Фливерка сопровождал представитель гетмана И. Мазепы Яков Глуховец. Прибыв во Львов, Фливерк и Глуховец не застали там ни короля, ни гетмана Яблоновского, который выехал к Яну Собескому в его резиденцию Яворов. Они были приглашены на обед к коронному подскарбию М. Замойскому, который расспрашивал их о Крымском походе. После этого русские посланцы двинулись в Яворов к королю, прибыв туда 2 июля. Им были отведены квартиры, а вскоре посланцев посетил королевский секретарь С. Ружицкий, интересуясь характером привезенной ими корреспонденции. В тот же день Фливерка и Глуховца тепло («ласково») принял Яблоновский, расспрашивая о здоровье Голицына и его товарищей, а также с особенным интересом — «о поведении военном», то есть о событиях второго похода на Крым. На следующий день, 3 июля, Фливерк послал Глуховца к Яблоновскому с просьбой организовать аудиенцию у короля как можно скорее и отпустить посланцев без задержки. В ходе встречи коронный гетман, выслав всех присутствующих, еще раз расспрашивал Глуховца о походе Голицына наедине, ожидая, по-видимому, услышать, более подробный и неофициальный рассказ. Однако представитель Мазепы, если верить его словам, «говорил те ж речи, что и с полковником сказывали, подробну». Яблоновский заверил, что королевский прием состоится сегодня же. Действительно, вскоре после этого Фливерк и Глуховец, сопровождаемые чашником Андреем Слобоцким и порутчиком Войтехом Лаской, прибыли в королевский дворец. Собеский лично принял у них письма, поинтересовавшись здоровьем русского главнокомандующего и спросив, «как им поводилось в степной дороге». 5 июля Фливерк и Глуховец еще раз встречались с Яблоновским в присутствии русского резидента при польском дворе — Ивана Волкова. Гетман, «выслав всех своих дворян, говорил с ними на одине о военном поведении пространно». 6 июля, получив отпускную аудиенцию у короля и его письмо к Голицыну, Фливерк и Глуховец двинулись во Львов, где 10 июля вместе с Волковым побывали на обеде у выехавшего туда Яблоновского. 12 июля гетман вручил им свои послания к Голицыну («и отпустил их учтиво и приказывал ласково, чтоб они поклонились от него ближнему боярину князю Василью Васильевичю и всему ево товарству поздравствовали и кланялся многажды с учтивостью») и на следующий день посланцы двинулись в обратный путь[894].
Польский король в ответном письме русским воеводам (от 16 июля н. ст. из Яворова) сообщал, что «с великою радостию и удоволствованием приемлет» известие о походе царских войск на Крым, но в то же время, комментируя их отступление от Перекопа, заявлял, что в случае принятия его стратегического плана 1686–1687 гг. кампания была бы более успешной. Собеский отвергал какие-либо обвинения в сепаратных переговорах с Крымом, утверждая, что все контакты Варшавы с противной стороной осуществлялись вместе с остальными союзниками, в том числе Россией, в ходе переговоров в Вене. Он указывал и на причины, сделавшие невозможным весеннее выступление польской армии: отсутствие подножного корма для лошадей ранней весной и отсутствие денег на военные расходы из-за срыва сейма («злоба людская, завидуя, мнится, счастливым христианским поведением, сейм нам толь зело потребен и толь долго протягнут, розорвала»), хотя король и компенсировал часть затрат из собственной казны. Собескому, по его словам, удалось вывести войско в поле, которое якобы «в готовости стоя, по всяк момент самых толко от велеможного князя дожидалось вестей» и ныне ждет известий о дальнейших военных планах Голицына[895].
В июне 1689 г. взятые в плен под Новобогородицком татары сообщали, что еще во время стояния у Перекопа к Селим-Гирею прибыл османский чауш с приказом отправить войска в Венгрию, однако хан отказался, указывая на очевидную угрозу со стороны голицынской армии: «мне де свое кочевье оставя, стыдно чюжаго искать». Более того, Селим-Гирей напоминал сюзерену о необходимости прислать ему подкрепление для защиты своих владений. Однако уже в июне хан, «проведав подлинно» об отступлении русских войск за Самару и Орель, якобы готовился «итти войною на цесаря и на Венгерскую землю»[896]. В июле взятый в плен крымский татарин рассказал в белгородской разрядной избе, что Селим-Гирея вызывают к османскому двору и он собирается выехать в Аккерман. Этому сопутствовали слухи, что «турской салтан сего хана хотел переменить»[897].
К концу 1689 г. в Москве был получен ряд известий от шпионов и выходцев из плена, которые позволяют в основных чертах восстановить действия Селим-Гирея и его приближенных после отступления русского войска от границ Крымского ханства.
