[250], их попытки оказались безрезультатными. Еще более важно, что на завершающем этапе дискуссии, когда, как заметил С. Ожельский, были важны те доводы, которые говорили в пользу Генриха Валуа или шведского короля[251], заметное место занял вопрос об оценке военно-политических возможностей кандидатов с точки зрения их способности вести войну с Россией. Шведские дипломаты приложили значительные усилия, чтобы убедить сенаторов и шляхту избрать Юхана III на польский трон и заключить военно-политический союз со Швецией. Идея такого союза, выдвинутая первоначально в речи шведских послов от 16 апреля[252], была затем облачена в более четкие формы в их обращении от 5 мая 1573 г. к шляхте[253]. Они заверяли, что Речь Посполитая и Швеция, объединив свои войска, легко изгонят Ивана IV из Ливонии, вернут назад земли, некогда «коварно» отнятые у Великого княжества московскими князьями, и вообще смогут расширить границы Литвы и Короны на Востоке за счет «враждебных земель». Эти предложения полностью одобрил и развил в большой речи один из ведущих коронных политиков краковский воевода Ян Фирлей. Восхваляя военные достоинства шведских войск, которые «в совершенстве знают, как вести войну в московском крае», оратор убеждал слушателей, что после соединения военных сил Речи Посполитой и Швеции «государство Московское несомненно рухнет»[254]. Речь Фирлея следует оценить, как принципиально новое явление в истории польской политической мысли. Весьма влиятельная группировка феодалов Короны устами одного из своих ведущих представителей не только одобрила программу военных действий против России в союзе со Швецией (что не было новостью), но и сформулировала конечную цель войны как полное поражение Русского государства.
Однако убедить господствующий класс Речи Посполитой в реальности своей внешнеполитической программы «прашведской» группировке не удалось. Решительным оппонентом Фирлея выступил один из ведущих литовских политиков староста жмудский Ян Ходкевич. Подвергнув критике и личность Юхана III, и его методы правления (по мнению Ходкевича деспотические), он недвусмысленно указал на ту основную причину, которая побуждала шведского короля добиваться польской короны: «Если поляки не возьмут его к себе королем, то Москва у него заберет все будущей зимой»[255]. Как указывает С. Ожельский, это выступление Я. Ходкевича сыграло решающую роль в провале шведской кандидатуры. Несомненно, высказывания наместника Сигизмунда II в Ливонии, признанного знатока балтийских дел, были достаточно авторитетными для собравшейся на сейм шляхты. Но немалое значение имел, вероятно, и тот факт, что развитие событий в Ливонии зимой — весной 1573 г. наглядно подтверждало правильность его прогнозов. Уже зимой 1573 г. русская армия взяла штурмом Пайде — один из главных шведских опорных пунктов в Эстонии[256]. Военный перевес России был очевидным. Это делало доводы Яна Ходкевича особенно убедительными и заставляло шляхетских политиков соглашаться с той оценкой, которую дал возможным последствиям унии со Швецией Я. Д. Соликовский: «Тягот бы нам прибыло, так как мы должны были бы защищать их (шведов. — Б.Ф.) от Москвы»[257]. После того как шляхта отвергла и австрийского, и шведского кандидата, «на поле битвы» остался один Генрих Анжуйский, который в мае 1573 г. и был провозглашен королем польским и великим князем литовским.
Таким образом, когда выяснилось, что программу мирной экспансии польско-литовских феодалов на Восток русское правительство принять не желает, господствующий класс Речи Посполитой склонился к решению возобновить вооруженную борьбу за господство в Восточной Европе, используя при этом войска и финансы Франции. Правда, за время короткого правления Генриха Валуа до войны между Россией и Речью Посполитой дело не дошло, однако принятые сразу по приезде Генриха в Польшу меры по усилению блокады Нарвы[258] — русского порта на Балтике — ясно показывают, в каком направлении должна была развиваться в ближайшее время внешняя политика страны.
Второе «бескоролевье» в Речи Посполитой и кандидатура Ивана ІV на польский трон (1574–1576 гг.)
Правление Генриха Анжуйского вопреки ожиданиям оказалось непродолжительным. В июне 1574 г., узнав о смерти своего брата Карла IX, он тайно бежал в Париж, и польский троп стал вакантным. Расчеты польско-литовских феодалов решить свои проблемы с помощью Франции рухнули. Господствующему классу Речи Посполитой предстояло искать нового кандидата на польский трон, выбор которого помог бы укрепить международное положение государства и удовлетворить социальные требования борющихся за власть феодальных группировок. Благодаря работам ряда исследователей (прежде всего В. Закшевского, Ф. Вержбовского, И. Мацурека), достаточно хорошо известна общая расстановка сил в господствующем классе Речи Посполитой во время второго «бескоролевья».
