[178]. Именно контакты с польской шляхтой скорее всего могли привести к тем «мятежам», которых так опасались царь и его окружение. Хотя между двумя вариантами унии, предложенными русским правительством, был ряд серьезных различий, оба они были совершенно неприемлемы для литовских магнатов, не желавших видеть на троне такого самовластного правителя, как Иван IV, да еще и не как выборного, а как наследственного монарха. Стремясь не допустить его избрания, литовские магнаты скрыли от русского правительства решение о созыве в начале апреля 1573 г. элекционного сейма. Разыгравшаяся на нем борьба за польский трон протекала без всякого участия русских представителей[179].
Приемлемой для литовской стороны могла быть лишь та часть русских предложений, которая связывалась с выбором Габсбурга на польский трон. Весной 1573 г. сношения между литовскими магнатами и Габсбургами снова оживились[180]. Однако судьба польско-литовского трона весной 1573 г. не определялась позицией литовских магнатов. Главной решающей силой на выборах была польская шляхта, от которой зависела в конечном итоге судьба и австрийской, и русской кандидатуры. Чтобы выяснить ее ориентацию, необходимо рассмотреть, как определялись дальнейшие пути политического развития Восточной Европы в появлявшихся в период «бескоролевья» многочисленных рукописных и печатных сочинениях, авторы которых стремились повлиять именно на ориентацию польской шляхты — политической силы, находившейся в тот момент в зените своего могущества.
Польская шляхта и русская кандидатура в период первого «бескоролевья» (1572–1573 гг.)
Как показано выше, уже в первые месяцы после смерти Сигизмунда II кандидатура царя стала довольно популярной среди великопольской шляхты. О положении, сложившемся осенью 1572 г. в Великой Польше, дает представление свидетельство секретаря французского посольства Ж. Шуанена. Последний записал в своих мемуарах, что, по мнению польских политиков, выгоды, которые приносит шляхте московская кандидатура, «столь очевидны, что, кажется, от них невозможно отказаться». «И, если названного Московита, — заключал Шуанен свою запись, — будут правильно направлять в течение этого дела, можно сказать, что это будет партия, наиболее опасная для нас, так как нет человека, который не находил бы хорошим вечный мир и унию между этими двумя большими, сильными и могущественными нациями»[181].
Таким образом, осенью 1572 г. интерес великопольской шляхты к кандидатуре Ивана IV продолжал расти и в политических дискуссиях уже вошел в обиход ряд доводов, которыми сторонники царя доказывали полезность его избрания[182]. Появились и печатные памфлеты сторонников царя. Наиболее ранний из них, принадлежавший перу шляхтича Калишского воеводства Петра Мычельского, датирован 15 ноября 1572 г. Этот памфлет, введенный в научный оборот в середине XIX в.[183], использовался затем рядом исследователей для изучения взглядов «промосковской» группировки шляхты. 10 января 1573 г. датировано еще одно произведение Мычельского «Przestroga s pokazaniem niepożytków z wzjęcia pana s pośrodku siebie», в котором доказывалось преимущество кандидатуры царя перед выбором на трон кого-либо из уроженцев Речи Посполитой. Кроме Мычельского, кандидатуру царя поддерживали и другие публицисты, авторы памфлетов «Zdanie о obieraniu nowego króla» и «Sententia de eligendo novo rege ex duce Moschorum»[184].
Следует сразу же выделить один момент, общий всем указанным сочинениям. Избрание царя на польский трон принесет мир и прекращение войн на востоке, чего нельзя добиться иным образом[185]. Спорные вопросы были бы урегулированы благоприятно для Речи Посполитой, обновились бы с большой выгодой для страны ее экономические связи с Россией[186], а те силы и средства, которые оба государства тратили на борьбу между собой, могли быть обращены на достижение других важных для Речи Посполитой внешнеполитических целей.
В понимании необходимости мира для страны взгляды польских шляхетских политиков — авторов указанных памфлетов — и литовских магнатов совпадали.
Для Мычельского внешнеполитический аспект русско-польской личной унии связывался с целой программой возвращения потерянных Польшей земель на Западе. Ныне, констатировал он, «земли прусская, поморская и инфлянская» не выполняют своих обязательств перед Речью Посполитой и намереваются в благоприятный момент вообще отделиться от нее «по совету и с помощью императора», а такая польская земля, как Силезия, вообще находится под чужеземной властью. С избранием царя положение изменится. Если после этого немцы попытаются напасть на Речь Посполитую, их постигнет то, что и при Ягайле (намек на Грюнвальд). Прусские же и поморские князья должны будут подчиниться Речи Посполитой, «ленные присяги и другие повинности давать, как делали и давали при других королях»[187].
