[1512]. Хотя общее число воинов в лагере на Кагальнике должно было приближаться к 2,5 тыс. человек, пленные татары независимо друг от друга определяли его в 2 тыс.[1513]
Дополнительные контингенты экстренно собирались на Кубани. После того как нураддин ушел под Азов, сбором войск здесь занимались два ханских сына, султаны Саваз-Гирей (Шахбаз-Гирей) и Аслам-Гирей (Ислам-Гирей)[1514]. Постепенно к Азову подходили ногайские отряды. 18 июня пленный ногаец сказал, что всего в татарском лагере 3 тыс. человек[1515]. 22 июня выкупленный пленный сообщил, что число собравшихся под Азовом татар составляет 5 тыс. человек[1516]. 24 июня полоняник Илдильком Завут-мурза назвал ту же цифру, включая 500 ногайцев Кубека-аги, которых тот привел «ныне четвертый день»[1517]. Впрочем, в тот же день от пленных татар были получены и другие данные. Один указал цифру в 4 тыс. человек[1518], а другой сказал, что «разглашают, знатно для славы, что их бутто будет всех з десять тысяч, а по ево де виду насилу будет всех с нурадыном, и с ними новоприезжими, и с Кубеком с шесть или с семь тысяч»[1519]. Несколькими днями позже бежавший с Кубани пленник сообщил, что «всех нагайцов кубанских жителей старых и малых вышло с Кубани к Азову тысяч с пять или шесть, никого служилых нагайцев на Кубани не осталось, только женки и малые ребята»[1520]. Очевидно, что общая численность собравшихся на Кагальнике к концу июня татар могла достигать 7 тыс. человек. Однако в эту цифру входили не только опытные войны, но и подростки. При этом «для славы» цифра округлялась до 10 тыс. Любопытно, что, по сведениям, полученным Мазепой от пленного татарина, хан отправил под Азов нураддин-султана с 10 тыс. человек[1521]. Очевидно, что мы имеем дело с отражением известий, разглашавшихся «для славы». В ногайских же улусах на Кубани ходили слухи, будто под Азовом собралось 20 тыс. человек[1522]. Чем дальше от места событий расходилась информация, тем менее достоверной она становилась.
Кроме крымских татар и ногайцев, в лагере под Кагальником можно было бы ожидать калмыков, черкес и ахреян. Калмыки Аюки продолжали торговать с противниками России, однако оказывать помощь Азову не собирались[1523]. Один из беглых невольников рассказал, что «слышал он от нагайцов в нынешних же числех в переговоре о том имянно, что калмыки сего лета под Азов будут, только де битца ни с кем не будут, а станут смотреть того, которая сторона будет сильнее, при той стороне и оне будут»[1524]. Это не исключало присутствия отдельных калмыков в татарских отрядах[1525], однако сколько-нибудь значимой силой они не являлись. Старообрядцы, которых на Кубани насчитывалось около 300 человек, под Азов тоже не пришли, поскольку самостоятельно ходили с ногайцами для грабежа на Волгу под Саратов и под Царицын, где взяли большой полон. По данным разных источников, лишь 15 (по другим сведениям, 30 или 50) человек присоединились к отряду Кубека-аги под Азовом[1526]. Черкесов азовцы ожидали вместе с ногайцами и кумыками[1527]. Однако с 10 июня о черкесах стали сообщать, что они не придут из-за ссоры с татарами[1528]. В итоге черкесы появились в лагере на Кагальнике незадолго до сдачи города.
Выходцы и пленные постоянно сообщали российскому командованию о численности войск в татарском лагере. Цифры колебались в пределах от 4 до 10 тыс. человек. Однако с 7 июля ситуация начала меняться. Один из выходцев рассказал, что с получением известия о возможном приходе к московским войскам калмыков Аюки ногайцы стали разбегаться по 40–50 человек; а «нынешней ночью» ушло 100 человек. Кроме того, у татар кончилась провизия и начались «животные болезни»[1529]. Позднее другой выходец (волошанин) подтвердил, что татары начали разъезжаться из-за нехватки провизии[1530].
На помощь Азову из Крыма также должен был прийти калга Девлет-Гирей с отрядом в 6 тыс. человек[1531]. Действительно, калга пришел, переправившись по морю в Тамань. Однако появился он уже перед самой капитуляцией Азова. К его приходу большая часть ногайцев уже покинула лагерь на Кагальнике. Всего в распоряжении крымских военачальников оказалось около 4 тыс. человек, включая черкесов, которые присоединились к калге в Темрюке[1532].
