[608]. В таком образе действий польской дипломатии выступала тенденция трактовать Швецию как государство, которое в данной ситуации вынуждено подчиняться пожеланиям польских политиков.
Шведское правительство оценивало ситуацию иначе. После окончания Ливонской войны, которая принесла Швеции Северную Эстонию и русские новгородские пригороды, шведские феодалы уже не расценивали положение своего королевства как критическое, а завоевание польского трона не выступало в их размышлениях как единственное средство спасения. Напротив, под влиянием достигнутых успехов у них возникали планы распространения шведских границ дальше на восток; они начинали поглядывать на Речь Посполитую как на опасного конкурента, который может утащить из-под рук предназначенную им русскую добычу. Для этой новой линии было показательно, что первоначально Юхан III ответил отрицательно на поступавшие из Речи Посполитой предложения выставить на выборах кандидатуру своего сына. Лишь под влиянием сообщений о складывании в стране сильного «промосковского» лагеря шведская позиция изменилась[609].
Однако принятое решение вовсе не означало, что Юхан III готов был ради избрания сына пойти на те крупные уступки, которых добивалась польская сторона. Так, шведское правительство упорно отвергало предложения уступить Эстонию Речи Посполитой, соглашаясь в крайнем случае, чтобы обеспечить выбор Сигизмунда, лишь дать неопределенные обещания рассмотреть этот вопрос в будущем[610]. Стремясь добиться того, чтобы эстонский вопрос был снят с обсуждения, а внешняя политика Речи Посполитой была направлена в желательную для шведских феодалов сторону, шведские политики в своей агитации на элекции настаивали на идее союза обоих государств против России, подробно описывая те выгоды, которые этот союз может принести польско-литовским феодалам.
В «артикулах», распространявшихся на элекции шведскими послами[611], подчеркивалось, что «таким соединением двух крепких королевств» Россия будет ослаблена, а к победителям отойдут Псков и Смоленск. Одновременно шведский военный флот захватит Архангельск и прервет торговые связи между Россией и странами Западной Европы «и в том Московскому государству убыток великой будет». В еще более резкой форме эти заверения были сформулированы в речи шведских послов перед собравшейся на элекции шляхтой[612]. В этой антирусской коалиции руководящую роль должна была играть Швеция, но на этом шведские политики в тот момент избегали сосредоточивать внимание, и лишь в будущем такой политический курс мог породить раздоры между шведским правительством и польско-литовскими феодалами. На данном этапе обе стороны, шведские дипломаты и сторонники Я. Замойского, действовали согласованно, и это понятно, так как положение в начале элекции было не таково, чтобы можно было рассчитывать на быстрый выбор Сигизмунда Вазы.
Бесспорно, с переходом в шведский лагерь группировки Я. Замойского за шведским кандидатом стала крупная политическая сила, а родственная связь шведского принца с Ягеллонами давала ей в руки мощное орудие агитации среди шляхты, традиционно привязанной к династии Ягеллонов. Однако с началом элекции за коронным канцлером следовала все же меньшая часть шляхты[613]. Кроме того, в рядах его группировки отнюдь не было полного единства. Смена курса Я. Замойским и рядом связанных с ним политиков еще не означала, что шведского кандидата на элекции будут поддерживать все те группы шляхты, которые объединились вокруг Замойского под лозунгом выбора Пяста. Среди них оказалось достаточно людей, проявивших готовность отдать свои голоса Федору Ивановичу, когда выбор Пяста оказался невозможным. Для оценки соотношения сил на начальном этапе элекции следует признать весьма симптоматичными действия шведских дипломатов, которые при посредничестве литовских сенаторов обратились к русским послам с предложением снять кандидатуру Сигизмунда, если царь Федор заключит «вечный мир» со Швецией, признав ее права на Эстонию, а также выплатит Юхану III долги Сигизмунда II и Речи Посполитой[614]. Этот демарш показывает, как пессимистически оценивали ситуацию шведские представители и насколько они были уверены, что элекция закончится победой московского кандидата.
