В целом эти проекты унии должны рассматриваться как важное явление в истории польской политической мысли. Если проекты публицистов начала 70-х годов XVI в. предусматривали лишь открытие русской территории для польской феодальной колонизации при наличии личной унии между государствами, то проекты конца 80-х годов шли гораздо дальше, предвидя установление «реальной» унии и превращение Русского государства в политический придаток Речи Посполитой при сохранении традиционной структуры и форм, государственной организации русского общества. В такой концепции следует видеть соединение представлений о соотношении сил между государствами, которые сложились в шляхетском обществе после походов С. Батория, с ранее сформировавшимися взглядами на русский господствующий класс как на совокупность политически невежественных людей, всецело отданных на милость и немилость своего государя. Отсюда — убеждение польско-литовских феодалов, что русские политики не могут быть из-за своей «грубости» полноправными партнерами при обсуждении общегосударственных вопросов, а также их расчеты на то, что русский господствующий класс может принять польско-литовскую концепцию унии и согласиться на неравноправное положение в составе будущей тройственной федерации в обмен на предоставление элементарных гарантий жизни и имущества его членов. Определенную, хотя и не главную, роль при выработке этих концепций сыграли представления польско-литовских феодалов о личности царя Федора. Правда, эти представления у разных группировок существенно расходились; у шляхетских политиков Короны под влиянием, вероятно, сообщений Петра Берниковского сложилось представление о новом русском царе как справедливом и милосердном правителе, умеющем прекращать внутренние конфликты и стремящемся избегать насилия[596]. От такого правителя можно было, вероятно, ожидать его скорой адаптации политически развитым польско-литовским обществом. Для сенаторов (прежде всего литовских магнатов), лучше информированных о русских делах, Федор был неспособным к ведению государственных дел человеком, которого группе лиц, стоявших у кормила правления Речи Посполитой, было бы легко поставить под свой контроль[597].
Основанные на подобных представлениях концепции польско-литовских политиков были не менее утопическими, чем построения их предшественников времени первого «бескоролевья», и, конечно, не могли найти поддержки ни у царя, от которого требовали отказа от его наследственных прав на русский трон, ни у русского дворянства, которому предлагали превратиться в политически неполноправный придаток польско-литовской шляхты. Одновременно наличие у польско-литовских феодалов таких понятий и концепций обрекало на неудачу планы русского правительства добиться политического руководства в Восточной Европе в обмен за ряд уступок в пользу Речи Посполитой. Нереальность в данной ситуации главных политических концепций обеих сторон, по существу, предрешала неудачу попыток их воплощения в жизнь. Однако оставалась еще одна важная для обоих государств проблема: как сложатся их. отношения в ближайшем будущем, если до установления унии между ними дело не дойдет. Этот вопрос, как показано выше, русское правительство также предполагало обсудить на элекции с представителями Речи Посполитой. В ситуации, когда не было условий для выбора царя Федора на польский трон, его решение во многом зависело от исхода элекции, а следовательно, от тех группировок в Речи Посполитой, которые выдвигали иных претендентов на польскую корону.
Элекция 1587 года
3 лекционный сейм начинал свою работу летом 1587 года в напряженной обстановке. Как и в моменты предшествующих «бескоролевий», господствующий класс Речи Посполитой в 1587 г. оказался расколотым на ряд политических группировок, среди которых «промосковский» лагерь был самым большим, но отнюдь не самым монолитным. Наиболее опасным соперником этого лагеря была сильная группировка, во главе, которой стоял коронный гетман п канцлер Я. Замойский. Вокруг него объединилась значительная часть коронной магнатерии (краковский воевода А. Тенчинский, маршалок коронный А. Опалинский и целый ряд других воевод и каштелянов); коронному канцлеру оказала широкую поддержку шляхта южных воеводств Короны[598], а также значительные группы шляхты Великой Польши — Серадзского воеводства и Мазовии. На стороне Я. Замойского выступили также шляхта и города королевской Пруссии[599].
Все эти группы магнатов и шляхты объединились вокруг коронного канцлера под старым популярным лозунгом выбора Пяста; но с наступлением лета это объединение стало все более склоняться к тому, чтобы поддержать кандидатуру шведского наследного принца Сигизмунда Вазы, племянника по женской линии последнего короля из дома Ягеллонов — Сигизмунда II[600]. Когда этого кандидата, выдвинутого первоначально вдовствующей королевой Анной, поддержали объединившиеся вокруг Я. Замойского магнаты и шляхта, шансы на его победу в «бескороловье» резко возросли. В перечне «прибытков», составленном в окружении королевы Анны[601], а позднее в памфлетах, написанных близкими к Я. Замойскому[602] политиками, формулировался целый ряд причин как внутреннего, так и главным образом международного порядка, которые склоняли указанный выше группировки к поддержке шведского кандидата. Из внутренних причин наиболее существенным было соображение, что католический и одновременно принадлежащий к протестантской династии правитель будет держаться принципов веротерпимости.