Таким образом, число одновременно присутствовавшей под Азовом вражеской конницы вряд ли превышало 7 тыс. человек даже с учетом молодежи. Общее соотношение сил оставляло азовскому гарнизону крайне мало шансов на благополучный исход осады. Российская армия имела примерно шестикратное превосходство. Но главная причина поражения Азова состояла не в общем числе войск, а в их качестве. Значительную долю азовского гарнизона в 1696 г. составляли новобранцы, не имеющие боевого опыта.
Еще один важный опрос, связанный со взятием Азова, — состояние его укреплений. Этот вопрос был кратко затронут в недавней работе П. А. Авакова[1533]. Между тем источники позволяют дать весьма подробную характеристику проведенных накануне осады фортификационных работ. Их организационной стороной руководил Муртаза-паша, а технической («указывал и розмеривал») — бежавший в 1695 г. из московского лагеря к туркам голландец Яков Янсен[1534]. Один из беглых невольников сообщил, что тот получил у турок чин «топчиларь»[1535].
Основная часть рабочих для возведения фортификационных сооружений была нанята Муртазой в Крыму (Керчи и Кафе), а также в Темрюке и Тамани. Их число по разным источникам составляло 300, 400 или 500[1536] человек. Какое-то число рабочих было прислано из центральных районов Османской империи. Так среди пленных оказался плотник-армянин, которого послали из Константинополя (Царьграда) для строительных работ в Азове вместе с двенадцатью другими мастерами, часть из которых на момент допроса уже возвратилась домой[1537]. Один из информаторов отдельно от основной массы строителей упомянул 32 мастеровых, присланных из турецкой столицы и Кафы[1538]. Очевидно, что речь идет о высококвалифицированных работниках. До прихода московских войск строители успели проработать два месяца[1539]. Работникам платили по левку (голландскому талеру) за два дня работы, что в российских деньгах составляло «по осми алтын по две денги на день» (то есть 50 коп. за два дня)[1540].
Ремонт каменного города проводился по крайне упрощенной технологии и заключался в том, что на проломах и в разбитых местах сооружались из бревен и досок щиты, между которыми планировалось насыпать землю[1541]. Без серьезной реконструкции оставались даже ключевые точки обороны каменной крепости. В качестве наиболее яркого примера можно привести Водяную башню, разбитую во время осады 1695 г. В ней лишь на самой земле поставили пять пушек. «А буде московские войска учнут в ту башню стрелять ис пушек, и от того им, азовцом, будет утеснение немалое потому, что никакой крепости и земляных туров на той башне ныне нет»[1542]. В другом расспросе эта башня названа раскатом: «а на стене каменной к той водяной стороне был роскат каменной, и прошлого лета тот роскат каменной московские войска ис пушек збили, и зделан был в том месте земляной роскат»[1543].
Другая, ключевая для обороны каменной крепости башня, также осталась в руинах: «Копали ров от Дону реки вверх до розбитой башни, которая стоит на горе к степи. Також де и вал земляной починивали. И около того валу ставили деревянной бревенчатой стоячей тын до той же розбитой башни»[1544].
Усиливать каменную крепость пытались и во время осады. Бежавший 22 июня из плена солдат полка К. А. Ригимона, скованным «работал земляную работу» в Азове на городской стене со стороны Дона. Там старая каменная стена также была сбита еще в предшествующую осаду. Пленные трудились ночью, а днем сидели в земляной тюрьме. К тому моменту, как пленник попал на эти работы, у турок была уже поставлена вровень со стеной деревянная решетка. Пленные засыпали пространство между решеткой и стеной землей. Расстояние от решетки до стены солдат определил в сажень. Работу делали 50 человек, а надзирал за ними Янсен[1545].
Основные усилия турецких властей были направлены на реконструкцию земляных укреплений, которые опоясывали каменный город, и углубление рва. Если во время предшествующей осады его глубина составляла примерно один человеческий рост, а местами и меньше, то теперь он достигал трех саженей (у других информаторов — высоты трех человек). Благодаря этому во многих местах ров был углублен до воды, что мешало делать подкопы. Лишь со стороны моря ров углубить не успели. Вырытая земля использовалась для расширения вала. В 2–3 саженях от внутренней стороны существовавшего в 1695 г. вала был поставлен тын, бревна которого соединили при помощи гвоздей струговыми досками, принесенными из-под Сергиева. Землю засыпали в образовавшееся пространство между старым валом и тыном