[457]. Зимой — весной 1601 г. наступление шведских войск продолжалось. В январе был взят Тарту, в феврале — Валмиера, затем — Цесис. Наконец, в марте шведские войска вышли к Западной Двине и, взяв штурмом в начале апреля Кокнезе, перерезали водный путь, связывавший Ригу с ее главным рынком сбыта — белорусскими землями Великого княжества Литовского. Тем самым закладывались предпосылки для будущего подчинения и этого города, что представлялось вполне вероятным, так как Швеция обладала хорошим военным флотом. Вся остальная территория Прибалтики, не считая полусамостоятельной Курляндии и нескольких замков, к весне 1601 г. оказалась под властью шведов. Собравшиеся на сейм в Алуксне представители ливонского дворянства принесли герцогу Карлу присягу[458].
В этот момент, когда установление шведского господства в Прибалтике было близко к своему осуществлению, герцог Карл, естественно, не видел оснований идти на ослабление своих позиций в этом районе. Ратификация Тявзинского мира выдвигалась им по-прежнему как обязательное условие русско-шведского союза. Различной аргументации этого тезиса посвящена основная часть его новой инструкции. В качестве известной уступки русским требованиям можно рассматривать лишь то, что герцог велел послам сообщить русскому правительству о его согласии передать русским Нарву на условиях, сформулированных во время стокгольмских переговоров. В инструкции также указывалось, что в ходе переговоров, при ратификации мирного договора, можно отказаться от требования распространить его условия на новые земли, завоеванные герцогом в Ливонии. Одновременно в своем послании к царю герцог особо останавливался на том, что, сохранив нейтралитет в польско-шведской войне, тот утратил возможность сделать какие-либо приобретения в польской Прибалтике, которая теперь перешла под власть шведов. Вместе с тем он сообщал, что намеревается в дальнейшем напасть на Вильно, как бы намекая тем самым царю на возможность совместных русско-шведских действий в этом районе[459].
Таким образом, как правильно отметил Альмквист, в обоих документах не содержалось по существу почти ничего нового. Герцог Карл, хотя и имел сведения о заключении перемирия между Россией и Речью Посполитой, очевидно, не придал им значения и по-прежнему полагал, что обнаружившаяся (как он думал) военная слабость Речи Посполитой побудит Россию ради возможных приобретений в Литве и Белоруссии пойти на союз со Швецией и признание шведского преобладания на Балтике.
Нетрудно видеть, что инструкции герцога Карла, полученные в Москве где-то в середине мая, не давали послам никакой конструктивной основы для дальнейших переговоров, так как все содержавшиеся в них предложения были уже обсуждены и отвергнуты русской стороной. Единственное конкретное предложение, касающееся Нарвы, при условии ратификации Тявзинского договора было для русских не приемлемо, в особенности в новой ситуации, сложившейся по окончании войны Речи Посполитой с Валахией, которую русское правительство оценивало совершенно иначе, чем шведы. Переговоры поэтому ограничились лишь двумя заседаниями— 21 и 23 мая. Прения сразу приняли резкий характер. Как отметили шведские послы, русские представители заявили, что царь «теперь не подтвердит мирное соглашение, и так как ему не хотят дать каких-либо городов или селений в Лифляндии, то он возьмет их силой». 24 мая послы были приглашены на прощальную аудиенцию, где им сообщили, что не позднее августа должны быть присланы новые шведские послы с окончательным ответом по вопросу об Эстонии. На этом переговоры закончились[460].
В итоге переговоров для русского правительства, по-видимому, стала ясной невозможность соглашения со Швецией, и оно уже не ожидало никаких благоприятных результатов от будущих русско-шведских контактов.
6 августа из Москвы выехало посольство, отправленное в Речь Посполитую для ратификации перемирия[461].
Период колебаний тем самым закончился, и определился курс русской внешней политики на ближайшие годы — мир с Речью Посполитой и борьба за выход к Балтийскому морю со Швецией. При этом перед русским правительством снова должен был встать вопрос о возможности сотрудничества с державой, находившейся в состоянии войны со Швецией, — Речью Посполитой.
Поскольку инструкции русскому посольству не сохранились, нельзя ответить на вопрос, было ли дано русским послам поручение выяснить, возможно ли и на каких условиях соглашение между Россией и Речью Посполитой, направленное против Швеции. Статейный список посольства, правда, показывает, что русские послы не предпринимали никаких попыток поставить перед правительством Речи Посполитой этот вопрос, однако это, возможно, объяснялось тем, что обстановка, сложившаяся в ходе переговоров, как увидим далее, не оставляла никаких сомнений, какова будет реакция короля и польско-литовских сенаторов на возможные предложения с русской стороны.
