риториях западной Украины. Уже М. Кромер в 1557 г. сообщал своим читателям, что московские князья приняли титул «всея Руси»[51] и добиваются передачи им «всего панства русского по реку Березину»[52], а в 1564 г. Я. Кохановский упоминал в своем «Сатире» как об общеизвестном факте: «Moskiewski wziął Połocko i listy wywodzi. Ze prawem przyrodzonym Halicz nań przyhodzi»[53] («Московский взял Полоцк и доказывает в своих грамотах, что Галич принадлежит ему по наследству»).
Однако солидарность с Литвой по этим вопросам определяла лишь одну сторону польской позиции. Знакомство с рассказами хронистов о русско-литовских войнах конца XV — начала XVI в. позволяет выявить такую черту польской историографии первой половины XVI в., как стремление подчеркивать военные неудачи Великого княжества, его неспособность самому дать отпор могучему противнику[54]. Назначение этих высказываний раскрывается при обращении хронистов к рассказу о войнах Великого княжества в прошлом. Здесь мы читаем, что походы Витовта на Новгород и Псков закончились неудачно, когда он опирался лишь на собственные силы и, наоборот, он добился подчинения новгородцев и псковичей и обложил их тяжелыми данями, когда к нему пришла помощь из Польши[55].
Эти оценки ясно показывают, что польские политики хорошо понимали тяжелое положение Великого княжества, необходимость для него польской помощи, и это заставляло их снова ставить вопрос о реализации намеченных еще в XIV в. планов. При этом они рассчитывали использовать притягательность для шляхты Великого княжества польской модели общественного устройства. Не случайно М. Кромер, говоря о походах Казимира Великого на Галицкую землю, специально отметил, что местным феодалам было дано польское право и после этого «русские края никогда… от поляков не отпадали»[56].
Если зарождение концепций политического переустройства Восточной Европы было связано с началом польской и литовской феодальной экспансии на восточно-славянские земли, если перестройка этих концепций была вызвана затем образованием Русского государства, то следующей важной вехой политического развития Восточной Европы оказалась Люблинская уния 1569 г.
Между польской и советской историографией нет серьезных разногласий в определении конкретных причин, которые привели к заключению унии, и ее значения в истории Восточной Европы[57]. Новые неудачи, постигшие Великое княжество в период Ливонской войны (утрата Полоцка в 1563 г. и др.), повысили его заинтересованность в поддержке Короны, еще раз наглядно показав всем слоям литовских феодалов, что без активной помощи со стороны Польши они не могут сохранить свои позиции в Восточной Европе. Одновременно усилившийся в Великом княжестве конфликт между магнатерией и шляхтой, добивавшейся своего уравнения в сословных правах со знатью, привел к тому, что широкие круги феодалов Великого княжества стали активно добиваться унии с Польшей также потому, что они рассчитывали приобрести те же сословные права, что и шляхта Короны, где уже давно было установлено сословное равенство всех представителей господствующего класса.
В этих условиях, используя невыгодное для Великого княжества международное положение и притягательность своей модели общественного устройства для литовских, белорусских и украинских феодалов, польские политики сумели реализовать свою концепцию унии Короны Польской и Великого княжества Литовского, целью которой было удовлетворение старых устремлений польского господствующего класса. Правда, полной «инкорпорации» Литвы не произошло и Великое княжество продолжало и далее существовать как особый политический организм, но самим актом унии польским феодалам было предоставлено право приобретать владения на его территории. Что касается украинских земель Великого княжества, давно привлекавших польских феодалов, то они при заключении унии были отделены от Великого княжества и включены непосредственно в состав Польского Королевства. Тем самым были устранены все ранее существовавшие барьеры на пути колонизации польскими феодалами белорусских и украинских земель. Вместе с тем, хотя уния была по форме равноправным соединением двух политических организмов, переход украинских земель в состав Короны фактически закрепил ее руководящую роль во всем политическом организме нового государства — Речи Посполитой, ее решающий перевес над сильно сократившимся по своей территории Великим княжеством.
Характерной чертой этого нового государства было минимальное число общегосударственных институтов. Обе его составные части — Литва и Корона — сохранили каждая особую систему должностей, особую армию и финансы. Единственными общегосударственными институтами были королевская власть и высший орган законодательной власти — сейм. Причина такой неразвитости общегосударственных институтов заключалась в том, что устойчивость всего государства в целом обеспечивалась иными средствами.
