На следующий день лагерь был перемещен к р. Рогачик (трава и вода здесь были в изобилии), где состоялся совет о боевом построении войск на случай столкновения с татарами, а 8 мая — обсуждение маршрута дальнейшего пути. 9 мая совет собрался вновь для обсуждения вариантов дальнейшего марша: вдоль Днепра на Казы-Кермен или к Перекопу. В итоге все же решили идти к Перекопу, поскольку последний был ближе (хотя путь был «менее удобен», — отмечал Гордон). 10 мая войско двинулось к Днепру, переправившись через Рогачик. Здесь была произведена заготовка кольев и прутьев для габионов (плетеные корзины, набитые землей, для оборудования артиллерийских позиций, по всей видимости на случай штурма Перекопа; позднее их пожгли за ненадобностью у перешейка). 11 мая пройдя 7 «тележных» верст вниз по Днепру, форсировав пересохшую речушку Мечеть-Каир, войско разбило новый лагерь, где на следующий день были встречены суда, сооруженные ранее на р. Самаре, по всей видимости с продовольствием и иными запасами. Далее войско двигалось вдоль днепровского русла, где на всем пути были хорошие запасы травы, воды и леса. В своей отписке Голицын отмечал, что 12 мая «крымские орды» стали появляться вблизи русских войск. Вечером 13 мая главнокомандующий отправил небольшой конный разъезд (60 человек) на разведку. С этой же целью к Ислам-Кермену (Шах-Кермену) — одной из османских крепостей в низовьях реки — отправился двухтысячный отряд. При его приближении турки зажгли посад, но русские отказались от штурма и на следующий день возвратились в основной лагерь. 14 мая войско, пройдя 13 верст, расположилось лагерем в Зеленой долине, где было обилие травы и воды. Возвратившийся конный разъезд сообщил о появлении татарских отрядов в двух милях от основного лагеря, а доставленный в русский лагерь язык поведал о прибытии в крымское войско Селим-Гирея с 4 тыс. белгородских татар. Выступив из Зеленой долины на следующий день в Черную долину, где, по сведениям языков, располагался хан с войском (около 70 тыс. человек, по оценке В. А. Артамонова[723]), армия Голицына была атакована татарами[724].
Прежде чем перейти к описанию решающих боев между армиями России и Крымского ханства на подступах к Перекопу, необходимо остановиться на двух моментах. Во-первых, нужно реконструировать военно-политическую позицию Крыма накануне этих сражений и его приготовления к отражению неприятельского нашествия. Во-вторых, выяснить, что знали о положении дел в ханстве, его силах и намерениях в ставке главнокомандующего. В связи с отсутствием в нашем распоряжении документов делопроизводства условно понимаемой крымской канцелярии или корреспонденции находившихся при ханском дворе лиц, единственным типом источников, который может осветить оба обозначенных аспекта, являются допросы захваченных языков. Их анализ путем сопоставления позволяет выделить повторяющиеся (и, следовательно, взаимно проверяемые) описания событий и таким образом сформировать более-менее достоверную общую картину, дополняемую рядом конкретных (и часто уникальных, а потому непроверяемых) деталей.
9 апреля гетман Мазепа прислал в полк к Голицыну языка — татарина Шебанко Бекташева Наймана («житель он Крыму от каменного мосту села Сарбаша от Перекопи верстах в полтретьятцать»), которого казаки во главе с полтавским полковым есаулом Иваном Искрой[725] взяли ниже Самары, на р. Чаплинке.
Пленник сообщил, что где-то в середине марта он был послан от Перекопа в составе отряда «загонщиков» в 200 человек «под государевы украинные малороссийские городы и под Новобогородицкой город… чтобы взять подлинного языка» и «уведать подлинно, какое царского величества намерение и на юрт их наступление имеет ли быть и о котором времяни». Загон был отправлен в связи с тем, что «еще с самые зимы ведомо им учинилось от взятых руских языков» о мобилизации царских войск, которые после Пасхи «конечно пойдут на Крым». Поэтому в Крыму «от тех языков о том слыша, с самые осени и по се время войска свои збирают, таким способом, которые у них люди бесконные и безоружные и те чтоб ис пожитков своих, хто что у себя имеет продавал, а покупал бы себе всякой лошади и оружие и пишут их всех, кому быть к бою готовым и с чем, на роспись». Кроме того, по всему Крыму ходила «розголоска», что «взятые руские языки говорят, будто царского величества войска собраны со всего государства не токмо которые служилые конные и пешие люди, но и крестьяном дано их великих государей денежное жалованье и все из домов своих в войско высланы». «А намерение крымских татар ныне таковое, — свидетельствовал Шебанко, — что всеми своими силами против войск их царского величества битися будут, не допуская в блиские места до Крыму», намереваясь встретить русскую армию на р. Самаре «или в ыных около Самари в блиских местех».