Из государей и вельмож, стремившихся занять опустевший трон, далеко не все сумели обеспечить себе поддержку сильных группировок польско-литовских феодалов.
Несмотря на большие усилия, затраченные шведским послом А. Лорихсом, так и не сложилось «прошведской» группировки ни в Короне, ни в Литве. Новые неудачи в войне с Россией способствовали дальнейшему падению в глазах магнатерии и шляхты политического авторитета и шведского правителя, и шведского королевства. На элекционном сейме осенью 1575 г. лишь 5–6 второстепенных политиков отдали свои голоса за Юхана III[259]. Небольшая, но политически активная группировка протестантской малопольской шляхты, объединявшаяся вокруг краковского воеводы П. Зборовского, поддерживала кандидатуру крупнейшего чешского магната Вилема из Рожмберка. С его избранием связывались проекты создания в Центральной Европе польско-чешского политического блока, который должен был стать базой для ведения войны с Россией (сам претендент обязывался пожертвовать на войну 2 млн. золотых). Однако связанная с реализацией этого проекта перспектива усиления протестантизма в стране оттолкнула от него католическую шляхту, а сам В. Рожмберк — подданный Максимилиана II — не решился пойти на открытое единоборство с претендовавшими на польский трон Габсбургами[260]. Ряд влиятельных коронных политиков поддерживали кандидатуру феррарского герцога Альфонсо д'Эсте, но этот владелец маленького итальянского княжества также не посмел открыто противостоять Габсбургам[261]. Не выдвигал открыто свою кандидатуру на первых этапах политической борьбы и семиградский воевода Стефан Баторий, не имевший ни в Литве, ни в Короне своей сильной «партии»[262].
Такая нерешительность претендентов лишь отчасти объяснялась опасениями столкнуться со всем могуществом Австрийского дома. Не меньшее значение имело то обстоятельство, что в Речи Посполитой на протяжении 1574–1575 гг. сложилась влиятельная политическая группировка, готовая посадить на польский трон австрийского кандидата[263]. В Короне к числу его приверженцев принадлежал целый ряд представителей высшего католического клира, которым после долгих усилий удалось привлечь на свою сторону самого главу католической церкви архиепископа Я. Уханьского, а также многих светских сенаторов. Еще более сильными были позиции этой группировки в Великом княжестве, где подавляющая часть литовских магнатов последовательно поддерживала Габсбургов на протяжений всего второго «бескоролевья»[264]. Несомненно, как и в предшествующие годы, светские и духовные магнаты обеих частей Речи Посполитой связывали с победой австрийского кандидата планы установления магнатской олигархии в стране[265]. Наряду с этим следует выделить и некоторые мотивы, характерные именно для позиции литовцев. В соглашении литовских магнатов от 1 ноября 1574 г. необходимость выбора австрийского кандидата аргументировалась следующим образом: «С таким государем может быть [установлен] не только мир границам нашим… но и соглашение между главными христианскими государями против всех поганых врагов Креста Святого. И великий князь Московский еще на прошлой элекции через пана Гарабурду сообщал, что он желает этого»[266]. Ссылка на М. Гарабурду ясно показывает, что решение о поддержке австрийского кандидата сложилось у литовских магнатов под воздействием результатов русско-литовских переговоров. Не веря в успех войны против России и понимая невозможность подчинить русское правительство своим расчетам, литовские политики искали возможность выхода в предложенном Иваном IV проекте антитурецкой коалиции. Совместная война России, Речи Посполитой и империи Габсбургов против Турции (как следствие выбора австрийского кандидата) способствовала бы, согласно их расчетам, установлению длительного мира между Россией и Речью Посполитой и сохранению господства литовских феодалов над белорусскими землями. Принять это решение было тем легче, что с началом войны против Турции земли Великого княжества наверняка оказались бы вне сферы военных действий.
Кандидатура Ивана IV, как отметил уже В. Закшевский[267], в рядах сената не имела почти никакой поддержки: на собравшемся осенью 1575 г. элекционном сейме лишь двое сенаторов в своих выступлениях упомянули о возможности выбора царя. Вместе с тем уже на первых этапах политической борьбы Иван IV без всяких усилий с его стороны стал главным кандидатом литовской