Вопрос о торговле из-за сопротивления турецкой стороны, которая отказывалась принимать предложения русских дипломатов о свободном проходе по Черному морю российских купцов, был отложен до последующих переговоров. Их проведение отдавалось на волю будущего посольства, которое должно было привезти ратификацию мирного соглашения (статья 10). Любым представителям «московского народа», отправляющимся в паломничество, разрешалось свободно посещать в Иерусалиме «места, достойные посещения» [т. е. Святые места] (статья 12). «Для творения и подвижения надобных дел» в Стамбуле создавалось российское представительство. Сроки его появления указывались крайне расплывчато: «…когда надобно будет». Царский «резидент» и его служащие («толмачи») получали «свободы и привилегии», аналогичные европейским миссиям. Особо оговаривалось разрешение на беспрепятственный проезд гонцов с дипломатической почтой (статья 13). Договор предписывалось утвердить российскому монарху и турецкому султану. Не позже чем через 6 месяцев с момента отъезда посланников царский великий посол должен был привезти в Константинополь ратификационную («подтверженною») грамоту и забрать обратно «салтанскую утвержающую». И лишь после обмена ратификациями соглашение о 30-летнем перемирии официально вступало в силу (статья 14)[2424].
После торжественного обмена экземплярами договора 3 июля 1700 г. Е. И. Украинцев, в тяжелейших условиях почти год распутывавший паутину «восточной дипломатии», выступил с речью, где не скупился на хвалебные слова в отношении роли великого везира в подписании мирного трактата. По его словам, благодаря османскому главе правительства, «достохвальное безсмертной славы достойное примирения дело» было завершено «мудрым превосходителства твоего правительством». Именно Хусейн-паша, по мнению русского дипломата, «усмотрел… высоким благоразумием своим», что «всякая долгая и великая война сканчивается миром», а «кто мир презирая, желает славы, и тои и мир погубляет и славу»; недаром кто-то «от премудрых» сказал: «Понеже мир в твоих, а победа в Божиих руках». В ответных словах везир согласился, что «по истиние де всегда мир лучше болших побед» и посланникам он взаимно «благоприветствует добрым сердцем сего доброкончанного мирного дела учинением». Подданные же Российского царства и Османской империи должны возрадоваться и веселиться «тем постановленным святым покоем и тишиною»[2425].
Главным итогом заключенного договора можно считать урегулирование территориальных вопросов, вокруг которых на переговорах и происходили основные разногласия. В восприятии турок возвращение земель по Днепру (даже с разоренными городками) и потеря Азова с окрестностями стали ключевыми позициями 30-летнего перемирия. Об этом свидетельствует письмо А. Маврокордато к английскому послу лорду У. Пэджету, где из всех условий подписанного соглашения упоминаются только эти два[2426].
Для российской стороны понимание основных результатов мирного соглашения было более широким. На основе нескольких черновых отпусков указов из Посольского приказа в Разряд и Казанский дворец и выписок, связанных с награждением Е. И. Украинцева, удается выделить ключевые итоги, которые полагались наиболее важными. Во-первых, — здесь наблюдается полная солидарность со Стамбулом, — произошла фиксация изменения границ государств: Россия получала Азов и возвращала завоеванную часть Нижнего Поднепровья. И если Азов султан «уступил… со всеми к нему належащими старыми и новыми городками» — «Тагань Рог, Миюс и Павловской», то укрепления по Днепру предписывалось разорить, и поселениям там «не быть». Дополнительно обращалось внимание: 1) на проведение рубежа владений двух сторон на расстоянии в 10 часах обычной конской езды к Кубани, которое бы осуществили «разумные и благоволителные» комиссары «положением явных знаков», 2) на разрешение, для обеспечения переправы, постройки турками села между Очаковом и разоренными днепровскими городками без каких-либо укреплений, пушек, воинских контингентов, боевых кораблей. Во-вторых, прекращались выплаты крымскому хану: «Дачю крымскую, которую ханы с Московского государства имывали, ныне и впредь и за прошлые годы отговорил и отставил». В-третьих, чрезвычайный посланник «договорился и постановил» русских пленных «проведывать и откупать» во всех подвластных османам землях, чтобы «ездить и о свободе их промышлять и в Русь вывозить невозбранно». В-четвертых, урегулировалось совместное использование нейтральных территорий. При этом «его царского величества всяких чинов подданным» (в других случаях — «запорожцам») разрешалось свободно «в Днепре и ыных речках, и на иных местех и водах: се есть, которые меж Миюсом и Перекопью, и на местах к Черному морю ближних» заниматься разнообразным промыслом: «дрова сечь, пчелики держать, сено косить, соль возить, рыбную ловлю чинить и в лесах ловлю звериную творить». Крымские же жители «для тесноты Крымского острова» могли за Перекоп на пастбища «выгонять» скот и иных животных[2427].
