, однако, в Москве перед самым началом переговоров произошли события, которые должны были несколько успокоить их волнение. В начале ноября 1600 г. был арестован (о чем быстро стало известно послам) один из первых вельмож государства — боярин Федор Никитич Романов, которого обвиняли в попытке переворота, и ряд близких к нему лиц. Этот факт, несомненно, показывал, что внутриполитическая ситуация в России является острой и борьба царя Бориса со «знатными», отголоски которой доносились до Речи Посполитой еще во второй половине 90-х годов, продолжается.
Внутриполитическая напряженность, несомненно, должна была ограничивать внешнеполитическую активность русского правительства, и польско-литовские дипломаты, конечно, это учитывали.
К сожалению, проследить воздействие всех этих противоположных факторов па позицию польско-литовских дипломатов во время переговоров в настоящее время невозможно из-за отсутствия в имеющихся материалах о посольстве Льва Сапеги[416] документа, в котором бы определялись те конкретные политические задачи, которые ставило перед посольством правительство Речи Посполитой.
Официально посольство направлялось в Москву для того, чтобы начать с русским правительством переговоры «о вечном соединении и докончании» между Россией и Речью Посполитой. (О необходимости обсудить этот вопрос стороны принципиально договорились при заключении перемирного договора 1591 г., но до переговоров на протяжении 90-х годов дело так и не дошло). Поэтому послам предписывалось предложить на обсуждение русского правительства проект условий «вечного мира и союза» между Россией и Речью Посполитой и был дан текст этого проекта