Еще более сомнительными были виды на победу другой группировки — приверженцев Габсбургов, соперничавшей в политической борьбе со сторонниками царя. Австрийская дипломатия приложила большие усилия к тому, чтобы создать в стране сильную политическую группировку, которая сумела бы возвести на польский трон одного из эрцгерцогов — братьев императора Рудольфа II[615]. Однако сформировать такую группировку не удалось. В отличие от «бескоролевий» 70-х годов XVI в. большая часть коронных сенаторов отказалась в 1587 г. поддерживать австрийского кандидата, в чем, несомненно, сказался учет уроков второго «бескоролевья». На сторону австрийского кандидата, правда, встал влиятельный в Малой Польше род Зборовских и ряд магнатских семей из Великой Польши (познанский воевода Станислав Гурка, Чарнковские), которые при С. Батории были устранены от кормила правления. Выступая за австрийского кандидата, они рассчитывали с его помощью оттеснить от власти выдвинувшихся при покойном короле политиков, прежде всего Я. Замойского[616]. Но этим магнатам удалось повести за собой весьма небольшую часть велико-польской и малопольской шляхты. Не встала в 1587 г. на сторону кандидата Габсбургов и Литва, где австрийским представителям удалось привлечь на свою сторону лишь Радзивиллов несвижской линии — виленского епископа Юрия, а затем его брата М. Радзивилла Сиротку[617]. Да и это приобретение было заслугой не австрийских дипломатов, а папского нунция, который, следуя указаниям Сикста V, убедил этих магнатов — ревностных католиков — поддержать на элекции представителя «архикатолического» дома Габсбургов[618]. Всех этих сил было, разумеется, мало, чтобы пытаться взять верх в борьбе не только со складывавшимся сильным «промосковским» лагерем, но и с более слабой группировкой Я. Замойского.
Недостаток сил вожди «проавстрийской» группировки пытались возместить тактическим маневрированием. Составленный ими план действий предусматривал, что «проавстрийская» партия должна формально присоединиться к лагерю сторонников царя, «к которому очень расположена большая часть дворянства», чтобы, опираясь на его поддержку, нанести поражение «партии» Сигизмунда. Затем выяснится, что выбор царя невозможен, так как он не хочет отказаться от православия, а «духовные лица и католики не могут согласиться на избрание короля-схизматика», и тогда шляхта будет вынуждена принять Габсбурга, так как другого выбора у нее не будет[619]. В результате, еще до начала работы элекционного сейма С. Гурка и Зборовские заявили о своем присоединении к сторонникам царя.
Таким образом, в «промосковском» лагере оказалась основная масса собравшихся на элекцию феодалов Короны и Литвы. Однако слабой стороной этого лагеря было то, что в его составе объединялись группировки, преследовавшие существенно разные цели. Помимо «проавстрийской» партии, присоединившейся к сторонникам царя по тактическим соображениям, в его рамках различаются две особые политические силы, лишь условно и временно объединившиеся между собой — феодалы Великого княжества Литовского и «промосковские» группировки коронной шляхты. Каждая из них имела собственный план действий, который она пыталась осуществить на начальном этапе элекции.
План, намеченный литовскими феодалами, позволяют реконструировать материалы русско-литовских переговоров под Варшавой в конце июля — начале августа 1587 г. Уже в день приезда русских послов их посетил посланец литовских сенаторов Богдан Огинский с рядом вопросов об условиях унии, на которые литовские сенаторы хотели бы получить ответ[620]. Когда послы отказались вести переговоры до получения официальной аудиенции[621], литовская рада продолжала настаивать на своем и прислала 31 июля писаря Андрея Иванова с просьбой дать такие ответы[622]. После того как и эта попытка не удалась, литовские феодалы выслали к послам официальную делегацию во главе с епископом жмудским и воеводой полоцким[623], которая и добилась поставленной цели.
Причины поспешности, проявленной литовскими феодалами, позволяют выяснить содержание некоторых поставленных вопросов. Так, уже Б. Огинский спрашивал послов: если на выборах литовцы разойдутся с поляками, из которых многие желают видеть на троне шведского королевича, захочет ли Федор Иванович «великим князем Литовским стать», оказать Литве быструю помощь войсками и деньгами и дать возмещение тем лицам, которые при этом потеряют «тут в Польше именья и маетности»[624]. Затем тот же вопрос поставил перед послами жмудский епископ М. Гедройц. Выразив уверенность, что сторонники царя должны одержать победу на выборах, он затем перешел к такому варианту событий, когда сторонникам царя не удастся победить противника. В этом случае, заявил епископ, ставя все точки над и, «хотим мы Литва, да Поляшье да Мазовше с Киевом и Подолье и Волынь… от Польши оторватца и упою с ними, по вашему докончанье, хотим разорвать»