Любопытно, что в одном из отпусков указа в Разряд (от 23 августа 1700 г.), в отличие от всех остальных бумаг, указывалось на двух контрагентов России: «…учинил меж государств его царского величества с салтаном турским и ханом крымским перемирье». Аналогично идентифицируется и само событие: «…о том турском и крымском миру»[2428].
В целом, можно сказать, что русские посланники выполнили основную часть пожеланий тайного наказа, о чем шла речь выше. Сохранить за Россией все занятые территории удалось не в полной мере. Однако возвращение туркам нижнеднепровских земель с одновременным разорением местных городков-крепостей позволило снизить набеговую активность крымских охотников за добычей, что дополнительно подкреплялось угрозой жестоких казней за нарушение мира со стороны представителей власти обеих сторон. Из нереализованного можно отметить вопрос о торговле по Черному морю, отложенный до будущих посольств, и ситуацию с защитой православных подданных султана и принадлежностью Святых мест в Иерусалиме. Ответ по последнему вопросу был получен в 1701 г. в грамоте к царю от султана Мустафы II, который сообщил о равенстве положения греческой и римской конфессий в правах на Гроб Господень. Из-за имеющихся распрей турки специально никому не отдавали первенство во владении святынями[2429].
Ратификация мирного договора
Гонцы с информацией о заключении мира отправились в путь 7 июля 1700 г., то есть через четыре дня после подписания соглашения. М. М. Богословский высказывал даже некоторое удивление данной отсрочкой: «Вопреки всем ожиданиям Украинцев и с этим не торопился»[2430]. На самом деле задержка объясняется подготовкой посланником подробнейшего отчета о ходе многомесячных переговоров с передачей краткого содержания предыдущих посланий[2431]. Представляется, что перед русским дипломатом на первом месте стояла задача точно разъяснить все обстоятельства дела и причины задержки с подписанием трактата, а не спешить с отправлением сеунча. Какое-то время также заняло составление копий договорных статей и шифрование объемного донесения, что было характерно для всей почты, отправляемой из Константинополя[2432]. Отряд, который перевозил дипломатические бумаги, возглавляли сержант Преображенского полка Никита Жерлов и стольник Гур Родионов сын Украинцев.
К сожалению, с абсолютной точностью определить день, когда известие об окончании войны с турками достигло столицы Московского государства, пока не удается. В источниках встречаются две даты, которые в дальнейшем и фигурируют в историографии. Первая — 9 августа 1700 г. — определяется по двум письмам Петра I (к князю Ю. Ю. Трубецкому и польскому королю Августу II), заверенным этим числом: «Ныне мы получили ведомость с нарочным гонцом из Константинополя, что мир с турки получили на 30 лет…»; «Ныне же, при помощи Божии, получа мир с Портою». Одновременно в обоих посланиях царь пишет и о начале конфликта на севере: «…и ныне мы, при помощи Божей, начали войну против шведов…» и «…к сему подвигу приступили есмы… указ послали, дабы как наискорее, объевя войну…»[2433]. Вторая — 18 августа 1700 г. — указана еще в одном письме монарха (к адмиралтейцу Ф. М. Апраксину), датированном 22 августа: «Мы здесь в 18 день объявили мир с турки [зело с преизрядным фейверком]; в 19 день объявили войну против шведов…»[2434] Последний вариант подтверждается указом от 19 августа 1700 г. о нападении на «свейскаго короля городы» и объявлением о сборе ратных людей Московского государства[2435].
Из документов, связанных с приездом гонцов, выясняется еще одна дата прибытия известия в Москву — 16 августа. Она фигурирует в письме Е. И. Украинцева к царю, скопированном в тетрадях: «В нынешнем 1700-м году августа в 16 день писал к великому государю…»[2436], а также в черновых отпусках указов из Посольского приказа в Разряд и Казанский дворец с кратким перечислением условий перемирия[2437]. Во всех случаях под фразой «августа в 16 день писал к великому…», согласно делопроизводственной практике, подразумевается дата получения послания в приказе.
Такое разночтение в датах может объясняться получением Петром 9 августа известия о мире, посланного «наскоро» с вестником, которое несколько опередило прибытие Г. Р. Украинцева и Н. Жерлова. Оно могло быть послано от гетмана Мазепы или самих гонцов. Получив его, царь начал подготовку к войне, написав депеши Ю. Ю. Трубецкому, Августу II и новгородскому воеводе и одновременно направив в Ижорскую землю Я. Брюса (о чем и говорится в посланиях монарха от 9 августа). 16 августа прибыли гонцы, которые привезли официальные бумаги от чрезвычайных посланников и копии трактата. И уже на их основании Петр I 18 августа торжественно возвестил о заключении мира с турками (с салютом), а на следующий день официально объявил войну Швеции.