.
Мотивы, склонявшие русское правительство к проведению такого курса, были по существу теми же, которые определяли аналогичные шаги Ивана IV. Возможно, что к этому добавились дополнительно опасения перед экспансионистскими акциями польских феодалов и их вождя — Я. Замойского[462]. Неясно, однако, что убеждало Б. Годунова и А. Щелкалова в реальности их плана разрыва Люблинской унии. Неясно также, чем руководствовалось русское правительство, когда в условиях роста экспансионистских тенденций польско-литовских феодалов и ослабления международного престижа России после Ливонской войны настаивало на том, чтобы переговоры об условиях унии происходили непременно в Москве, хотя этого не требовал действовавший в гораздо более благоприятной ситуации Иван IV.
На чем бы, однако, эти планы ни основывались, действительность, как увидим далее, скоро заставила внести в них серьезные поправки. Правда, русских посланников встретил в Великом княжестве теплый прием. В различных городах «шляхта многие и мещане и чернь» выражали свое желание видеть на опустевшем троне царя Федора[463]. Одновременно посланникам неофициально сообщали, что виленский воевода К. Радзивилл «да с ним подканцлер Лев Сапега да подскарбей Федор Скумин о крестьянстве радеют и хотят тово, чтоб у них пановал государь ваш»[464]. Позднее от имени этих магнатов посланников тайно посетил виленский купец Лука Мамонич, подававший различные советы как действовать, чтобы добиться избрания царя[465]. Наконец, в апреле Ф. Скумин дал в честь посланников в своем доме официальный прием, на котором присутствовал целый ряд литовских сенаторов, заверявших, что они будут поддерживать кандидатуру царя на элекции[466]. Весной 1587 г. стали завязываться и контакты между русским правительством и украинской магнатерией. 15 марта послов посетил католический епископ Киева Я. Воронецкий, заверивший их, что его родственник, князь Януш Збаражский готов способствовать выбору царя[467]. Положительно отнесся к русской инициативе и князь Константин Острожский, к которому было отправлено особое «посольство»[468]. Его «человек» Василий доставил в Москву «речи» своего господина с рекомендациями, как следует действовать[469]. Настроение населения на украинских землях, по мнению посланников, было благоприятным для царя[470]. Из Короны также приходили сообщения, что среди польской шляхты есть сторонники русского кандидата[471]. Однако, хотя русская инициатива встретила благоприятный отклик в разных слоях польско-литовского общества, выполнение задуманного плана натолкнулось на трудности.
Прежде всего ни литовские шляхтичи, ни посланцы литовских магнатов ни разу не поставили вопрос о разрыве польско-литовской унии, а когда посланники по собственной инициативе затронули эту тему, реакция оказалась отрицательной[472]. В итоге, 27 марта посланники были вынуждены сообщить в Москву, что «литовским людей от польских отстать никак не мочно», так как «сцепилися меж себя племянством, и имения у литовских панов в Польше, а у польских в Литве». Кроме того, «в Литве умножилося лятцкие веры (т. е. католической религии. — Б.Ф.) болши»[473]. Таким образом, не было оснований рассчитывать на разрыв Люблинской унии и возникновение унии русско-литовской. Вместе с тем для польско-литовских феодалов оказалась неприемлемой предложенная русским правительством процедура переговоров. Собеседники русских послов, выражая желание способствовать победе царя на выборах, одновременно подчеркивали, что для этого необходимо, чтобы царь прислал своих «великих» послов на элекционный сейм. Если же русские послы на сейм не прибудут, — разъяснял посланникам Л. Мамонич, — «короля оберут тотчас от иных стран»[474]. Под влиянием всех этих сообщений русский внешнеполитический курс к апрелю 1587 г. изменился. Первоначальный план, оказавшийся нереальным, был оставлен, и русское правительство решило принять участие в предвыборной борьбе за польско-литовский трон.
