[103]. Отражение таких расчетов можно обнаружить в «пропозиции», зачитанной от имени короля участникам польского сейма 1563 г. Король, говорилось в ней, «надеется на то, что, если бы только войско его королевской милости показалось на русской территории (дословно — na Moskwie), много бояр московских, много благородных воевод, притесненных тиранством. этого изверга, добровольно будут приставать к ого королевской милости и переходить в его подданство со всеми своими владениями»[104]. В начале 60-х годов речь шла об использовании такой ситуации для изменения хода начавшейся в конце 1562 г. русско-литовской войны и расширения границ Ягеллонских государств на востоке[105]. С аналогичными расчетами на то, что дворянская оппозиция поможет отпадению пограничных владений на сторону Литвы, был связан позднее так называемый поход Сигизмунда-Августа к Радошковичам в 1567 г.[106] К началу 70-х годов на этой основе складывается, однако, уже определенная политическая концепция объединения Восточной Европы под эгидой Сигизмунда II, основные контуры которой прослеживаются в ряде писем короля (конца 1570–1571 гг.) к виленскому воеводе Миколаю Радзивиллу Рыжему.
Поводом для этих писем явились дошедшие осенью 1570 г. до короля и литовских магнатов слухи о смерти Ивана IV. Узнав об этом, Сигизмунд II предписывал воеводе воспрепятствовать тому, чтобы на русский трон вступил кто-либо из сыновей царя. С этой целью воеводе следовало тайно отправить своего посланца в Москву «к тем, расположенным к нам, о которых сообщал нам твоя милость в Коиданове[107] и в других местах, чтобы убеждать главных людей к вольности и свободе вместо неволи и господства тиранов, панов их, которые не захотят иным способом ими управлять»[108]. В дальнейшем король снова рекомендовал воеводе вступить в контакты с теми, которые «послам нашим сообщали (odkazywali), что они желают прийти под нашу власть», и указал на Курбского как «человека, принадлежащего к этому народу», который мог бы убедить москвичей призвать Сигизмунда II на польский трон[109]. Таким образом, налицо явная ориентация на то, чтобы опираясь на контакты с враждебными Ивану IV группами знати, добиться отстранения от власти старой династии и возведения на русский троп Сигизмунда II, как государя, который гарантировал бы прекращение прежнего внутриполитического курса. Существенную роль при этом должны были играть обещания предоставить русскому дворянству те же «права» и «вольности», которыми обладала шляхта в Речи Посполитой.
Вопреки слухам Иван IV остался в живых, а в июле 1572 г. скончался Сигизмунд II, на котором пресеклась династия Ягеллонов, и польско-литовский трон стал вакантным. Тем самым наступил момент для практической проверки тех проектов политического переустройства Восточной Европы, которые основывались на идее соглашения между династией Рюриковичей и польско-литовским дворянством.
Русско-литовские переговоры 1572–1573 гг. и формирование русской и литовской программ политической перестройки Восточной Европы
Вопреки тому, что говорилось в донесениях русских дипломатов о столкновениях между литовскими сенаторами, нет оснований полагать, что литовские магнаты активно обсуждали проекты «вынесения» царя или его сына на трон Речи Посполитой. Их позицию по вопросу о наследнике Сигизмунда-Августа определили старые связи литовской аристократии с австрийскими Габсбургами[110]. С победой австрийского кандидата Ходкевичи и Радзивиллы связывали свои расчеты на упрочение позиций магнатской олигархии в Великом княжестве. Весной 1572 г., еще до смерти Сигизмунда II, литовские магнаты обязались осуществить сепаратную элекцию на литовский трон австрийского эрцгерцога Эрнеста (что предрешало его избрание и на трон польский), если претендент после своего избрания возвратит Великому княжеству отошедшие от него по Люблинской унии украинские земли[111]. Находившиеся в Кнышине литовские сенаторы и связанные с ними епископы ожидали известий из Вены и тайного приезда Эрнеста, который должен был обвенчаться с Анной Ягеллонкой и затем вступить на литовский трон. Однако император на такой шаг не решился, а по мере развития событий стала все более вырисовываться мощная оппозиция как шляхты, так и части магнатерии против избрания Габсбурга на троп Речи Посполитой[112].