Современные польские исследователи правильно констатируют тот факт, что даже в период вступления Речи Посполитой на путь восточной экспансии и отказа от проведения активной политики на Западе, в польской политической мысли все же сохраняются представления о необходимости для национальных интересов страны активной борьбы за возвращение польских западных земель и прекращения в связи с этим военных конфликтов на востоке[188]. Думается, не случайно такие представления получили отражение в проекте, составленном жителем Великой Польши, т. е. той земли, где сама жизнь постоянно сталкивала шляхту со скрытым, но непрерывным наступлением немецких феодалов[189]. В других памфлетах на первом плане стоит иная внешнеполитическая проблема — борьба с татарскими набегами и турецкой угрозой. В сочинениях Мычельского этой теме также уделяется большое внимание.
От унии с Россией польские шляхтичи ожидали прежде всего организации надежной обороны южных границ Короны: создание для их защиты большой постоянной армии и проведения работ по укреплению подольских замков, что, как можно понять по отдельным намекам, царь должен был осуществить на собственные средства. Далее открывались перспективы изгнания турок за Дунай, восстановления польского влияния в Молдавии и подчинения татарских орд верховной власти Речи Посполитой[190].
Эти высказывания, несомненно, свидетельствуют о высокой оценке частью польской шляхты военно-политических возможностей Русского государства. Как правильно отметил С. Грушецкий, по убеждению этих публицистов выбор Габсбурга привел бы к разорению Речи Посполитой турками (как это, например, случилось с Венгрией), в то время как избрание царя открывало перспективу победы над Османской империей[191]. В своих прогнозах сторонники царя опирались на известные им факты из историй взаимоотношений России с татарскими ханствами. Так, Мычельский, ожидая от царя организации эффективной защиты Польши, ссылался на созданную в России разветвленную систему обороны страны от татар[192], а один из анонимных авторов упоминал о покорении Казани и Астрахани[193]. Таким образом, реальные успехи России в борьбе с татарской опасностью повышали в глазах шляхты престиж страны и ее монарха, давали возможности для противопоставления Габсбургам, терпевшим в борьбе с турками неудачи[194].
Успешное решение южной проблемы имело серьезное значение для шляхты. Так, Мычельский указывает, что после организации надежной обороны Подолии «подольские пустыни» превратятся в «освоенные земли», отчего у Речи Посполитой прибавилось бы людей и скарбов, а обедневшему и раздробившемуся рыцарству — «маетностей»[195]. Освоение Подолии должно было дать польским феодалам новый фонд земель, на которых смогли бы разместиться владения тех групп в составе господствующего класса, для которых на основных, давно освоенных землях в данных условиях уже не было места.
В этих рассуждениях выступает вполне отчетливо один из главных мотивов, склонявших шляхетских политиков к династической унии с Россией, — расчеты на то, что таким путем удастся остановить начинающийся процесс разорения широких слоев господствующего класса Речи Посполитой путем колонизации новых неосвоенных районов. При этом имелась в виду феодальная колонизация не только Подолии, но и земель, входивших в состав Русского государства.
В проектах унии с Россией, разработанных шляхетскими публицистами, заинтересованность в феодальной колонизации русских земель выступает столь четко, что это было отмечено даже некоторыми польскими буржуазными исследователями[196]. В советской историографии (прежде всего, в работе Л. А. Дербова) эти расчеты были выдвинуты на первый план; как главная, определяющая часть всей концепции польских шляхетских политиков раскрыта их связь с формами восточной экспансии (и соответствующих им идеологических построений) польских феодалов на земли Украины и Белоруссии в предшествующий период[197].
Наиболее четко проблема, решения которой пытался достичь господствующий класс Речи Посполитой, сформулирована в первом памфлете Мычельского. «Нам, станам рыцарским, — писал автор, — из-за нашего размножения и раздробления наших владений нужно подумать, чтобы не обратились в крестьянское состояние, что между рыцарскими людьми уже случается». Чтобы избежать такой судьбы, шляхта нуждается в новых землях, а из всех соседних государей такие земли может предоставить шляхте только русский царь. Во-первых, он вернет Речи Посполитой отобранные у Великого княжества земли