о»[678]. Попытки уговорить их вернуться закончились безрезультатно[679]. Если учесть, что почти одновременно литовские сенаторы обратились к сторонникам Я. Замойского с предложением заключить мир с Россией[680], то суть избранной литовской магнатерией политической линии станет совершенно ясной. В ходе переговоров с русскими послами литовским сенаторам стало ясно, что русское правительство имеет свою концепцию унии, отличную от польско-литовской, и царь не намерен принимать корону на условиях, продиктованных польско-литовской стороной. Поэтому они, опасаясь, что в таких условиях соглашение с царем не будет достигнуто, а выбор шведского принца может привести к возобновлению войны между государствами, направили свои усилия на то, чтобы предотвратить подобное развитие событий. Избранная ими тактика состояла в том, чтобы, играя на противоречиях между враждующими сторонами, добиться мирного договора с Россией еще до завершения элекции. Именно этим целям отвечал их уход из лагеря, стоявшего на позиции, открыто враждебной партии Я. Замойского.
В условиях, когда литовские сенаторы покинули сеймовое «коло», а значительная часть коронных сенаторов удалилась в лагерь Я. Замойского, сильно возрос политический вес остававшихся в «промосковском» лагере коронных и литовских сенаторов, которые почти все были приверженцами Габсбургов. Их активность после «номинации» Сигизмунда резко возросла и они попытались в новых условиях осуществить свой план, намеченный накануне элекции. Австрофильские магнаты усиленно разъясняли шляхте, что из ответов русских послов нельзя заключить, согласен ли царь принять разработанные польско-литовскими феодалами условия унии и, напротив, следует полагать, что он хочет использовать унию, чтобы подчинить Речь Посполитую России[681]. Так, К. Зборовский, говоря о русских, выражал сомнение, чтобы «этот гордый парод, который оберегает свою честь даже при снимании шапок, согласился бы на то, чтобы их государство было присоединено к Короне». «Скорее, — продолжал он, — они хотели бы, как рукав к платью, присоединить Корону к царству Московскому»[682].
Однако шляхта, вкладывая в высказывания послов иное понимание, настаивала на том, что русские условия очень выгодны для Речи Посполитой. Выбранный литовской шляхтой «маршалок», отстаивая выбор русского кандидата, утверждал в противовес высказываниям магнатов, что царь «хочет присоединить к Короне столь обширное государство, и чего силой и войной в течение столь многих лет и с таким великим кровопролитием невозможно достичь, то теперь само добровольно нам достается»[683]. Правда, позиция русских послов по вопросу о титулатуре будущего монарха и коронации явно противоречила такому пониманию, но этим высказываниям шляхта, по-видимому, не придавала принципиального значения. Сторонник царя Ян Дюбоньский писарь Копинский записал в своем «диариуше», что, по мнению участвовавших в переговорах шляхтичей, русские послы говорили о титулатуре и коронации «несерьезно, в шутку»[684]. Очевидно, шляхтичи полагали, что при окончательном решении вопроса русская сторона откажется от своих условий. Вместе с тем на позицию шляхты оказало сильное влияние обещание послов раздавать на русской территории земли неимущей шляхте. Не случайно, что в заключавшем обсуждение кандидатур «вотуме» надворного маршалка Андрея Зборовского это обещание отмечено как один из главных аргументов в пользу избрания царя[685], а в своем собственном выступлении он убеждал шляхту не выбирать царя только ради того, что он будет раздавать неимущим «волоки»[686].
Учитывая безуспешность полемики в этой плоскости, ряд австрофильских политиков избрали иную линию поведения. «Объективно» отмечая, что избрание царя могло бы принести Речи Посполитой большие выгоды, они обращали внимание шляхтичей на то, что в сложившейся ситуации, когда сторонники Я. Замойского ломают установленные правовые нормы, необходимо выбрать такого кандидата, который смог бы быстро прибыть в страну, короноваться и организовать успешную борьбу против шведского принца. Между тем нет оснований ожидать, что царь сможет быстро приехать в Речь Посполитую. Его коронация также натолкнулась бы на большие трудности, поскольку католический клир не согласится короновать схизматика. В таких условиях противники Сигизмунда Вазы могут легко потерпеть поражение в предвыборной борьбе. Чтобы избежать неудачи, нужно избрать другого кандидата — эрцгерцога Максимилиана[687]. На какую-то часть шляхты эти доводы оказали воздействие[688], но основная масса сторонников даря их отвергла. На главный довод своих оппонентов литовская шляхта заявила, что «о быстроте (приезда царя. — Б.Ф.) не нужно спорить, приедет как можно быстрее, а мы тем временем одни на малые деньги, а другие задаром, а, если надо, то и посполитым рушением будем препятствовать приезду шведа»[689]. Эта позиция литовцев получила полную поддержку таких популярных среди коронной шляхты политиков, как Я. Гербурт, А. Горайский и М. Казимирский[690].