Более весомыми были доводы международного порядка. Прежде всего во всех сочинениях, написанных в пользу шведского кандидата, подчеркивалось, что выбор шведского принца дает возможность включить в состав Речи Посполитой Эстонию и тем утвердить полное господство польско-литовских феодалов в Прибалтике. Одновременно отмечалось, что сотрудничество со Швецией позволит Речи Посполитой создать собственный флот на Балтийском море, используя шведское кораблестроение и металлургию, с одной стороны, и польско-литовские людские ресурсы — с другой. Наряду с этим в памфлетах указывалось, что выбор шведского кандидата позволит Речи Посполитой сохранить мир с Турцией и создаст основу для заключения направленного против России польско-шведского союза, который будет способствовать успешному осуществлению наступательной политики Речи Посполитой на востоке.
Сопоставляя высказывания этих памфлетов с суждениями политиков на элекционных сеймах 70-х годов XVI в., следует как будто прийти к выводу, что в отношении польско-литовских феодалов к шведскому королевству наступили существенные изменения и это государство, ранее не рассматривавшееся как серьезный политический партнер, теперь стало расцениваться как крупная политическая сила, сотрудничество с которой может принести значительные выгоды Речи Посполитой. Анализ деятельности Я. Замойского и политиков его круга на элекции позволяет внести существенные коррективы в эти представления, основанные на изучении памфлетов.
Несомненно, одним из главных моментов, склонявших влиятельную фракцию польских феодалов к идее соглашения со Швецией, были расчеты на окончательное решение вопроса о Ливонии. Не случайно требование передать Речи Посполитой Эстонию было включено в подготовленные этой группировкой «pacta conventa», а Я. Замойский и другие сенаторы его лагеря приложили большие усилия к тому, чтобы заставить шведских представителей это требование принять[603]. Ряд ораторов отметили также, что выбор шведского кандидата позволит сохранить мир с Османской империей[604]. Однако идея военно-политического союза со Швецией, направленного против России, не нашла отражения ни в выступлениях ораторов[605], ни в проекте «pacta conventa». Это, разумеется, не значит, что Я. Замойский и поддерживавшая его группировка отказались от планов экспансии на Восток. Политическая деятельность коронного канцлера и феодалов Русского воеводства по окончании третьего «бескоролевья»[606] ясно говорит об их стремлении вернуться к политике Батория.
Отрицательное отношение лидеров этого лагеря к кандидатуре царя также свидетельствует о стремлении решать восточную проблему не дипломатическими, а иными средствами. Они, конечно, учитывали, что шведский принц на польском троне будет оказывать поддержку планам наступательной политики на Востоке. Более того, они были не прочь обеспечить себе помощь шведского правительства при возобновлении войны с Россией. Так, в 7-й статье «pacta conventa» фиксировалось обязательство шведской стороны предоставить Речи Посполитой порох, ядра и другие средства вооружения для ведения войны против России[607]. Но о заключении союза со Швецией речь не шла.
Такая постановка вопроса ясно показывает, что по существу принципиального изменения оценок не произошло и польские политики не считали Швецию серьезным политическим партнером в своей будущей борьбе с Россией. Мотивы, определившие выбор Сигизмунда Вазы, были по существу теми же, что в 1575, г. определили выбор С. Батория. В обоих случаях речь шла о правителе одной из соседних с Польшей, но второстепенных по своему политическому значению держав, выбор которого помог бы сохранить установившийся внутри и внешнеполитический (антирусский и протурецкий) курс. Не случайно шведского кандидата поддержали по существу те же группировки феодалов Короны, которые в свое время сыграли решающую роль в выборе С. Батория. Разница состояла в том, что если Баторию выбор на польский трон не принес убытка, то шведский кандидат за свой выбор должен был уплатить дорогую цену — отдать Речи Посполитой прибалтийские владения шведского королевства. Чтобы заставить шведскую сторону пойти на это, в ход была пущена угроза, что в случае отказа принять поставленные условия польский трон может попасть в руки такого противника Швеции, как царь, а польско-русский союз означает гибель для шведского королевства