. Неудивительно поэтому, что, получив известие о приезде русского посланника, Я. Уханьский «поднял руки к небу, говоря, что это ниспослано святым духом»[355]. Дипломатическая инициатива Ивана IV давала той части коронной магнатерии, которая во время элекции неудачно сделала свою ставку на Габсбургов, возможность найти приемлемый выход из создавшегося положения. Поставив вопрос о выборе русского кандидата, недавно столь популярного в шляхетской среде, группа сенаторов, объединившаяся вокруг примаса, рассчитывала привлечь на свою сторону значительную часть коронной шляхты, что позволило бы, имея поддержку литовских магнатов, добиться избрания царевича и провала кандидатуры С. Батория. Тем самым не только открывалась возможность получения щедрых пожалований, но не могло быть и речи о наложении на примаса и других сенаторов каких-либо наказаний за их деятельность во время элекции. Разумеется, устраивал магнатерию обеих частей Речи Посполитой и сам кандидат, молодой и неопытный в политике, которым, как казалось магнатской олигархии, легко будет управлять.
Приступая к осуществлению своих планов, примас 5 марта 1576 г. обратился к собравшимся в Кракове сенаторам и шляхте с предложением созвать 8 апреля в Варшаве съезд всех «частей» королевства, включая Литву и Пруссию. Одновременно были предприняты шаги для избавления от обязательств перед Максимилианом II. В своем послании (от 11 марта) императору сенаторы — сторонники Габсбургов — указывали, что, не выполнив своего обещания прибыть в Польшу через месяц после выборов, император поставил их в тяжелое положение, так что они могут быть вынуждены принять новые решения для спасения Речи Посполитой[356]. На сеймике Великого княжества, созванном М. Радзивиллом Рыжим в Геранонах в конце февраля 1576 г., литовские феодалы постановили назначить императору определенный срок для приезда в Речь Посполитую, «а не будет он к нам на тот срок, и ему-де у нас на государстве не быти»[357]. Из Литвы в Краков были также отправлены послы с предложением созвать съезд для выборов будущего монарха[358]. Литовские магнаты стремились согласовать свои действия с украинскими феодалами. Не случайно К. Радзивилл, отпуская Л. Новосильцева в Москву, просил, чтобы царь на будущих выборах обещал «обороняти… Волынь и Подолье от татар… и воинских людей своих давати… на помочь»[359]. 11 марта В. Лаурео писал, что наряду с литовцами кандидатуру царевича поддерживает «почти вся Волынь»[360].
Как с беспокойством сообщал папский нунций в Рим, Я. Уханьский и его сторонники были даже готовы не требовать перехода царевича в католицизм, ограничившись его согласием короноваться и причаститься по латинскому обряду с разрешения московского митрополита[361]. Это обстоятельство ясно свидетельствует о том, что в субъективном желании осуществить свой план у сторонников царевича недостатка не было. Гораздо хуже обстояло дело с необходимыми для этого реальными силами. Правда, в Великом княжестве весной 1576 г. позиции этой группировки оказались довольно сильными: на сеймике Великого княжества в Гродно в апреле 1576 г. сторонники царевича Федора явно преобладали[362]. Однако совершенно иным было положение на главных землях Короны. Здесь положение полностью контролировалось сторонниками С. Батория, позиции которых были настолько сильны, что они не чувствовали никакой необходимости искать компромисса с кучкой сенаторов, собравшихся в Ловиче вокруг примаса, тем более что к весне 1576 г. соглашения с С. Баторием стала энергично искать и целая группа литовских сенаторов во главе с Я. Ходкевичем.
Явная слабость позиций группировки примаса в Короне не укрылась и от внимания Л. Новосильцева, вернувшегося в Москву 20 апреля 1576 г. В своем статейном списке он сообщал и о занятии сторонниками С. Батория Кракова, и о переходе на их сторону виднейших коронных сенаторов, а сторонники примаса были выразительно обозначены термином «панове — рада Мазовецкого княжества» — по единственной территории, подчинявшейся руководству примаса[363]. По-видимому, именно сознавая всю ненадежность задуманной политической комбинации, царь и его советники не нашли нужным дать ответ на предложения М. Радзивилла и Я. Уханьского. Развитие событий в ближайшее же время полностью оправдало такую сдержанность. Когда С. Ваторий прибыл в Краков и дал понять, что он готов амнистировать организаторов, элекции императора[364], в лагере оппозиции наступил полный развал. Период, второго «бескоролевья» закончился.