Здесь следует особенно подчеркнуть тот, в настоящее время общепринятый тезис, что объединение произошло на базе распространения на литовских, белорусских и украинских феодалов всех тех прав и привилегий, которыми пользовалась в Короне польская шляхта. Тем самым обеспечивалась руководящая роль в новом политическом организме польских феодалов, чьи модель общественного устройства, культура, язык становились образцом для подражания, создавались условия для полонизации и окатоличивания белорусских и украинских феодалов. Мощным катализатором этих процессов была польская феодальная колонизация. Одновременно, поскольку ни в одной из соседних стран господствующий класс не обладал такой суммой прав и привилегий ни по отношению к народным низам, ни по отношению к государственной власти, однородный юридический статус господствующего класса придал Речи Посполитой определенную прочность еще до того, как с завершением процессов полонизации и католизации белорусских и украинских феодалов в XVII в. единство этого политического организма было скреплено дополнительно общностью языка и этнического самосознания, веры подавляющей части его господствующего класса.
Разумеется, эти сдвиги, означавшие серьезное ухудшение и социального положения, и условий национального развития белорусских и украинских народных масс, в дальнейшем привели к возникновению мощного народно-освободительного движения, потрясшего все государственное здание Речи Посполитой и открывшего дорогу к воссоединению Украины с Россией. Однако полное развитие это движение получило лишь через много десятилетий после заключения Люблинской унии. Во второй половине XVI в. оно лишь зарождалось и пока не принималось во внимание феодальными политиками восточноевропейских стран как первостепенный политический фактор. В этот период единственной силой, решавшей вопрос о будущем Речи Посполитой, был ее господствующий класс.
Для судеб русской внешнеполитической программы заключение унии имело большое значение. Серьезные трудности на пути к осуществлению этой программы наметились уже в первых десятилетиях XVI в. Исход восстания М. Глинского (1508 г.), а затем борьбы за Смоленск (1512–1514 гг.) ясно показали, что в отличие от ситуации рубежа XV–XVI вв. лишь незначительная часть господствующего класса Великого княжества проявила стремление к политическому сотрудничеству с Россией. Причины такой позиции основной массы господствующего класса белорусских и украинских земель Великого княжества до сих пор недостаточно выяснены: думается, тут сказалась и готовность литовского правительства нарушить монополию собственно литовских феодалов на «уряды», привлекая на важнейшие государственные посты представителей «русских» православных родов (Острожских, Ходкевичей и др.), и далеко зашедшее в первой половине XVI в. сближение государственного строя Великого княжества с моделью польского общественного устройства, что, несомненно, вызывало у белорусских и украинских феодалов опасения за судьбу своих сословных прав, в Московском государстве, где эти права были гораздо более скромными.
Правда, в широких народных массах стремление к воссоединению с Россией сохранялось, что нашло свое выражение, например, в действиях смоленского «мещанства», активно способствовавшего сдаче Смоленска войскам Василия III. Однако в феодальном обществе решающее значение имела позиция господствующего класса, и его отрицательное отношение к идее «соединения» с Россией бесспорно снижало шансы на практическое осуществление русской внешнеполитической программы в XVI в. После происшедшего в 60-х годах XVI в. нового сближения модели общественного устройства Великого княжества с моделью общественного устройства Польши еще более уменьшались возможности осуществления «соединения» с Россией на основе принятия украинскими и белорусскими феодалами русской программы «соединения». Действия украинских феодалов, не оказавших никакого сопротивления включению украинских земель в состав Польского королевства, ясно показывают, как это давно отмечалось в историографии, что они решительно отдали предпочтение своим сословным и классовый интересам перед национальными.
В исторической перспективе именно эту сторону унии следует расценить как наиболее существенную для последующих судеб русской внешнеполитической программы. Однако этот аспект унии стал ясен для русских политиков лишь со временем. В момент же заключения унии и первые последующие за этим годы русское правительство расценивало ее прежде всего под углом конкретного соотношения сил в Восточной Европе.
Следует отметить, что отход феодалов Великого княжества с начала XVI в. от активной борьбы за воссоединение не заставил русское правительство отказаться от своих планов, о чем свидетельствуют и его упорный отказ заключить с Великим княжеством «вечный мир», и дальнейшая конкретизация к середине XVI в. русской внешнеполитической программы отнюдь не в духе ее ограничения какими-то минимальными уступками, и, наконец, Полоцкий поход Ивана IV в 1563 г. И это понятно. Если на быстрое воссоединение всех белорусских и украинских земель нельзя было рассчитывать, то все же, как показывал опыт, можно было, ведя планомерную и упорную борьбу, постепенно отвоевывать у Великого княжества одну территорию за другой — Смоленск в 1514 г. при Василии III, Полоцк при Иване IV в 1563 г. По мнению В. Д. Королюка, «в лице Литвы Русское государство имело сильного противника… однако до тех пор, пока налицо были польско-литовские разногласия… успех был возможен»