В октябре 1601 г. Москву посетил Ганс Берендс, просивший у русского правительства «опасной» грамоты для посольства немецких городов, которые «в соединенье и в укрепленье» с Любеком[529]. В марте 1603 г. в Москву прибыло посольство северогерманских городов, состоявшее из миссий Любека и Штральзунда.
Как известно, во время переговоров, продолжавшихся с начала апреля до начала июня 1603 г., северогерманские города выступили с обширной программой, включавшей в себя пункты о беспошлинной и свободной торговле по всей территории Русского государства, о создании в ряде городов (Новгород, Псков, Москва, Ивангород) особых немецких дворов с внутренним самоуправлением, не подчиняющихся местной администрации (наподобие старых ганзейских дворов, закрытых на протяжении XVI в. во всех странах Европы), о предоставлении немецким купцам права чеканки монеты на русских денежных дворах и т. д.
Не останавливаясь на ходе переговоров и их результатах, так как они не раз подробно разбирались в литературе[530], отметим лишь, в какой связи находились переговоры с общим внешнеполитическим курсом России в эти годы.
Прежде всего, предоставление широких привилегий ганзейскому купечеству на торговлю в России должно было стимулировать его борьбу против ограничений, налагавшихся на эту торговлю Тявзинским договором.
Действительно, созванный в 1605 г. шведско-любекский съезд в Кальмаре стал ареной столкновений между представителями купечества Любека, добивавшимися свободы торговли с Россией, и шведами, не желавшими эту торговлю разрешить[531].
Однако эти мотивы были (если они вообще были) для русского правительства далеко не главными.
В результате длительных переговоров русское правительство предоставило почти все просимые права и привилегии только Любеку, а не союзу немецких городов, как того добивалось посольство. Давая привилегии Любеку, Борис Годунов явно рассчитывал на его финансовую и военную помощь в выполнении своих внешнеполитических планов.
Хотя прямых указаний такого рода в документах нет, в этом убеждают некоторые детали самих переговоров[532].
Получив список городов, желающих иметь привилегии на торговлю с Россией, русское правительство потребовало сведений о том, в «подданстве» у каких владетелей находятся эти города[533]. Получив эти сведения, русское правительство отказалось предоставить привилегии каким-либо другим городам, кроме Любека. Свое решение оно мотивировало тем, что Гданьск находится под властью короля Речи Посполитой, с которым у царя нет мирного договора (а только перемирие); другие города (в частности Штральзунд) зависят от князей Померании, которые связаны с герцогом Карлом, а поэтому неясно, не будут ли они помогать герцогу, если его царское величество начнет против него войну[534].
Привилегии Любеку, таким образом, были предоставлены как одно из условий более широкого политического соглашения, направленного против Швеции.
Вскоре после окончания переговоров, в июле 1603 г.[535], с важной миссией за границу снова выехал фактический руководитель русской внешней политики А. И. Власьев. К сожалению, известен лишь маршрут этого посольства, представлявшего, судя по всему, последний крупный акт в попытке осуществления балтийской политики русского правительства. С октября 1603 г. по январь 1604 г. Власьев находился в Копенгагене, а затем выехал в Любек, откуда, перезимовав, весной 1604 г. направился в Россию. То, что А. И. Власьев посетил именно те два государства, с которыми в первой половине 1603 г. Россия вела интенсивные переговоры, явно свидетельствует о намерении русского правительства добиться заключения союза с Данией и Любеком против Швеции[536].
Деятельность русской дипломатии, искавшей в бассейне Балтийского моря союзников против Швеции, дополнилась действиями русских агентов на территории шведской Прибалтики, правда, на этот раз поле их деятельности ограничивалось одной Нарвой.
В отличие от других прибалтийских городов, которые были заинтересованы в сохранении традиционных условий торговли, интересы населения Нарвы расходились с политикой шведского правительства, направленной на концентрацию торговли с русскими в Таллине и Выборге. После наступившего в 90-х годах временного экономического оживления Нарве снова грозила перспектива упадка. Альтернативой этому положению было включение города в состав Русского государства, с которым был связан его экономический расцвет при Иване Грозном.