Пленный татарин Ненисупко рассказывал, что по возвращении Селим-Гирея в Крым (июнь) он пробыл там около месяца, куда «от салтана турского были к нему присылки беспрестанные, чтоб он с ордою шел в Белгородчину для того, что полские войска х Каменцу Подолскому пришли и около Каменца хлеб и всякие кормы все потолочили». Выступление Селим-Гирея на Буджак «по тем вестям»[898] подтверждается и другими такими же известиями. Ф. Зароса, сообщал, что «по отходу войск государских от Перекопи от салтана турского прислан был к хану чауш нарочно с таким указом, дабы в Белогородчину выходил ис Крыму, перед которым хан, хотя отгаваривался своею в то время болезнию, однакож де видя, что тот чеуш без него отнюдь не хочет ехати, в несколко недель вместе с ним, чеушем, толко с своим самим двором ис Крыму в Белогородчину пошол болен». Через несколько недель вслед ему (Зароса утверждал, что перед праздником Покрова, то есть в сентябре) отправился калга, «собрав крымскую орду несколко на десять тысечь»[899]. Пленный татарин Нарик Суфу, допрошенный в Батурине 18 октября 1689 г., не только подтверждал эти сведения, но и отмечал, что калга также медлил со своим походом, в то время как Селим-Гирей ожидал его «на границе волоской»[900]. А Ненисупко уточнял, что где-то в сентябре хан «прислал из Белагородчины… в Крым Кара Мустафу агу с таким указом, что по присылке салтана турского велено выслать ис Крыму татар с села по 2 человека с калгою салтаном в Белогоротчину для того, чтоб волоские войски с мултянскими не пришли в противность ему салтану и чтоб из Белгородчины вступить в Волоскую землю»[901].
Петр Волошенин, казак Прилуцкого полка, примкнувший к казакам Запорожской Сечи после окончания похода на Крым и участвовавший в посольстве сечевиков к хану (посольство прибыло в ставку Селим-Гирея на «Белгородчину» на шестой день после праздника Успения Богородицы, то есть приблизительно 21 августа 1688 г.), стал свидетелем того, как «пришол от салтана турского к хану такой указ, чтоб поспешил на помочь войскам его, которыи от войск цесаря христианского поражены». Селим-Гирей, однако, поначалу не спешил выступать на Балканы, оправдываясь тем, что «хоть ляхи прежде присылали послов своих, прося миру, а ныне с войсками своими пришли под Каменец, которым хотя отпор дати, понужден подлинно замешкать и для того он, хан, послал под Каменец с ордами белгородцкими Яла-Агасу белогородцкого». Однако вскоре из ставки султана последовал «другой указ, чтоб конечно без задержания с ордами пришол». На этот раз Селим-Гирей подчинился и «рушился оттуду х Килию и пошол на Венгров». Волошенин вернулся на Сечь на день Покрова (1 октября)[902]. Данные свидетельства очевидцев о том, как хан, так и калга до последнего момента оттягивали выступление на помощь османам, несколько противоречат османским и крымским хроникам, которые более обобщенно пишут о том, что хан практически сразу после окончания кампании против русских войск (13 июля 1689 г.) отправился на помощь султану[903]. Польский историк М. Вагнер, достаточно подробно описывающий польскую кампанию лета — осени 1689 г., когда коронное войско гетмана С. Яблоновского (около 25 тыс. человек) предприняло неудачные попытки осадить Каменец-Подольский (состав гарнизона: 4 тыс. янычар и 1,5 тыс. кавалерии при 227 пушках и 14 мортирах), не отмечает появление на подольском театре крупных татарских отрядов. В августе пришли известия о движении к Каменцу 5-тысячной орды, но в итоге татары у польского лагеря так и не появились, вплоть до отступления коронной армии. Во второй половине сентября — октябре польское войско располагалось на Волыни, строя планы перехвата сопровождаемого татарами каравана с провиантом и амуницией (так называемого захара), который, по слухам, должен был выйти из Молдавии на Каменец[904]. Набег 60-тысячной орды, «страшно» опустошившей Волынь и Галичину в августе — сентябре 1689 г., о котором пишет В. А. Артамонов[905], никак не вяжется с изложенными М. Вагнером фактами, которые говорят скорее о полной пассивности татар на польском театре военных действий в текущем году. Русские источники подтверждают эту картину, внося в нее ряд важных нюансов и показывая, что военные усилия и Москвы, и Варшавы, пусть и неудачные в конечном итоге, сыграли определенную роль в отвлечении активности Крымского ханства от балканского театра военных действий.
В целом действия Селим-Гирея начиная с июня можно реконструировать следующим образом. Пробыв в Крыму после возвращения из похода где-то месяц, он в конце июля — начале августа направился на Буджак по настойчивым просьбам султана, однако, судя по всему, сознательно оставил на полуострове крымское войско. Против осаждавших Каменец польских отрядов хан предпочитал действовать, посылая туда белгородских татар, что делало невозможным отправку сколь-нибудь значительных контингентов на Балканы. Наконец, после новых неоднократных напоминаний султана во второй половине августа Селим-Гирей отдал приказ о мобилизации для похода в Венгрию собственно крымской орды, однако из-за ряда проволочек выступила о