В начале мая посланников, находившихся еще в Литве, известили о намерении царя отправить на элекционный сейм в Варшаву «великое посольство»[475]. Еще раньше, в конце апреля, польско-литовским посланникам П. Черниковскому и Б. Огинскому, приехавшим в Москву для переговоров о продлении перемирия, был вручен перечень «прибытков», которые принесет Речи Посполитой выбор царя, — первый набросок проекта русско-польско-литовской унии[476]. Этот набросок лег в основу развернутого текста русских предложений[477], врученного «великим послам» — С. В. Годунову, Ф. М. Троекурову, В. Я. Щелкалову и Д. П. Петелину, которые в июне 1587 г. выехали в Варшаву для официального выдвижения кандидатуры Федора Ивановича на элекционном сейме. При составлении текста предложений были использованы как информации, собранные русскими посланниками, так и советы литовского посланника Б. Огинского, с которым неофициально консультировались по ряду вопросов[478].
Весь комплекс русских предложений можно условно разделить на пункты, определяющие: а) взаимоотношения между царем как представителем королевской власти и сословиями внутри Речи Посполитой; б) взаимоотношения между двумя государственными организмами в рамках будущего политического объединения; в) основные направления внешней политики этого объединения.
Переходя к рассмотрению первой группы вопросов, следует сразу же констатировать, что русское правительство молчаливо отказалось от притязаний на установление в Речи Посполитой наследственной власти Рюриковичей и признания их особых прав патроната над православной церковью в Короне и Великом княжестве. Федор Иванович соглашался стать польским королем на тех же условиях, что и С. Баторий, и заранее заверял будущих подданных, что он их «справ и водностей не нарушит, ещо к тому и прибавливати хочет»[479] и «людем всяким тех государств вера вольно будет держать по своей вере, хто в которой вере живет…»[480]. С предложениями Ивана IV данную часть русского проекта сближало лишь условие, что, когда царь «по времени» поедет в Речь Посполитую, то он имеет право «ехать с своими людьми Московского государства с своим двором»[481], а также требование, чтобы подданные (от сенаторов до «мещан») принесли присягу «хитрости никоторые не учинити и о лихе о всяком о нас… ни о чем ни с кем не ссылатися и государства нашего под нами не подыскивати никоторыми делы»[482]. Стоит отметить, что текст присяги — это стандартное, обычное для русских документов обязательство лояльности и не содержит характерных для исходивших от Ивана IV бумаг упоминаний о «мятежах», которые не удастся урегулировать мирным путем. Поскольку Б. Годунов и А. Щелкалов не выступали с программой перестройки системы власти в Речи Посполитой, у них и не было оснований ожидать возникновения серьезных конфликтов. Что же касается стремления окружить монарха близкими ему людьми, то, помимо сложившихся навыков русской жизни, на такое решение вопроса несомненно влияла неспособность Федора к самостоятельному управлению делами.
Новым элементом русской внешнеполитической программы была готовность русского правительства не только полностью сохранить существующее устройство Речи Посполитой, но и внести в него изменения, которые сделали бы его еще более благоприятным для польско-литовских феодалов. Так, в условия будущей унии было включено обязательство царя «не вступатися» «ни в какие доходы и скарбы» Речи Посполитой[483]. Не совсем ясная формулировка посольских инструкций разъясняется текстом первоначального наброска, где читаем: «каких доходов ни будет, которые приходили на короля, всяких прибытков, в то ни во что государь вступатися не хочет, а обещает то все паном радным и рыцарству всему да ещо к тому и своею казною… хочет наддавати»[484]. Таким образом, речь шла об использовании на нужды Речи Посполитой тех доходов, которые ранее шли на содержание королевской семьи. Соответствующие средства царь обязывался черпать из своей русской казны[485]. Одновременно русское правительство обещало выплатить долги прежних монархов «желнырем» в размере до 100 тыс. «угорских золотых»[486]. Несомненно, содержание этих предложений было подсказано литовскими политиками (советы Мамонича)[487], а также жалобами литовской шляхты на прежних монархов, которые государство «истощили» (в особенности на С. Батория, который «воевался, а нас всех истощил и для войны рыцарские люди многие именья свой закладывали, а что кому за наем посулено, и тому никому платеж не бывал»[488]). Однако внимание русского правительства к этим жалобам ясно говорит о его стремлении обеспечить себе на выборах поддержку шляхты, в особенности тех ее слоев, которые были связаны с военной службой и по окончании Ливонской войны столкнулись с серьезными материальными затруднениями. Не случайно, в царских грамотах, направленных с «великими послами» сенаторам, указанные выше предложения отсутствовали, вместе с тем они были специально включены в грамоты, адресованные шляхте