[470]. После этого переговоры приняли очень резкий характер. Литовцы заявили: «Мы, паны рада, и вся Речь Посполитая обеих государств коруны Польские и Великого княжества Литовского волим горла свои за честь государя своего дата, а того титула Свейского и городов непоступыватца… Сказываем вам последнее: «Будет потому делать не похотите, и вам ехати назад без дела»[471]. 3 января послам было предложено явиться на прощальный прием к королю[472].
В сложившихся условиях, однако, Речь Посполитая не могла идти на разрыв с Россией. Несмотря на первые успехи, «инфлянская война» была еще далека от завершения. Достаточно сказать, что к зиме 1601–1602 гг. шведы продолжали занимать значительные территории польской Прибалтики. Положение армии, зазимовавшей в разоренной военными действиями и пораженной голодом стране, было очень тяжелым[473]. Наконец, и на южной границе положение, несмотря на военные успехи Замойского, окончательно не стабилизировалось. Осенью 1601 г. Волынь и Подолье снова подверглись набегам крымских татар. Об этом было хорошо известно и русским дипломатам, подчеркивавшим во время переговоров, что Речи Посполитой заключение перемирия «больши нашего надобнее»[474].
Угрозы литовской рады прервать переговоры были лишь дипломатическим маневром. Убедившись, что он не подействовал, паны радные решили пойти на отказ от своих первоначальных притязаний.
Уже при возобновлении переговоров 5 января литовцы сняли главное из своих требований — «учинить договор» о шведской Прибалтике и настаивали только на включении в текст «перемирной» грамоты «Свейского титула» короля Сигизмунда. Однако, когда русские снова отклонили и это требование, литовцы согласились на ратификацию договора в том виде, как он был составлен в Москве[475].
Сигизмунд «целовал крест на перемирных грамотах» 7 января, а 10 января послы уже выехали из Вильно[476]. Тем самым соглашения начала 90-х годов были похоронены окончательно. Но это не означало, что спорный вопрос о шведской Прибалтике был урегулирован. Во время переговоров литовская рада неоднократно заявляла, что, хотя города шведской Прибалтики и не значатся в составе владений короля в «перемирной» грамоте, Речь Посполитая не отказывается от своих прав на них[477]. При ратификации договора король Сигизмунд заявил, что он сохраняет за собой право «в тех перемирных 20 летах Ливонских городов… доступати не токмо за шведом, [но] хоти хто ни будет их держать»[478].
Хотя русские послы и постарались сделать вид, что они не придают этому устному заявлению никакого значения[479], можно не сомневаться, что в Москве отнеслись к нему со всей серьезностью. Это означало, что, несмотря на подписание перемирия, Речь Посполитая по-прежнему выступает с программой завоевания всей Прибалтики и не желает допустить выхода России к Балтийскому морю. Тем самым исключалась возможность соглашения между Речью Посполитой и Россией о совместных действиях против Швеции. Если, отправляя в Речь Посполитую посольство, царь Борис и его советники и рассчитывали, что им удастся договориться с польско-литовскими феодалами и Сигизмуидом, то характер виленских переговоров заставил их отказаться от всяких надежд в этом отношении. Русское правительство продолжало придерживаться антишведского политического курса, но при его проведении оно вынуждено было искать других союзников.
Глава IV.Балтийский вопрос во внешней политике восточноевропейских государств накануне и в начале польско-литовской интервенции в России
Русская внешняя политика и формирование антишведской коалиции
В сложной ситуации первой половины 1601 г., когда постепенно стало определяться, что в будущем возможном конфликте противником России будет Швеция, а виды на союз с Речью Посполитой были весьма сомнительными, внимание русских дипломатов закономерно привлекла балтийская держава, в течение длительного времени не игравшая никакой роли в русских внешнеполитических планах, старая соперница Швеции — Дания.
С начала 90-х годов XVI в. довольно оживленная дипломатическая переписка обоих государств сосредоточивалась по существу вокруг вопроса о размежевании русских и датских владений в Лапландии, а с 1598 г. дипломатические отношения между обоими государствами вообще прервались. Дания и Россия временно оказались в противоположных политических лагерях. Если Россия в 1598–1599 гг. поддерживала нового шведского правителя, герцога Карла, то Дания заняла дружественную позицию по отношению к королю Сигизмунду. Уже с начала 1598 г. между Варшавой и Копенгагеном шли оживленные дипломатические переговоры, во время которых Христиан IV предлагал предоставить датские порты в распоряжение набранного Сигизмундом флота. В следующем, 1599 г. он выполнил свои обещания, пропустив этот флот через Зундский пролив, а затем укрыв остатки разбитой эскадры в Копенгагенском порту.