В этих условиях активизировалась деятельность тех коронных сенаторов, которые еще при жизни короля склонялись к «вынесению» на польский трон «царевича». Глава этой группировки, куявский епископ С. Карнковский осенью 1572 г. предложил свой проект брака царевича с сестрой Сигизмунда II Анной на обсуждение как литовских политиков, так и собравшейся на сеймик в Коле великопольской шляхты[113]. Вместе с тем некоторые из коронных сенаторов — влоцлавский воевода Ян Кротоский и другие, выступая против австрийского кандидата, предложили избрать на польский трон самого Ивана IV[114]. Это предложение нашло в среде коронной шляхты самый широкий отклик[115]. Не довольствуясь агитацией в пользу своего кандидата на сеймиках, шляхетские политики, как стало известно об этом литовской раде, пытались вступить в непосредственное сношение с царем, посылая к нему своих гонцов через Литву[116].
Все это не могло не встревожить литовских политиков: в перспективе коронная шляхта могла посадить Ивана IV на польский трон, помимо и вопреки желанию литовских магнатов. Это заставило их попытаться самим вступить в контакт с Москвой, чтобы предложить царю собственные условия. Решение об этом было принято на совещании в Рудниках в конце сентября 1572 г. ряда наиболее влиятельных литовских магнатов во главе с воеводой виленским М. Радзивиллом Рыжим и старостой жмудским Я. Ходкевичем. Решения совещания были секретными: в них не были посвящены ни сенаторы и шляхтичи, съехавшиеся в Рудники на съезд шляхты Великого княжества, ни ведавший обычно сношениями с иностранными государствами подканцлер О. Волович[117]. Причины такой секретности раскрываются при ознакомлении с содержанием грамоты, которую в октябре 1572 г. повез в Москву гонец Степан Матвеев. Сенаторы сообщали царю, что все «станы и рыцарство» Великого княжества желают видеть на троне Речи Посполитой его младшего сына царевича Федора. Для достижения этой цели сенаторы предлагали «тепер заразом… обрати» Федора на литовский трон. Со своей стороны они просили, чтобы царь и его два сына дали присягу, что они не будут посягать на «свободы, права и вольности» литовской шляхты, и чтобы между Россией и Речью Посполитой был заключен договор о «вечном мире» и союзе. Если царь отнесется благоприятно к литовской инициативе, для выработки соглашения в Москву будет направлен посол М. Гарабурда[118].
Содержание этого документа позволяет точно определить, в чем заключалась реакция руководящей группы литовских магнатов на сдвиги в настроениях коронной шляхты, наступившие осенью 1572 г. Опасаясь, что дело может дойти до избрания на польский трон Ивана IV, чего литовские магнаты никак не желали допустить, они попытались, прежде чем в Москве узнают о таких настроениях шляхты, договориться с царем о выдвижении гораздо более приемлемой для них кандидатуры царевича Федора. Этого кандидата они рассчитывали навязать Речи Посполитой, используя старые методы, применявшиеся еще Ягеллонами: вынесение царевича на великокняжеский трон фактически предрешало и его избрание в, Польше. Поскольку актом Люблинской унии такая сепаратная элекция категорически запрещалась, неудивительно, что литовские сенаторы старались держать свое предложение в полной тайне.
Царь в осторожной форме, но определенно отклонил литовский проект. «На Великое княжество Литовское сести, с Корупой Польской не обослався» — это означает войну, а царь хочет избежать кровопролития[119]. Вместе с тем русское правительство подчеркнуло свою заинтересованность в продолжении переговоров, предлагая для решения всех поднятых «великих дел» «не мешкаючи» прислать в Москву М. Гарабурду.
Одновременно с неудачей, постигшей литовских политиков в Москве, изменилось в неблагоприятную для них сторону и положение в стране. Несмотря на все усилия, литовским магнатам не удалось сохранить свои намерения в тайне. Они стали известными и вызвали крайне резкую реакцию коронных сенаторов и шляхты[120]. Литовские политики группировки М. Радзивилла — Я. Ходкевича были вынуждены отказаться от своего плана, но это не привело к решению прекратить переговоры с Москвой. Поскольку к зиме 1572–1573 гг. расстановка сил в Речи Посполитой не изменилась, мотивы, побуждавшие литовских магнатов искать соглашения с царем, оставались в силе.
Новый план действий, о котором речь пойдет ниже, на съезде шляхты Великого княжества в Вильне, созванном 20 декабря 1572 г., получил поддержку значительной части литовской магнатерии[121].
В грамоте, которую в декабре 1572 г. повез в Москву литовский посланец М. Гарабурда, уже ничего не говорилось о возможности сепаратной элекции