Не случайно поэтому во время восстания 1599 г. часть нарвских горожан выступала за то, чтобы передать город не представителям герцога Карла, а русским властям[537]. Однако сторонники русской ориентации не смогли добиться поставленной цели, очевидно, потому, что часть населения еще ожидала от нового шведского правительства изменения традиционной политики. Уже 15 октября 1599 г. городской совет обратился к герцогу Карлу с просьбой сохранить старинные привилегии города, который имеет такие же права на торговлю с Россией, как и Таллин[538]. Просьба была отклонена, и это, конечно, должно было способствовать усилению прорусской ориентации среди горожан.
В марте 1600 г. в Москву приехал представитель нарвских горожан «податник» Арман Скров. Арман сообщил, что «все немцы ругодивские меж себя укрепили по своей вере, евангелье целовали на том, что… хотят быти под твоею царскою высокою рукою». В заговоре вместе с ним участвовали бургомистр Нарвы «Ондрей Сомор» и ряд других ратманов и «палатников». «А у них у лутчих людей в Ругодиве, — заверял Арман, — то тайно о том уложено крепко»[539]. Переговоры, по-видимому, продолжались и в дальнейшем. В описи архива Посольского приказа 1614 г. упоминается и «Грамота от царя Бориса к ругодивским к бурмистром и к ратманам, писано в 7108 году»[540], представлявшая собой, вероятно, подобно царской грамоте в Ригу, проект условий перехода Нарвы под русскую власть.
Весной 1603 г. переговоры, по-видимому, снова активизировались. Шведские агенты сообщали, что в город гайно доставлена царская грамота горожанам и гарнизону Нарвы, в которой им предлагалось перейти под власть России[541]. В мае 1603 г. шведскими властями был раскрыт заговор нарвских горожан, которые хотели впустить в город русские войска. Во главе заговора стоял один из начальников шведского гарнизона, Конрад Буссов, и русский агент Ганс Англер. Захваченные заговорщики были отосланы в Швецию, и, поскольку во время следствия выяснилось, что они рассчитывали на помощь датского короля, всем датчанам было запрещено проживать в городе[542].
Таким образом, на протяжении 1601–1603 гг. русская внешняя политика была направлена на формирование антишведской коалиции на Балтике. С помощью флота своих союзников русское правительство рассчитывало добыть у шведов порт на побережье Финского залива.
Этот русский внешнеполитический курс, ослаблявший международные позиции герцога Карла и заставлявший его разбрасывать свои силы, объективно соответствовал внешнеполитическим интересам Речи Посполитой, которая никак не могла закончить затянувшуюся войну со Швецией. Тем самым открывалась новая возможность для русско-польского сближения.
Ближайшие годы России и Речи Посполитой вместо сближения принесли острый конфликт, начало которому положило вмешательство польско-литовских феодалов в русские внутренние дела. Между таким поворотом в русско-польских отношениях и развитием международных отношений в балтийском регионе имелась, однако, определенная связь. Для того, чтобы ее раскрыть, нужно ознакомиться со взглядами разных политических группировок польского общества на перспективы балтийской политики Речи Посполитой.
Борьба ориентаций в балтийской политике Речи Посполитой.Начало польско-литовской интервенции и изменения в системе международных отношений Восточной Европы
В начале XVII в. международное положение Речи Посполитой значительно улучшилось. После разгрома Михая Храброго не было никакой серьезной угрозы польским позициям на юге. На севере «инфлянская война» также к концу 1601 г. приняла благоприятный для Речи Посполитой оборот: ее армия полностью очистила от шведов территорию польской Прибалтики и вступила на земли шведской Эстонии, разгромив войска герцога Карла. Теперь, когда Речь Посполитая успешно защитила свою северную границу, встал вопрос о дальнейших целях войны со Швецией и быстро выяснилось, что у государственных деятелей нет в этом отношении единства мнений.
Поводом для дискуссии явилась дипломатическая деятельность Яна Замойского в Ливонии. Еще до окончания своей успешной военной кампании коронный канцлер после взятия Валмиеры в январе 1602 г. через попавших к нему в плен шведских военачальников дал понять шведскому правительству, что он не прочь начать переговоры о перемирии, а затем и о мире между государствами[543].
Когда герцог Карл официально попросил об открытии переговоров, Замойский ответил согласием на просьбу шведов. Высланные им на переговоры представители предложили в качестве возможных условий мира следующее: Речь Посполитая в обмен за уступку шведской Эстонии с Таллином признает герцога Карла правителем Швеции де-факто[544]