Обратимся теперь к рассмотрению новых русско-польских переговоров. Хотя на литовский рубеж русские послы прибыли в середине сентября, переговоры состоялись значительно позднее из-за отказа послов ехать в Прибалтику, где в непосредственной близости от театра военных действий находились и король, и члены литовской рады (в частности гетманы и канцлер)[462].
Этот отказ, продиктованный соображениями престижа, в сущности устраивал также поляков и литовцев, так как появление русского посольства ясно указывало на то, что Россия желает соглашения и в ближайшем будущем с ее стороны осложнений не предвидится. С другой стороны, именно в конце сентября в Прибалтику подошла коронная армия во главе с Яном Замойским. Это давало основание надеяться, что через несколько месяцев переговоры будут протекать в гораздо более благоприятной для Речи Посполитой обстановке.
Действительно, к концу декабря, когда в военных действиях наступил перерыв и члены литовской рады съехались в Вильно для приема русских послов, обстановка в Прибалтике складывалась уже неблагоприятно для шведов. Наступление шведских войск на Ригу закончилось неудачно. Под давлением польско-литовских войск шведская армия вынуждена была отступить к Пярну. Поляки ввернули себе целый ряд ливонских крепостей; ими были взяты Валмиера, Алуксне, Вастселийна. В Валмиере к ним в плен попал внебрачный сын герцога Карла Гюлленхьельм, один главных шведских военачальников в Ливонии[463].
В этих условиях уступки, на которые пошел в Москве Сапега, стали представляться политикам Речи Посполитой чрезмерными, и во время виленских переговоров они сделали попытку пересмотреть условия договора о перемирии. Могли при этом играть известную роль и антирусские настроения короля Сигизмунда, оскорбленного тем, что у него отнят наследственный шведский королевский титул.
Поэтому после начала переговоров литовская рада заявила, что некоторые пункты текста договора, выработанного в Москве, ее не удовлетворяют. Прежде всего в «перемирной» грамоте Сигизмунд должен именоваться «королем шведским, готским, вандальским и финляндским»[464].
Признание Сигизмунда шведским королем требовалось не только по соображениям престижа, но главным образом для более успешного достижения тех целей, которые себе ставила Речь Посполитая в Прибалтике.
Наряду с «умалением» титула Сигизмунда другим важным основанием для недовольства было то, что о городах шведской Прибалтики — Таллине, Нарве и других, «бояре государя вашего договору с нами никакова не учинили». «А те городы Лифлянские, — заявляла литовская рада, — вотчина государя нашего Жигимонта короля»[465]. На одном из последующих заседаний, 2 января, литовцы разъяснили подробнее, как они себе представляют «договор» о «лифлянских» городах: «А городы в Ливонской земле Ругодив и Колывань, и иные, быти им написанным в королеву сторону»[466].
Нетрудно видеть, что включение городов шведской Прибалтики в состав владений Речи Посполитой по «перемирной» грамоте означало практически продление на очень длительный срок невыгодных для России соглашений начала 90-х годов.
Литовская рада, таким образом, выступила со старой программой притязаний на всю Прибалтику и стремилась добиться формального признания этих притязаний Россией, т. е. по существу отказа России от активной балтийской политики.
Очевидна и связь обоих выдвинутых требований. Признание Сигизмунда шведским королем влекло за собой признание прав Речи Посполитой на шведскую Эстонию, переданную ей Сигизмундом.
Поставленные на обсуждение вопросы уже дебатировались во время московских переговоров, когда послы Речи Посполитой согласились снять свои требования о продлении старых соглашений[467]. Поэтому, чтобы иметь формальную возможность снова к ним вернуться, литовская рада «дезавуировала» Льва Сапегу, заявив, что, подписав договор на предложенных условиях, он нарушил данные ему инструкции[468].
Итак, с самого начала переговоров главным их содержанием стал вопрос о судьбе шведской Прибалтики[469].
Выдвинутые требования были в резкой форме отклонены русскими послами, заявившими: «Ныне на Свейском королевстве Арцыкарлус, а не Жигимонт король, и Жигимонту королю до Свейского королевства и дела нет. И вам о свейском титуле поровших слов говорить и писать того нечего, чего за собою не имеете».
Не менее определенным был и ответ на требование «учинить договор» о городах шведской Прибалтики: «Лифлянские городы — вотчина великих государей наших царей Российских и вперед з божьей помочью тех городов великому государю нашему доступать за кем ни будут, и никому их не поступыватца»