пну напали на них руские люди, которых им показалось тысячь с пять и болши, и они де убоясь их, от них побежали, а те де руские люди за ними гнали», взяв трех пленных (остальным удалось уйти). При этом Кочекаев отбивался: «учинил с ними бой и они де ево ранили из ручницы в подпазуху и, раня, взяли ево в полон»[728].
Оба пленника подтверждали зимовку ханского двора «в Белогородчине», а также сообщали о прибытии нураддина и калги в Перекоп в первой половине апреля (хану в Крым якобы не разрешал выехать султан). Они расположились, не доходя 10 верст до перешейка, и были заняты мобилизацией войск, которых на данный момент уже насчитывалось (без учета белгородских татар) якобы больше 100 тыс. человек, включая тех, «которые ис Крыму к ним высланы… и с теми, которые с ним же ис Перекопи вышли с перекопским Шан-Гиреем салтаном». По сведениям Агмета, около 12 дней назад калга и нураддин «послали от себя семеней да писарей в Крым для высылки ис тритцати из дву городовых и волостных уездов всех воинских татар, а в кождой по писарю да по семеню и приказали им чтоб они выслали их тотчас, а хто будет выслан, тех бы имена те писари записывали». Однако мобилизация проходила туго: «И татаровя служивые тем высылщиком сказали, что им ныне, не видя московских войск никакова наступления, ехать за Перекопь и проедатца в степи не для чего, а как де будет подлинная ведомость о московских войсках и они де все станут на указном месте того часу, на которой срок будет им назначено». Одной из причин трудностей со сбором войска было то, что «многие татаровя от прежних в Крыму хлебных недородов и з голоду розбрелися многие в Белогородцкую орду».
Калга и нураддин уже знали, что русские войска добрались до Конских Вод, однако не имели точной информации о дальнейшем маршруте их движения — пойдут ли они под османские крепости на Днепре или прямиком на Крым. В случае, если царские войска «пойдут прямо к Перекопи на Молочные Воды и они де хотели встретить у Молочных Вод, а буде те войска пойдут под Шахкермен (Ислам-Кермен. — Авт.) и они де хотели встретить в ближних местех, чтоб тех войск под Шахкермен не допустить». В последнем случае в Ислам-Кермен планировалось «для помочи и осадного сиденья» прислать отряд из Гезлева.
Нахождение Селим-Гирея в Белгородской орде А. Кочекаев объяснял приказом султана, который опасался наступления австрийских войск на Софию. Тем не менее хан намеревался выехать в Крым с 15 тыс. белгородской орды по первому известию о приближении к нему армии Голицына, чтобы «свой юрт… оборонять». И Кочекаев, и Чумалеев считали, что Селим-Гирей сможет «из Белогородчины поспеть в Перекопь» за 4–5 дней. Собственно, 2 мая, получив вести от пленных о приходе русского войска, калга и нураддин послали к хану «нарочно», требуя, чтоб он шел в Крым «немедленно». Посланец должен был приехать к Селим-Гирею 6 мая, соответственно, у Перекопа хана ждали к 11–12 мая[729].
Из допроса Агмета видно также, какие сведения особенно интересовали русское командование, давая общее представление о тех вариантах дальнейшего ведения кампании, которые разрабатывались в ставке Голицына. Пленника подробно расспрашивали о состоянии Перекопа и крымских крепостей. Ответ был скорее обнадеживающим: «А в городех во всем Крыме никаких крепостей не строят и не починивают и перекопской вал по обеим сторонам ворот прежней и починки ему никакой не бывало и чрез тот вал во многих местех лошадми ездят и скотина ходит, а пушак де на Перекопской башне и в Перекопском городке и на раскатах видел он ныне толко всех з десять пушек (при этом А. Кочекаев утверждал, что перекопская артиллерия насчитывает 100 орудий. — Авт.), а в городех в Кезлове и в ыных пушек много, а до нынешняго времяни жили они в Крыму безо всякого опасения». Это свидетельствовало о том, что вопрос о вторжении на полуостров по крайней мере обсуждался и не снимался с повестки дня дальнейших действий русской армии. В связи с этим Голицын уже в который раз проявлял интерес к ситуации с хлебными запасами и конскими кормами на самом полуострове и прилегавших к нему с севера землях, включая и сведения о поджогах степей. Агмет сообщал, что «хлеб ныне в Крыму уже спеет блиско х колосу, да и по сю сторону сеяного хлеба много, а хлеб у них ячмень, рожь, пшеница и просо». По его сведениям, «на речке де Колончаке, которая идучи к Перекопи обретаетца в левой руке, конские кормы были, толко де ныне те кормы обиты едисанцы и горскими черкесы, которые к ним ныне приезжают с табуном». Еще одним важным пунктом для русского командования был вопрос о состоянии османских крепостей на Днепре. План активных действий против них вряд ли существовал, но Голицын явно боялся их усиления и ударов из этого района во фланг или тыл наступавшей русской армии. В связи с этим о гарнизонах крепостей был подробно допрошен А. Кочекаев[730].