Такая политика Христиана IV объяснялась наличием ряда серьезных противоречий между двумя скандинавскими державами, боровшимися за господство на Балтике (здесь следует отметить претензии датских королей на политическое верховенство над Швецией, борьбу обеих держав за Сконе и контроль над Зундским проливом, столкновение их интересов в Прибалтике и в Лапландии). Христиан IV надеялся, что в обмен за оказанную поддержку Сигизмунд пойдет на уступки в спорных вопросах после своего восстановления на шведском престоле.
После окончательной победы герцога Карла Христиан IV признал регента правителем Швеции де-факто и осенью 1600 г. согласился на проведение датско-шведского. съезда для разрешения спорных вопросов. Однако датско-шведский съезд во Флабеке в феврале 1601 г. не разрядил напряженности в отношениях между государствами: ни по одному из спорных вопросов не было достигнуто соглашения.
Одним из главных требований датской делегации во Флабеке было требование, категорически отклоненное шведами, предоставить возможность датским купцам вести свободную торговлю с Россией.
Датское правительство, проявив под давлением жалоб датских купцов интерес к этой проблематике, не могло не обратить внимания на такие факты, как принудительная высылка русских купцов из Эстонии летом 1600 г. Эти факты явно указывали на то, что в русско-шведских отношениях не все благополучно.
Тем самым перед Данией открывались новые возможности в поисках союзников против Швеции. Христиана IV они должны были тем более заинтересовать, что, по мере того как с развитием событий все более ярко очерчивались связи Сигизмунда с Габсбургами и глубокая заинтересованность лагеря католической реакции в его победе, идея соглашения с Речью Посполитой постепенно теряла свою привлекательность для датского короля-протестанта[480].
Для сложившейся в начале 1601 г. ситуации характерно, что стремление возобновить дипломатические отношения между обоими государствами проявилось в России и в Дании почти одновременно. Письмом от 5 апреля 1601 г. Христиан IV осведомил членов королевского совета Эске Брокке и Карла Брюске, что они назначаются послами в Россию[481], а 20 апреля направил в Москву гонца за «опасной» грамотой для послов[482]. Почти одновременно в апреле было принято решение о посылке русского посольства в Копенгаген[483].
В начале мая в Ивангород приехали «московские немцы» Андрей Керклин и Юстр Иванов, присланные «нанять» корабли для посольства[484], а немного позднее приехали и сами послы — Иван Ржевский и Постник Дмитриев. Из Ивангорода посольство должно было морским путем отправиться в Копенгаген.
Сохранившийся посольский наказ[485] позволяет достаточно определенно судить о том, какие задачи связывало с этим посольством русское правительство.
Подавляющая часть этого большого документа посвящена традиционному для русско-датских отношений этого времени вопросу о пограничных территориях в Лапландии 7. Но. наряду с этим послам предписывалось заявить, что царь хотел бы быть с датским королем «в приятельской любви, в крепкой дружбе и в докончанье»[486]. Тем самым делалось недвусмысленное указание, что русское правительство желало бы более тесных контактов с Копенгагеном. Этим, однако, все и ограничивалось. Никаких конкретных указаний послы не получили. Если «Хрестьянуса короля думные люди… захотят будет делати о докончанье», то переговоров не вести, а рекомендовать датскому королю прислать в Москву «больших» послов[487]. Такая сдержанность русского правительства объяснялась двумя причинами: во-первых, было неясно, как отнесутся к русской дипломатической инициативе в Копенгагене; во-вторых (и это главное), в тот момент, когда составлялся наказ, русско-шведские переговоры еще не были закончены[488], а поэтому и не было известно, понадобится ли в будущем союз с Данией, хотя позондировать на всякий случай намерения датских политиков было весьма желательно.
Послам, однако, не удалось своевременно выехать из Ивангорода. Присланный в Нарву для найма судов «московский немец» Юстр Иванов уже 11 мая сообщал в Москву, что на нарвском рейде судов нет, так как «из Колывани к Ругодиву не пропускают никакие корабли замышленьем колыванцов»