Пленник подтвердил мартовские известия, что Селим-Гирей вместе с калгой и нураддином живут в Белгородской орде с осени якобы для того, что «чинитца у них договор о миру с полским королем», который прислал к хану двух послов. От людей перекопского бея Шан-Гирея, которые живут недалеко от него, Шебанко слышал, «что как хан был у салтана турского, и он де с салтанского изволения то постановил, есть ли король полской станет искать у них бусурман миру, и согласной с царским величеством на Белгородцкую орду воинской поход свой оставит и станет просить себе Каменца Подолского и тот Каменец полскому королю чаять отадут», правда, лишь при условии сохранения выплаты поминок хану. За день до выезда татарского отряда из Перекопа туда пришла весть, что калга и нураддин возвращаются в Крым, «а крымского войска с ними тысячь з десять, а турского войска с ними никого нет, а есть ли ж хан уведает о царского величества войсках, что они будут в ближних х Крыму местех, и он хан и сам в Крым будет вскоре и может из Белогородчины в Крым поспешать в шестой или в седьмой день».
По сообщению пленника, на наем войск Селим-Гирей якобы получил от султана «червонных золотых многое число», при этом хану приказано, «что б он тою казною сам не корыстовался, а збирал бы болше войска и сажал бы в городки, в те, х которым чаять приходу царского величества войскам»[726]. Сообщалось о надеждах крымцев, что турки заключат перемирие с цесарем и тогда к хану в помощь против русской армии придет Белгородская орда, в противном случае, если «от белгродцкой орды помочи им никакой не будет», то «совершенная помочь им будет из Азова и из черкеской стороны от нагайцов». К калмыкам крымцы за помощью не посылали, и от них никто в Крым не приезжал.
Русское командование особенно интересовало, будут ли татары выжигать степи навстречу идущей московской армии, поэтому Шебанко расспрашивали, видел ли он выжженные степи на пути от Перекопа до Конских и Овечьих Вод. Пленник ответил отрицательно, но предположил, что перекопский бей «для зжения степей уж выступил, а станет де он степи жечь в то время, как царского величества войска к ним приближатца», заранее же «степей выжигать они не будут для того, чтоб тем войскам учинить трудность и конскую бескормицу».
Особенное внимание Голицын должен был уделить известию, что якобы все жители Крыма «миру зело желают и молят о том всенародно Бога непрестанно» и если бы «от их царского величества была к хану хотя малая присылка», Селим-Гирей немедленно согласился бы на переговоры.
Кроме того, Шебанко подтверждал слова предыдущего пленника, татарина Бекера, о хороших запасах провианта и конских кормов: «Хлеб прошлого лета в Крыму родился и сена к зиме наготовлено у них доволно и те сена у них ныне в целости». Этому способствовала прошедшая зима, когда «снегу у них ничего не было и скотина ходила вся по полям»[727].
В целом и эти, и предыдущие известия пленников давали противоречивую информацию. Они показывали, что, несмотря на ослабление Османской империи, Крымское ханство не собирается уступать перед военным натиском русской армии, который уже, как выяснилось, не являлся секретом для хана и его окружения. Селим-Гирей намеревался дать отпор наступающим войскам, собрав для этого все наличные турецко-татарские силы в регионе (татар и турок из Азова, Белгородскую орду, вассальных ему черкесов и ногайцев), несмотря на то, что оказание серьезной военной поддержки (финансовая, судя по всему, была оказана) со стороны Порты было весьма сомнительно. В рамках подготовки Крыма к обороне проводились смотры крымской конницы, предпринимались меры по увеличению ее численности, а теплая зима и хорошие урожаи позволяли татарам как следует откормить коней для будущей кампании. Все эти сведения показывали, что начатая военная экспедиция вряд ли обернется легкой победоносной прогулкой, а известия о готовности Селим-Гирея к переговорам должны были склонять Голицына к мысли, что дипломатическое разрешение конфликта на приемлемых для России условиях вполне возможно.
Вместе с тем главнокомандующий в письме сыну от 4 мая несколько легкомысленно трактовал полученные в начале апреля разведывательные данные, успокаивая себя тем, что высылаемые вперед разъезды не находят татар, признаваясь, что не имеет четкого представления о планах крымского командования и выражая уверенность, что в Крыму о русском наступлении ничего не знают, а сам хан туда до сих пор не прибыл. И если последнее утверждение было правдой, в целом ситуация не выглядела так радужно (см. об этом выше). В этом Голицын должен был убедиться уже через 3 дня, когда в русский лагерь доставили новых языков.
7 мая были допрошены еще двое крымских татар, Агметко Чумалеев («черной татарин» из крымской «деревни» Кок-Сакал, располагавшейся недалеко от Перекопа, ныне не существует) и Аджачко Кочекаев («черной татарин Карасовского уезду деревни Копчаки»). Согласно речам пленных, их отряд из 36 человек (по сведениям Кочекаева — 33 человека) во главе с Тювень-агою был отправлен калгой и нураддином 3 мая «для проведывания войск царского величества, где они ныне». 5 мая «о полудни», съехав с пути, татарские всадники «поехали… к воде поить лошадей» на Горьких Водах. Здесь «внеза