Особенно интересовало Голицына то, к какому варианту решения конфликта — военному или дипломатическому — склоняется Селим-Гирей и насколько он в первом случае может рассчитывать на поддержку Порты: «Он же Агметка спрашиван, хан крымской у великих государей милости искать желает ли или он хочет поступать против царского величества войск обороною и от салтана турского помощи он себе надеетца ль и в каком он ныне намерении». Здесь, однако, пленник четкого ответа не дал, заметив лишь, что хану «у султана помочи просить неколи, потому что буде ему салтану ныне пришло время и самому себя оборонять от войны цесарской, как у них в Крыму слух обноситца». При этом якобы польский король присылал хану в Белгородскую орду предложения о перемирии (А. Кочекаев добавлял к этому, что польская сторона требовала Каменца, а Селим-Гирей — не только сепаратного мира, но и якобы участия в боевых действиях против «цесаря»), но было ли оно в итоге заключено, не известно, тем более что военные действия продолжались («нынешние весны которы(е) от салтана турского посланы были в Каменец Подолской запасы и те запасы поляки у них отбили»). Помимо польско-крымских отношений, главнокомандующего интересовала и позиция Запорожской Сечи, недовольной строительством Новобогородицка. Здесь сведения были скорее успокоительными: с запорожцами не только нет никакой «пересылки», но более того, «ныне де казыкерменские татаровя у них запорожцов отогнали с восмсот лошадей»[731].
Указанные выше сведения в основном подтверждались позднейшими более краткими известиями других источников — пленного «черного татарина» Ненисупки (допрошен в Батурине в октябре 1689 г.) и Алексея Ишкова, сына боярского из Ефремова, попавшего в плен в юном возрасте еще во время Конотопского поражения русских войск 1659 г. (отпущен из Запорожской Сечи 31 июня 1689 г.). Ненисупка сходно описывал зимовку ханского двора в Белгородской орде, подготовку крымского войска к отражению русского нашествия и прибытие Селим-Гирея к войскам в последний момент («хан де из Белогородчины наскоро к ним прибежал на другой день, как с государскими войск бои зачалися»). Ишков, повторяя в целом эти сведения, добавлял одну ценную деталь: хан «и прочие с ним воинские люди» прибыли к своей армии уже на пятый день после отправки гонцов и еще до начала боев с русскими войсками, то есть 11–12 мая[732].
Указанные источники позволяют достаточно полно охарактеризовать ситуацию в Крымском ханстве в конце 1688 г. — первых месяцах 1689 г. Ханский двор находился в сложном положении. Селим-Гирей, зимовавший в Белгородской орде, должен был поддерживать интенсивные контакты с османским правительством (даже ездить в Адрианополь в декабре 1688 г.), активно использовавшим татар во главе с калгой на венгерском и сербском театрах военных действий и заинтересованным в их участии в кампании 1689 г. Угроза русского нашествия и необходимость оборонять свой «юрт» требовала от Селим-Гирея значительной дипломатической гибкости: не испортив отношений с султанским двором (здесь уместно напомнить о слухах о его возможной отставке, ходивших в начале 1688 г.), хану было необходимо добиться не только освобождения крымцев от похода на Балканы, но и получить хоть какую-то поддержку со стороны Порты перед лицом столкновения с русской военной машиной. Однако если дипломатическая активность ханского двора реконструируется в самых общих чертах, то сведения о мерах подготовки крымского войска носят вполне конкретные очертания: смотры и усиленная мобилизация с привлечением всех возможных резервов активно проходили в Крыму зимой и весной 1689 г. Оборонительная стратегия крымской верхушки исходила из тех задач, которые поставила себе армия Голицына — именно поэтому калга и нураддин всеми силами старались получить сведения о том, куда будет направлен ее главный удар — на само ханство или приднепровские крепости. В первом случае крымская сторона собиралась дать русскому войску генеральное сражение на подступах к полуострову, во втором — усилить оборону османских крепостей (особенно расположенного на левом берегу Ислам-Кермена) и по возможности не допустить их взятия противником.
Показания пленных и выходца из крымской неволи А. Ишкова, которые служат основой вышеуказанной реконструкции, практически не противоречат друг другу, что позволяет, несмотря на отсутствие источников из крымско-османского лагеря, признать ее в целом верной. Все эти сведения, несомненно, были осмыслены и проанализированы в Разрядном шатре Большого полка, который, таким образом, имел исчерпывающую информацию о сосредоточении противника и его готовности к отпору. Как Голицын использовал эти данные для определения своих дальнейших шагов, показали события середины — второй половины мая.
Сражения в Зеленой и Черной долинах стали главными военными событиями второго похода. Четкая хронологическая канва русско-крымских боев, развернувшихся 15–17 мая