Русское правительство за эти годы пришло к пониманию того, что его программа политического переустройства Восточной Европы неприемлема для господствующего класса Речи Посполитой. «Колебания» и «нерешительность» царя и его советников в отстаивании своего плана довольно точно отражали постепенное осознание этого факта русскими политиками. В дальнейшем мы увидим, на каких путях они пробовали искать выхода из создавшегося положения. Менее значительными были сдвиги во взглядах идеологов различных течений польско-литовских феодалов. Правда, польско-литовская магнатерия решительно исключила московскую кандидатуру из числа приемлемых претендентов на польский трон, но прежде всего из-за отрицательного отношения лично к Ивану IV, о чем говорит тот явный интерес, который в этой среде продолжали проявлять к проектам выбора «царевича». Что касается шляхетских политиков, то их воззрения мало изменились по сравнению с началом 70-х годов XVI в. Слабо наметившаяся тенденция к пересмотру первоначальных построений не получила развития главным образом потому, что так и не состоялись переговоры об условиях «соединения» между шляхтой и официальными русскими представителями.
Но если представления и цели шляхты остались прежними, то конкретные пути достижения этих целей, намеченные публицистами начала 70-х годов XVI в., не годились в новой ситуации, когда на польском тропе сел трансильванский воевода и на трон уже нельзя было посадить Ивана IV. Нужно было искать новые пути. Направление поисков определилось тогда, когда после военных побед С. Батория на востоке в 1579–1580 гг. многим политическим деятелям Речи Посполитой стало казаться, что в Восточной Европе складывается новое соотношение сил.
Перспективы политического развития Восточной Европы в концепциях польско-литовских политиков 1584–1586 гг.
Сопоставляя взгляды польско-литовских политиков времени правления С. Батория с высказываниями политиков и публицистов первой половины 70-х годов XVI в., можно отметить два новых момента, в которых нашли свое выражение итоги осмысления сложных событий последнего этапа Ливонской войны. Во-первых, под влиянием военных успехов Речи Посполитой в определенных кругах коронных политиков стало складываться пренебрежительное отношение к Русскому государству, возникать опасные иллюзии, что сложные восточноевропейские проблемы сможет легко и быстро решить сила польского оружия. Как иллюстрацию настроений такого рода можно привести высказывания коронного канцлера Я. Замойского, который в беседе с папским нунцием в июле 1581 г. заявил, что не только не считает Московита «столь могущественным, как об этом говорят… но что если его величество король Польши захочет дать ему половину [своего] войска… он надеется с божьей помощью за недолгое время довести Московита до крайности»[365].
Наряду с этим создавшаяся в России периода последних лет Ливонской войны обстановка брожения и недовольства провинциального дворянства политикой Ивана IV привела к новому оживлению тех концепций 60-х годов XVI в., которые определяли путь к реализации внешнеполитических целей Речи Посполитой на востоке на основе соглашения с оппозиционными силами в русском обществе. В 1579–1581 гг. польским правительством был предпринят целый ряд попыток побудить оппозицию открыто выступить против Ивана IV и перейти на сторону польского короля[366]. Хотя эти попытки и не привели к сколько-нибудь существенным результатам, расчеты на соглашение с оппозиционными по отношению к царской власти силами снова стали неотъемлемой частью политического багажа польско-литовских политиков.
Характерно, что первой реакцией сенаторов на сообщение о смерти Ивана IV было предложение направить в Москву посольство для выдвижения на русский трон кандидатуры С. Батория, который взял бы под свою опеку малолетних царевичей, — проект, в котором нельзя не видеть несомненного сходства с политическими комбинациями Сигизмунда II и М. Радзивилла Рыжего[367].
Как известно, смерть Ивана IV открыла собою полосу острой внутриполитической борьбы в Русском государстве. Эта борьба, которая уже на первом этапе привела к упразднению «опричных» порядков, как убедительно показано в работах советских исследователей, вышла за рамки узкого круга борющихся за власть дворцовых группировок. Уже в 1584 г. в столице страны имели место массовые выступления горожан и провинциальных дворян, требовавших упразднения злоупотреблений прежнего режима[368]. Для польско-литовских политиков, которые были довольно быстро информированы о происшедшем послом Речи Посполитой Львом Сапегой, оказавшимся в Москве в самый момент волнений[369], эти события были одновременно и свидетельством важного ослабления Русского государства, и сигналом для активизации своей внешней политики. Расходясь в представлениях о том, какую конкретную линию действий следует избрать, все группы польско-литовских политиков сходились на том, что следует использовать переживаемые Русским государством трудности для укрепления позиций Речи Посполитой в Восточной Европе. Первым конкретным шагом новой восточной политики, предпринятым по согласованному решению короля и сенаторов, было заявление Льва Сапеги, что польско-литовское правительство считает мирный договор между Россией и Речью Посполитой, заключенный в 1582 г. сроком на 10 лет, прекратившим свое действие со смертью Ивана IV