Видя, что их доводы не оказывают желаемого действия, магнаты — приверженцы Габсбургов — попытались провести «номинацию» эрцгерцога, не считаясь с мнением противной стороны. Такой образ действий привел к открытому расколу — шляхтичи из Короны и Литвы, поддерживавшие кандидатуру Федора, покинули сеймовое «коло», и немногочисленные сторонники эрцгерцога могли без препятствий 22 августа провозгласить Максимилиана королем польским и великим князем литовским[691]. Хотя формально С. Гурке и Зборовским удалось добиться своей цели, фактически «номинация», проведенная таким способом, означала провал их плана. Привлечь значительные группы шляхты на сторону австрийского кандидата австрофильской группировке не удалось. Тем самым была предрешена победа Сигизмунда Вазы и группировки, объединенной вокруг Я. Замойского. Поскольку заявления и шведских дипломатов, и близких к Я. Замойскому памфлетистов не оставляли сомнений, в каком направлении будет ориентирована внешняя политика страны после победы шведского кандидата, неудивительно, что в этих условиях снова активизировалась деятельность литовских сенаторов, стремившихся не допустить возобновления открытой военной конфронтации в Восточной Европе. Уже 21 августа О. Волович, Я. Глебович и Л. Сапега направились в лагерь Я. Замойского, где дали понять сторонникам шведского кандидата, что они готовы согласиться на избрание Сигизмунда, если предварительно будет заключен мир с Россией, но не добились успеха[692]. 23 августа попытка была повторена, но безрезультатно[693].
В этих условиях литовские сенаторы и присоединившаяся к ним литовская шляхта 23 августа самостоятельно начали от имени Речи Посполитой[694] переговоры с русскими послами о мире. Думается, русские послы понимали, что литовская делегация[695] неправомочна заключать договоры такого рода. Однако в условиях, когда избрание царя натолкнулось на серьезные трудности и элекция могла завершиться победой шведского кандидата, русская сторона также была заинтересована в заключении соглашения, которое могло стать препятствием на пути вовлечения Речи Посполитой в новую войну на Востоке. В результате уже к концу первого дня переговоров была достигнута договоренность о заключении долгосрочного перемирия между государствами[696]. Затем в переговорах по просьбе литовцев наступил перерыв, который им был нужен для того, чтобы в последний раз попытаться добиться присоединения к соглашению хотя бы части феодалов Короны. С этой целью в лагерь Я. Замойского, а затем и Зборовских снова отправились литовские представители, но и на этот раз их попытка оказалась безрезультатной[697]. Руководителям Великого княжества ничего не оставалось, как самостоятельно продолжать начатую политическую акцию. 26 августа они подписали с русскими послами договор о 15-летнем перемирии между Россией и Речью Посполитой[698].
Одновременно русским послам был передан текст письма, разосланного по поветам Великого княжества. В нем собиравшиеся под Варшавой сенаторы и шляхта извещали о принятом ими решении: великим князем литовским будет признан только тот кандидат, кто предварительно даст обязательство не только соблюдать договор о перемирии, но и стараться о заключении «вечного мира» с Россией. Тот из жителей Великого княжества, кто решится принести будущему королю присягу до того, как последний утвердит русско-литовский договор, будет наказан смертью[699]. Это письмо было для русской стороны своеобразной гарантией того, что заключенное с литовскими феодалами соглашение будет утверждено новым правителем Речи Посполитой по окончании третьего «бескоролевья».
Хотя с точки зрения права соглашение было незаконным, оно все же создавало-некоторое препятствие на пути осуществления планов военной экспансии на Восток. Поэтому его можно считать известным достижением русских дипломатов, которые решились подписать подобный договор, несмотря на то, что такой шаг не был предусмотрен их инструкциями. Для феодалов Великого княжества договор также был выгоден, поскольку не только прикрывал восточную границу от возможного нападения в период вооруженной борьбы между сторонниками Сигизмунда и Максимилиана, но и давал им возможности для борьбы за сохранение длительного мира в Восточной Европе.